Сергей Гайдуков - Музыка в сумерках Страница 3

Я не стал спорить, хотя, на мой взгляд, лишнего веса у Николая не было. А его лицо вообще казалось истощенным долгой голодовкой.

И еще — его руки. Они никак не могли успокоиться. Они совершали какие-то движения: Николай либо хлопал себя по коленям, либо вытирал пот с лица, либо потирал небритые щеки, либо теребил обивку дивана, либо... Мне сразу захотелось подарить ему наручники на день рождения.

— Ну так что? — сказал я, садясь в кресло напротив Николая. — Что вы хотите?

— Что я хочу... — Николай скривился. — Тебе какое дело, чего хочу...

— То есть как? — удивился я. — Мне сказали, что вам нужен провожатый на какую-то встречу...

— Танк мне нужен, а не провожатый, — сказал Николай. — Танк, чтобы вкатать в землю всю эту братию до последнего человека...

— Может, воды принести? — спросил я.

— Неси, — кивнул Николай. — А еще лучше стратегический бомбардировщик.

— Я все-таки принесу воды, — сказал я и пошел на кухню. По дороге я пару раз помянул Генриха тихим нецензурным словом.

Выпив стакан минеральной воды, Николай прекратил требовать танки, самолеты и авианосцы. Он яростно заскреб ногтями щеки, потом покосился в мою сторону и сказал чуть более любезным тоном, нежели до того:

— Извините, что я... Настроение у меня такое. Тяжелое у меня настроение.

— Бывает, — кивнул я, и это вызвало совершенно потрясающую реакцию.

— Бывает?! — заорал Николай. — Ты, блин, думай, что говоришь! Да не дай бог тебе самому такое, кретин ты стоеросовый! Дубина ты железобетонная! Бывает! Это ж надо такое сказануть! — Он едва не задохнулся, выкрикивая все это мне в лицо. Я выдержал. Я и не такое выдерживал. Я сходил на кухню и принес еще воды.

— Я жутко извиняюсь, — сквозь зубы проговорил Николай минуту спустя. — Но я уже не могу сдерживаться. Я уже несколько дней ни с кем не разговаривал. С зеркалом только. А оно молчит, сволочь. Ни слова не сказало. Все молчком, блин. Я его расколотил потом, чтобы не молчало. Вот такие дела, Костя.

Что ж, это многое объясняло. Человек, несколько дней кряду объяснявшийся только с зеркалом и разбивший его за неразговорчивость, мог вести себя и похуже.

Я принес из холодильника полуторалитровую бутылку «Спрайта» и поставил перед Николаем.

— Как только понадобится... — сказал я.

Он понимающе кивнул, открутил пробку и в один присест выпил с полбутылки. И сразу же заговорил:

— Ты все ждешь, когда про деньги скажу? Ладно, слушай. Двести баксов. Устроит тебя? А не устроит, так пошел на хер. Больше у меня все равно нету. Могу ботинки еще отдать в придачу. Хорошие ботинки, почти новые. Я все продал, все. Машину сегодня утром продал. К тебе на автобусе приехал, веришь?

— Верю, — сказал я, — почему нет? Я и сам иногда езжу на автобусе. Дешево и полезно. Воспитывает твердость характера. И ребер тоже.

— Ты ездишь на автобусе? — вздрогнул Николай. — Ты?! На автобусе?!

Это было произнесено таким тоном, будто с сегодняшнего утра указом президента езда в автобусе была объявлена особо тяжким преступлением.

— Иногда, — осторожно произнес я. — Когда машина ломается...

— А! — торжествующе воскликнул Николай. — Так у тебя есть машина!

Я даже и не знал, как отреагировать на такое. Я поразмыслил, помычал неопределенно и в конце концов утвердительно кивнул. А потом уставился на Николая, желая знать, спас я свою репутацию или же погубил.

— Машина — это хорошо, — скороговоркой пробормотал Николай. — Мне нужно найти человека с машиной. Чтобы он отвез сначала туда, а потом оттуда... То есть, блин, я уже нашел человека. Ты отвезешь, да? Двести баксов — это не хухры-мухры! Это, блин, большие деньги! Плюс ботинки! Только ты сначала отвези, а потом уже ботинки. Без ботинок там нельзя. Без ботинок несолидно. А уж когда отвезешь назад, так и ботинки забирай. Идет?

— Идет, — сказал я. — Даже и без ботинок идет. У меня есть ботинки, спасибо.

— Так у тебя же другие ботинки, — возразил Николай, хватаясь за бутылку со «Спрайтом». — У тебя, наверное, совсем другие ботинки. А таких, как у меня, нет. Так что бери, не стесняйся. Я бы тебе еще что-нибудь из шмоток отдал, только все осталось на квартире. Квартиру продал вместе со шмотками. Такие дела, Костя. Н-да, — и он допил газированную воду. — Так ты согласен, да?

— На что? — ошарашенно переспросил я. — На что я согласен? Куда тебя везти? За что ты предлагаешь двести баксов?

— Отвезешь меня, — деловито сказал Николай. — Просто отвезешь. Куда скажу. Деньги заплачу сразу. Ботинки отдам после. — Он запустил трясущиеся пальцы в карман и вытащил две сложенные пополам стодолларовые купюры. — Вот. Мои последние. Тебе отдам, когда сядем в машину. А пока не дам. — И деньги снова исчезли в кармане.

Я мысленно досчитал до десяти и таким образом удержался от сильного искушения схватить Николая за шиворот и вышвырнуть за порог. Но месть Генриху будет страшной.

— Так, — сказал я. — И далеко надо ехать?

— Хрен его знает, — напряженным голосом ответил Николай, уставившись в стену.

— Значит, надо у него спросить, — подсказал я.

— У кого? — не понял Николай.

— У хрена, который знает.

— Да, само собой, — кивнул Николай. — Я ему позвоню. Он мне скажет. Завтра вечером.

— Значит, ехать надо завтра? — уточнил я.

— Ага. — Николай запустил руку с платком под рубашку. Очевидно, вытирал пот под мышками. — Завтра, как стемнеет.

— Хорошо. — Я обрадовался, что сумел все выяснить и тем самым заработал полное право выставить клиента за порог. — Значит, до завтра?

— Чего до завтра? — непонимающе посмотрел на меня Николай. — Кого до завтра?

— Встретимся завтра. Я подготовлю машину, и вы узнаете маршрут. Так?

— Ни хрена, — покачал головой Николай. — Ты готовь машину. А я посплю тут у тебя. Спать охота.

Не то чтобы я был очень негостеприимным человеком. Просто настроения ночевать в одной квартире с малознакомым и, мягко говоря, странноватым мужчиной у меня в тот вечер не было. Я решил позвонить Генриху и предложить ему забрать своего протеже туда, где он его взял.

Я снял телефонную трубку и не услышал гудков.

— Что за черт?! — раздраженно пробормотал я, пару раз стукнул по рычажкам, но аппарат не ожил. Я приподнял телефон, потянул за провод...

— Это я сделал, — гордо сказал возникший вдруг позади меня Николай. Эти три слова были произнесены с такой неподдельной гордостью, словно перерезание телефонных проводов было весьма достойным взрослого мужчины занятием. Занятием, заслуживающим уважения и почитания.

Мне же захотелось разбить об эту почтенную голову молчаливый телефонный аппарат.

Но я досчитал до десяти, а потом подумал, что ни к чему ломать аппарат, который стоит денег. В отличие от головы моего клиента, которая явно не стоит и копейки.

— И зачем это? — спросил я, аккуратно ставя телефон на место.

— Нельзя звонить, — шепотом сказал Николай. — Никуда нельзя звонить. Я-то знаю. А ты не знал, поэтому я сразу... — и он задвигал пальцами, показывая, как именно поступил с телефонным проводом. — Звонить можно только им. Я сам завтра позвоню.

— Им? Кому — им?

Николай махнул на меня рукой.

— Лучше уж ты не суйся... — сказал он устало. — Твое дело баранку крутить. Туда и обратно.

— Да-да, конечно, — торопливо согласился я. — И ботинки в придачу.

— Вот видишь, — усмехнулся Николай. — А все ломался... Оказывается, тебе нужны ботинки. Хорошие итальянские ботинки. Я купил их в Риме...

— Да ну?

— Честное слово, — сказал он и медленно, старческой походкой, потащился к дивану. Там его ноги вдруг подкосились, и Николай рухнул. В следующую секунду он уже спал.

Я изумленно покачал головой: поверить во все это было невозможно. Но поверить было нужно.

Выключив в комнате свет, я прошел на кухню. Не минеральной воды мне захотелось сейчас, нет. Я налил себе полбокала белого мартини, бросил туда пару кубиков льда и ломтик лимона. Это должно было помочь мне смириться с тем, что мой диван занят странным человеком, который никак не может унять дрожь в руках, от которого несет потом за километр, который рвется подарить мне свои ботинки, но в то же время считает вполне естественным перерезать телефонные провода в чужой квартире...

И еще я подумал, что вряд ли этого человека когда-либо выпускали дальше соседней области. Какой уж там Рим...

Я также подумал, что двести долларов запросто могут оказаться фальшивыми. Ох, Генрих... Где ты берешь таких клиентов?!

Из комнаты послышалось тихое невнятное бормотание. Я допил мартини и на цыпочках прошел из кухни по коридору, прислушиваясь к доносившимся из темноты словам.

— Он должен заниматься, — раздалось от дивана. — Хр-р-р... О! Да... Ребенок должен заниматься музыкой.

Я едва не переспросил «что?», но спохватился. Николай говорил во сне. И он говорил довольно странные веши. Впрочем, бодрствуя, он говорил так же малопонятно.