Джеймс Чейз - Невинный убийца Страница 3

Она покачала головой.

– Не знаю, сколько это еще продлится. Врачи говорят, что муж с одинаковым успехом может или помереть через день, или прожить несколько лет, – с горечью сказала она.

– Мне очень жаль.

Вдруг Лаура рассмеялась:

– Так что, видите, мне сейчас нелегко.

– А что вы делаете в Милане?

После моего вопроса улыбка исчезла с ее лица и сменилась выражением горечи:

– Я договорилась на два часа со своим парикмахером. Атмосфера в доме такая гнетущая, что я решила выехать пораньше и заглянуть в собор. Я очень рада, что эта идея пришла мне в голову. – Она с нежностью посмотрела на меня, но я думал сейчас не о женщине, сидящей напротив меня, а о ее муже, который не может ни пошевелиться, ни заговорить. Каково было бы мне на его месте? Каждая отлучка жены заставляла бы меня волноваться.

– Бруно доверяет мне, – сказала Лаура, как бы прочитав мои мысли. – Он верит в чувство долга, заменяющего верность.

Я был поражен, как легко она читала мои мысли.

– Для вас это, должно быть, тяжело.

– До недавнего времени мне это было безразлично, – сказала она, не глядя на меня, – но постепенно мне в голову стала приходить мысль, что я веду себя как дура. Четыре года – это очень долгий срок. И стоит мне подумать, что проходят, может быть, лучшие годы моей жизни, как я начинаю спрашивать себя: что же делать? Кроме того, он вряд ли что-нибудь заметит.

Я почувствовал, как у меня вся кровь прилила к голове. Следующий ход был за мной. Она хотела, чтобы ее убедили в правоте только что сказанного, а это весьма нетрудно было сделать. Если я не решусь на это, то на моем месте окажется кто-нибудь другой. Но я не мог отделаться от мысли о ее больном муже, не мог выбросить представленную о нем картину из головы. Я все время воображал себя на его месте.

– Вы не совсем правы, – сказал я. – Есть люди с очень-очень тонким ощущением по отношению к окружающим. Ваш муж может догадаться очень быстро, скорее всего вы сами выдадите себя. Для него это будет очень неприятным открытием.

Некоторое время Лаура сидела, не глядя на меня.

– Это очень мило, что вы заботитесь о Бруно. Большинству мужчин на вашем месте такое и в голову бы не пришло.

– Я подумал не столько о нем, сколько о вас. Я знаю, каким тяжким грузом может быть нечистая совесть. Особенно она будет донимать вас ночью.

Она рассмеялась холодным смешком, но ее глаза остались бесстрастными.

– В таком случае вам лучше продолжать работу над своей книгой, Дэвид, – сказала она. – Вы мне вдруг напомнили святого или по крайней мере такого человека, которому стоит писать книгу о соборах.

Я покраснел.

– Вы правы, но здесь совершенно особая ситуация. Если бы ваш муж был здоров и мог постоять за себя, тогда другое дело. Я же не могу бить лежачего.

– Вот за это вы мне и нравитесь, Дэвид.

В глазах Лауры загорелся огонь отчужденности. Она заговорила так, как будто меня здесь не было и она признавалась в тайных мыслях самой себе.

– Да, нам пришлось бы бить лежачего. Жаль, что я не обладаю вашими спортивными способностями. Мне все равно, кого бить: сидячего или лежачего. – Она взглянула на часы. – Мне нужно бежать. Я не решаюсь заплатить за обед. Вы, вероятно, обидитесь. – Она встала. – А теперь, прошу вас, не провожайте меня. Я предпочитаю уйти одна.

Это показалось мне правильным.

– Мы увидимся?

В ее глазах появилась насмешка.

– А зачем? Меня не интересуют ваши соборы, а вас – мои неприятности.

Сейчас она стояла напротив света, и я еще раз обратил внимание, как она красива. Мои добрые намерения начали испаряться. Я стал искать возможности для отступления.

– Минутку…

– Желаю вам счастья, Дэвид. Благодарю вас за прекрасный обед и советую продолжать писать вашу книгу. Я уверена: она будет иметь успех.

Ни разу не обернувшись, Лаура вышла на улицу. Я остался сидеть за столиком, злой на себя и на весь мир. Какого дурака я свалял! Но, однако, внутреннее чувство подсказывало мне, что я поступил правильно. Пьерро вышел из-за стойки и подошел ко мне.

– Вы довольны обедом, синьор Дэвид?

– Да. Дай мне счет.

– Синьора очень красива.

– Дай счет…

Он отошел и вернулся со счетом. На лице владельца кабачка больше не играла жизнерадостная улыбка. Я дал ему банкноту в 1000 лир.

– Сдачу оставь себе, Пьерро.

– Это слишком много! – воскликнул он. – Вам же самому нужны деньги.

– Оставь их себе и пошел к черту.

Пьерро ушел обиженный. Я нагнулся, чтобы погасить сигарету, и увидел бриллиантовую брошь. Она лежала около пепельницы, полуприкрытая салфеткой. Наверняка Лаура нарочно оставила эту дорогую вещь. Видно, перед своим уходом эта загадочная женщина тайком вынула брошь из сумочки и оставила там, где я мог найти ее. Положив брошь в карман брюк, я решил заглянуть к тому, кто совсем недавно в соборе возвращал эту драгоценность Лауре.

Торчи жил в небольшой квартире около площади Лоретто. А находилась квартира на верхнем этаже обветшалого, полуразрушенного дома. Я поднялся наверх, пробираясь среди детей, игравших на площадке, раскланиваясь направо и налево мужчинам, праздно стоявшим у дверей. Я знал, что в полдень Торчи всегда наслаждается сиестой – полуденным отдыхом. Я постучал в дверь и, ожидая ответа, вытер платком лицо и руки. Здесь, наверху, под железной крышей, было особенно жарко. Торчи сам открыл дверь. На нем были грязноватая белая рубашка и черные брюки. Он был босиком, а по его круглому лицу градом катил пот.

– Синьор Дэвид! – воскликнул он, просияв. – Прошу вас, входите. Вы у меня давненько не были.

– Вполне возможно, – произнес я и последовал за ним в большую неприбранную гостиную. На кушетке у окна лежала подружка Торчи, Симона, – маленькая смуглая девушка с большими черными глазами и кудрявой головой. Она равнодушно посмотрела на меня и опять отвернулась к окну.

– Не обращайте внимания на Симону, – сказал Торчи, – она сегодня не в духе. Как только станет прохладно, я ее как следует отколочу, и тогда к ней опять вернется хорошее настроение. – Не поворачивая головы, Симона что-то проворчала в ответ. Торчи подавил смешок.

– Не обращайте на нее внимания, синьор Дэвид, она ведь как ручная и безобидная кошка. Прошу вас, садитесь. У меня еще осталось немного виски, которое я приберегал специально для вашего прихода.

Я уселся за стол и стал наблюдать, как Торчи достает из буфета бутылку и стаканы и ставит их передо мной.

– Я хочу извиниться перед вами за утренний инцидент, – сказал он, разливая виски в стаканы. – Искушение было слишком велико. Вы же знаете, что я впервые тронул вашего клиента.

– Знаю, – сказал я. – Но зачем вы взяли бриллиантовую брошь? Ведь вы не смогли бы ее сбыть.

Торчи выпил виски и со вздохом сказал:

– Хорошее виски. Один приятель достал мне целый ящик. Попробуйте.

– Вам не удалось бы продать брошь, – повторил я. – Почему вы ее взяли?

– Да нет. Я смог бы ее продать. У меня есть один друг, который занимается бриллиантами. Он дал бы хорошую цену.

– Сколько, например?

– Не знаю точно. В соборе было темно, и я не смог ее разглядеть как следует.

Я вынул брошь из кармана и положил ее на стол.

– Разглядите ее теперь.

Торчи уставился на брошь, не скрывая удивления. Симона соскочила с кушетки и подошла к столу. Она встала за спиной Торчи и смотрела на драгоценность во все глаза.

– Принеси мне лупу, – сказал Торчи.

Девушка подошла к комоду, нашла лупу, которой пользуются часовщики и ювелиры, и подала ее Торчи. Он вставил лупу в глаз и принялся разглядывать брошь. Долго и молча изучал он брошь, а потом передал ее вместе с лупой Симоне. Та рассматривала драгоценность еще дольше. Потом положила все на стол и вернулась на кушетку. По-кошачьи растянулась там и закурила сигарету.

– Вы хотите продать брошь, синьор Дэвид? – спросил Торчи.

– Сколько она стоит?

– Я дал бы вам за нее 200 тысяч лир.

Симона вмешалась:

– Ты с ума сошел! Она не стоит и 100 тысяч.

Торчи улыбнулся ей.

– Синьор Дэвид – мой хороший друг, а друга я не стану обманывать. 200 тысяч лир – это настоящая цена броши.

– Идиот! – в ярости крикнула Симона. – Кто тебе за нее столько даст? Заплати ему 100 тысяч лир, и это будет больше чем достаточно. Или ты хочешь разориться ради своих друзей?

– Не обращайте на Симону внимания, синьор Дэвид, – сказал Торчи. – Это только плохое настроение, а в душе она не такая. Я готов уплатить вам за эту брошь 200 тысяч лир.

Неуверенной рукой я забрал у Торчи брошь и стал вертеть ее между пальцами.

– Это та женщина отдала вам брошь, синьор Дэвид? – спросил Торчи, пристально наблюдая за мной.

– Нет, она положила ее на столик и забыла.

– Ни одна женщина не поступила бы так. Наверняка это подарок. Вы можете получить деньги в четыре часа.

– Хватит их, чтобы купить паспорт, Торчи? – спросил я.

– Думаю, что нет. Паспорт стоит гораздо больше, чем 200 тысяч лир, синьор Дэвид, но я постараюсь разузнать, что можно сделать для вас в этом смысле.