Ричард Пратер - Бродячий труп Страница 26

— Вперед, ребята, — прошептал я. Сначала тихо, потом громче. — ВПЕРЕД, РЕБЯТА!

Я не слышал топота ног, кроме своих собственных, отдававшегося дребезжанием в голове. Уже близко. Пятнадцать ярдов. Десять. Ну, парень, эти проклятые ноги здорово сотрясали мою башку.

Маленькая красная кнопочка!..

Я забыл нажать эту маленькую красненькую кнопочку.

18.

Я решил остановиться, повернуть и бежать обратно под прикрытие полиции и даже бросил взгляд назад, через плечо, но ослепляющий свет вспыхнул вокруг меня. Только краешком мозга я понял, что свет изливался из прожекторов, установленных на крыше дома. Мозг же в целом — вернее остатки его после крушения — отметил, что вокруг не было ни души. Если не считать меня, конечно.

Я повернул голову обратно в сторону дома с кошмарным пониманием, что собравшиеся в нем уголовники слышали, как я вопил: «Вперед, ребята!».

В этот миг свет снова вспыхнул в затемненном доме. Свет в доме и во всей округе — это все, что мне было нужно.

Я уже было намеревался крутануться на месте и броситься назад, туда, откуда я прибежал, если не на полмили дальше. Но когда я поглядел вперед, я не только заметил, что дверь, к которой я несся со всех ног и от которой я жаждал умчаться также со всех ног, находилась примерно в восьми дюймах от моего носа.

Слишком поздно!

Меня снова будут убивать.

Прощай, старый болван. Возврата назад нет, как бы ни желать его. А хотелось бы. Но слишком поздно.

Слишком поздно было уже тогда, когда я забыл нажать эту маленькую красненькую кнопочку.

ТРАХ-ТАРАБАХ! ААА!

Я врезался прямо в дверь. Сначала я врезался в нее плечом, а потом уже своей глупой башкой.

Дверь треснула и расщепилась, как треснула и расщепилась моя башка. Таково во всяком случае было мое ощущение, но я уже начал сомневаться в том, что мог полагаться на свои ощущения. В одном сомнений не было — я едва не потерял сознание.

Но важно было не это. Важно то, что я влетел головой вперед в комнату. Комнату, полную кровожадных убийц.

Бах-бабах-краш-крэк-ух!

Это бахали многочисленные пушки. Бахнул и я.

Ну вот, я добился своего. Ей-богу, добился. Я здесь. Один. Нет... не совсем. Здесь были тысячи убийц с тысячами пушек. А остальные атакующие остались снаружи, ожидая моего сигнала. Что, черт возьми, они думали о происходящем в доме? Вся эта стрельба, вопли, треск... Или они решили, что бандиты стали палить друг в друга?

Все эти мысли хлестали меня молнией, пока я двигался. Не быстрее, правда, чем пули. Меня задели пару раз, но не сбили. Помогло, мне кажется, то, что большинство из них смотрело на расщепленную дверь, недоумевая, где же все остальные менты, которым я орал: «Вперед, ребята!». К тому же я нажимал спусковой крючок своего кольта практически с того мига, как ворвался внутрь.

Все это и, вероятно, какое-то чудо помешало им подстрелить меня. Пушки трещали, как фейерверк в Гонконге во время встречи китайского Нового года, но я еще жил. Так, по крайней мере, мне казалось. Трудно было быть уверенным в чем-нибудь в этом бедламе.

Больше я не вопил. Теперь вопил кто-то еще. Что-то вроде:

— Эй! Погасите свет!

Чего это они? Неужели не усекли еще, что никто больше не будет врываться сюда? Этот вопрос занял меня всего лишь на минимальную долю секунды, поскольку я пропахал комнату почти до противоположной стены, и прямо передо мной какой-то верзила уже стремительно поднимал автомат, а рядом с ним другой — это был Башка — отводил назад затвор автоматического пистолета 45-го калибра.

Я продолжал нажимать на спусковой крючок кольта. Последние две пули попали в грудь мазурика справа от меня и в могучую грудь Башки, и... В следующий миг я врезался в парня с автоматом.

Это не было частью какого-то моего плана или хитрым маневром, просто я не мог остановиться. Воздух с шумом вырвался из его глотки. Сам я тоже потерял дыхание и отскочил на пару шагов назад, а парень стал падать.

Отшатнувшись назад и развернувшись влево, я увидел высокое и широкое окно. Я согнулся, коснувшись пальцами пола, и тут вдруг комната погрузилась в темноту. Снаружи дома тоже стало темно. Кто-то вырубил свет. Но когда это случилось, я уже летел к окну.

Я надеялся, что к окну. Что если я летел в стену? Куда же меня несло сквозь темноту, в которой зажигались и гасли только вспышки выстрелов?

Когда мои ноги оторвались от пола, я утратил чувство ориентации. Казалось, я стал совсем бесчувственным. Не было даже ощущения движения. Словно я был астронавтом в свободном парении, в невесомости. Или ракетой... Что за смурная мысль, и не первая притом. Человек не может быть ракетой. Он может быть в ракете, но он никак...

ХРЯСТЬ!

Черт, мы уже никуда не прилетим. Мы потерпели катастрофу. Это было великолепное, звенящее и болезненное «хрясть». Звенящее... стекло. Память ко мне возвращалась. Ага! Внутрь — через дверь, наружу — через окно. Я уже знал, где я. В двадцати пяти ярдах от дома, я несся как ненормальный.

Именно несся в темноту, подальше от шума за моей спиной.

Шум... Он все еще вырывался из дома. Отдельные выстрелы и изредка короткие «тра-та-та» автоматов.

Я мчался к ментам, которых я звал ранее за собой. Разумеется, они были рассеяны вокруг дома в ожидании моего сигнала.

Но я наткнулся на группу из полудюжины парней, сбившихся в кучу и нечленораздельно что-то бормотавших. В слабом лунном свете я видел, как их головы двигались, качались, тряслись и вопросительно поворачивались в мою сторону.

— О’кей, ребята, — вымолвил я, отдышавшись. — Попробуем еще разок.

19.

Прозвучал последний выстрел, смолкло последнее эхо. Ночь притихла.

Я стоял, задыхаясь и кровоточа немного, перед небольшой группой полицейских. Они, очевидно, не поняли ни слова из сказанного мною.

Пожилой седеющий сержант смотрел на уже успокоившийся дом. Его голова склонилась в одну сторону, потом в другую. Выпрямив ее, он взглянул на меня.

— В кого это они стреляют?

— В меня.

Он рассмеялся.

Шаги. Тяжелые шаги. Капитан Фил Сэмсон, начальник отдела по расследованию убийств Центрального полицейского управления Лос-Анджелеса, господин и хозяин всех, кого он инспектировал, подошел к нам.

Я постарался опередить его:

— Ну, и где ты был?

Не помогло. Он меня выматерил от и до и отрешенно произнес:

— Ты не нажал на...

— Сэм, кто старое помянет, тому...

— ...маленькую красную...

— Сэм! Я тебе врежу. Старина, вспомни, как давно мы дружим. Ты же не позволишь...

— Ты...

— С любым такое может случиться. Каждый имеет право на ошибку.

— Ха! — заревел он. — Если бы только это... — ревел он еще какое-то время, потом заключил: — Сейчас мы начнем атаку. Но на этот раз сигнал подам я.

— Да, сэр.

Заключительная атака двадцати пяти южно-калифорнийских полицейских вместе с таким слабаком, как я, будет, вероятно, вспоминаться как самый жуткий маразм в истории лос-анджелесской полиции.

Мы атаковали.

Но я участвовал в операции уже без особого энтузиазма.

Всю дорогу до вершины холма я пытался сообразить, много ли пулевых ранений я получил и не вытекает ли из меня кровь. Я не осматривал себя. На это не было времени. Впрочем, если случилось то, чего я опасался, я мог бы упасть в обморок.

После того, что произошло со мной за сутки, не хватало только увенчать обмороком завершение операции.

Итак, мы добрались до дома. Кто-то — не я — ворвался первым в дом и включил свет.

Ни одного выстрела.

Ну, братцы, надо было видеть сию картину — всех подстреленных подонков. И море крови. Это был кошмар. Это смахивало на музей восковых фигур — так много там было воскового цвета фигур.

Правда, только четверо из них отдали Богу душу. Двое были без сознания, а остальные шесть истекали кровью. Меня заметил Билл Ролинс, разговаривавший с Сэмсоном.

Он подошел ко мне со странным выражением: одна половина его лица как бы улыбалась, а другая хмурилась. Мысль застряла в моей голове, как популярная песенка, — мне даже слышалась мелодия: «Улыбаясь левой стороной... плача правой стороной...»

— Шелл, неужели все это натворил ты один?

— Ну, не совсем один, — скромно признал я. — Они тоже участвовали.

Я задумался на минутку. Ей-богу, я не был чокнутым. Я точно слышал музыку. Наконец до меня дошло.

— Эй! — радостно воскликнул я. — Смотри! Меня показывают по телеку!

И вправду. Только что закончилась реклама — ее-то музыкальную заставку я и слышал. Шла середина телехроники с кадрами, заснятыми сегодня с «Колуна-14».

Я атаковал этих крыс ровно в семь тридцать. Они, естественно, потеряли интерес к теленовостям, но не выключили телевизор. Единственное, что меня удивило, как его не повредили во время перестрелки.

Все в доме было уже под контролем, и мой голос прорвался сквозь стоны и звуки капающей крови. Все посмотрели на телевизор.