Олег Голиков - Крымский Джокер Страница 34

Девушки были заняты сборами в колхоз. Но выпить, тем не менее, предрасположены.

Как, впрочем, в любое время суток, и практически любые девушки, проживавшие в нашем славном ковчеге, именуемом «Общежитие номер два математического факультета».

Не успели мы открыть второй пузырёк с сухачевским, как двери распахнулись, и двое бухих мордоворотов с факультета географии внесли распростёртое матерящееся тело.

Аккуратно положив его на пол возле электрокамина, один из носильщиков, немного заикаясь, сказал: «С-саша назвал номер вашей комнаты. В-возитесь с ним сами. Мы уже его носить не можем». Затем они безмолвно исчезли.

На принесённом теле были интеллигентного вида очочки. В небольших тёмных глазах за стёклами скакал нехороший огонёк. Длинный благородный нос говорил о несомненном родстве незваного гостя с римскими патрициями. Небольшие залысины свидетельствовали о незаурядности интеллекта и глубоких мысленных процессах. Да и фразы, вылетавшие с слегка припухлых губ субъекта вместе со слюной, вызывали уважение:

— Чо за гонки! Мне здесь не в кайф! Бычьё!..

И прочие достойные вещи и пожелания рассыпались по комнате как жемчуг.

Девчонки же, как ни странно, заулыбались:

— Это же Шурик! Шурик, здравствуй, золотой ты наш!

Шурик попытался подняться, но, после тщетной попытки опереться о пол ногами, снова устало прилёг на ковёр и с третьей попытки закурил папиросу.

Мы с Игорем одурели от такого тёплого приёма столь хамовитой враждебной личности. Между нами и девицами произошло быстрое объяснение. И всё выяснилось. Шурик, или Саша Кузьмин, учится с нами на курсе. Сам он из Ялты, куда уже возил дня три назад девушек на экскурсию. Интеллигент в пятом поколении. Книголюб и философ. Острослов и искромёт. Очарователен и любезен с дамами. Предупредителен и корректен с парнями.

— Идите вы…нах… — вежливо подтвердило лежащее тело.

И в колхоз он едет с нами. Но имея при этом одно бесспорное преимущество: его двоюродный брат уже студент четвёртого курса. И он открыл Шурику все тайны поведения и все подводные рифы колхозного студенческого бытия. Так что, в некотором роде, Саша является экспертом досуга и труда в сельской местности.

Мы с уважением посмотрели на долговязое тело, которое перевернулось на бок и с интересом стало ковыряться спичкой в розетке.

— Пожалуй, надо с ним забухать, — шепнул мне Бородатый, — говорят в Ялте дурь термоядерную продают…

Я не возражал. Тем более что всегда уважал в людях лаконичность и умный вид. И степень опьянения неожиданного гостя впечатляла.

В это время девушки втроём перетащили Сашу на кровать, где он мирно захрапел, послав всю нашу компанию по старому адресу ещё разок. Видимо, для верности.

В момент последнего посылания, на небе ещё разок провернулись шестерни — и я проблевался прямо на пол.

Полный восторг аудитории!

Хмурым пасмурным днём…. Восьмого сентября. года Симферопольский госуниверситет выезжал на поля родины, чтобы подтвердить на деле связь науки с практикой.

Никого не смущало, что к сельскому хозяйству ни один человек из доброй полутысячи отбывающих, не имеет никакого отношения.

На лицах преподавателей отражалось предвкушение каких-то неведомых грозных событий, которые ничего им хорошего не предвещали.

Студенты же (в особенности первокурсники), разбившись на стайки, томились в ожидании не менее странных, но многообещающих приключений, которые скрывались за одним ёмким словом «колхоз».

Саша с Бородатым курили уже по пятой с утра «беломорине» и недовольно подсчитывали наличность, выцарапанную у родственников на благие цели. Наличности было мало.

Мои чахлые рубли, предъявленные к осмотру, тоже не очень подняли настроение.

Тут подъехали автобусы, внешним видом напоминавшие грязных доисторических животных, и студенты ринулись занимать места.

В одном из разболтанных жизнью «пазиков» наша троица заняла заднее сидение. Я немедленно достал из рюкзачка бутылку самогона, прихваченную в деревне у знакомых.

Мои друзья переглянулись и весьма оживились. Рванув зубами пластмассовую крышку, я вежливо предложил продегустировать напиток.

Странный запах имел этот первач. Мне сперва показалось, что он пахнет жжённой резиной. Шурик, понюхав мутную жидкость, сделал заявление, что так вонять могут только носки дровосеков, и то не у всех. Бородатому вообще эта тема была по барабану. Но для приличия он тоже глубоко втянул в себя миазм предлагаемого напитка.

— Круто… — задумчиво произнёс он, — так пахнут якуты.

Более точного определения запаха мы предложить не смогли. И разлили по первой. Девушки, сидящие впереди, заткнули носы, и подняли дружный вой:

— Ребята! Ну что за наглость! Брызгать в автобусе жидкостью от комаров! Здесь же люди едут!

Автобус, испортив воздух сизой гарью, к всеобщему восторгу тронулся в путь.

Первая прошла без закуски.

Мы помолчали минут пять. Говорить было тяжело — влитая внутрь жидкость не располагала к немедленному общению.

— Интересно, — первым нарушил я молчание, — из чего гонят эту амброзию?

— Наверное, из навоза умерших свиней, — развил тему Саша.

— А мне понравилось, — хрюкнул Бородатый, — главное впирает по-серьёзному. Давайте повторим!

— Не-ет… Надо хоть яблочком разжиться а то сблевну, — поморщился я и пополз через рюкзаки и сумки вперёд к знакомым девицам.

Когда я вернулся с плавленым сырком и двумя червивыми яблоками, ребята уже успели повторить.

— Тебя за смертью посылать, — тщетно пытаясь отдышаться, в агонии прохрипел Шура.

Я с интересом подметил, что глаза его зажглись тем недобрым бесовским огоньком, который так поразил меня при первой встрече. И тоже выпил, закусив яблочком. Самогон действительно был на редкость омерзителен. Но своей крепостью он компенсировал недостаток вкуса.

Мимо проносились новостройки окраин. Мы выезжали из города. Накрапывал мелкий дождь. Впереди два преподавателя вступили в ненужную дискуссию с умником в толстых очках. Спорили, как всегда, о математике. Какие-то левые базары о замкнутости и ограниченности пространства. Короче, вели себя крайне неприлично. Стоило немного разрядить обстановку в салоне, и я потянулся за гитарой.

Первые же аккорды полузапрещённой блатной песни заставили приутихнуть передних мозгоёбов. Бородатый, не имея ни слуха ни голоса от природы, смело подхватил мой рёв.

Все в автобусе заулыбались и оживились.

«Бабы любят чубчик кучерявый!..Всюду бабы падки до кудрей!»

Припев орали все, кто хоть раз слышал песню. Преподаватели, будучи в душе диссидентами, сделали вид, что всё ништяк. Наступил тот долгожданный миг эйфории, отделяющий трезвость от полного опьянения. И такой он был краткий, мать его!

— Не…Действительно… Почему так быстро нажирается человек? — громко спросил я, закончив петь.

— Закуски мало, — высказался какой-то остряк, сидящий спереди.

— У тебя мозгов мало, Вася! — откликнулся Игорь. — От закуси горячей ещё больше впирает.

— Всё дело в трансцендентальном подходе, — задумчиво почесал нос Шурик. — Мыслишь иррационально — вот и пьянеешь с пол-оборота.

Он посмотрел вокруг совершенно дикими пьяными глазами, сверкавшими из-под очков, и хотел продолжить свою интересную мысль, но передумал. Разговор, который начал было превращаться в философский диспут, был прерван ловкими руками Бороды. С виртуозным мастерством он поровну разлил остатки самогона по стаканам.

Бульк! И снова молчание, прерываемое возмущённым ропотом женского контингента.

— Фу… Без закуски какую-то политуру дуют… С кем учиться придётся?

Автобус тем временем проезжал такие места, о которых пишут только в щедринских сказках. То есть названия, типа Жоповка, Мухосранск или Раздолбаево, лишь слегка могли передать заброшенность и унылость пейзажа за окнами. Полуразвалившиеся серые строения среди покошенных деревянных столбов линии электропередач, напоминали кадры военной кинохроники.

С переднего сидения поднялся преподаватель аналитической геометрии Василий Иванович.