Ричард Пратер - Больше, чем страх Страница 36

— Хватит! Хватит! — закричала Моник с несвойственным ее голосу надрывом.

— Нет, не хватит. Еще не все, Моник.

Сказав это, я сорвал с дерева лист, окунул его в кислоту, провел им по тыльной стороне ее ладони и продолжил свою речь. Хоть Моник уже должна была ощутить легкое жжение, тем не менее, я еще раз провел по ее руке смоченным в кислоте листком.

— Ну, чувствуешь, Моник? Действие кислоты? Она уже начала сжигать твою кожу. Перед тем как оставить вас, я смочу ею твое лицо. Кислота съест твою кожу до самых костей, и от твоей былой красоты ничего не останется. Даже глаз. Сначала ты ослепнешь, потом...

— Прошу тебя, Шелл! Умоляю! Я знаю, что ты этого не сделаешь. Ты не решишься. Ты меня только пугаешь.

Незаметно для девушки я за ее спиной заменил колпачок с кислотой на тот, в котором была смесь воды и бензина.

— Сделаю, Моник. Я сделаю, что задумал, — решительным голосом сказал я и занес второй колпачок над ее головой.

Было еще не так темно, чтобы она не смогла разглядеть, что у меня в руке. Она подняла голову и испуганно посмотрела вверх:

— Шелл, убери! Не надо! Ты этого не сделаешь...

— Тогда скажи мне правду.

В ответ она промолчала, и тогда я наклонил колпачок. Моник завизжала еще до того, как жидкость попала ей на лицо. Я держал ее одной рукой, а она, заливаясь в отчаянном визге, дергалась из стороны в сторону, пытаясь увернуться от льющейся на нее тонкой струйки. У нее уже намокло лицо, а когда смесь воды и бензина попала ей в глаза, она завопила:

— Мои глаза! Боже, мои глаза! Прекрати, Шелл!

— Так теперь расскажешь или нет?

— Да. Только прекрати, Шелл!

Я поставил колпачок на землю, вынул носовой платок, вытер им лицо Моник, промокнул ей глаза.

Тело девушки сотрясалось в рыданиях.

Когда первый приступ отчаяния прошел, она спросила сквозь слезы:

— Я теперь ослепну, Шелл? Я стану слепой?

— Нет, — ответил я. — Ты не ослепнешь.

Я чувствовал, что поступил мерзко, отвратительно. Только такими словами можно было определить мои действия. Ее голос потряс меня до глубины души. Для меня Моник все еще оставалась женщиной, с которой я провел прошлую ночь, которой шептал нежные слова, которую целовал до самозабвения и которая до сих пор была желанна. Я еще не успел привыкнуть к мысли, что она — исчадие ада.

Метод психологического давления применять больше не пришлось, так как Моник начала говорить. Я сидел и внимательно слушал ее, и по мере приближения рассказа к концу чувство жалости, которое я все же испытывал к девушке, постепенно улетучивалось, пока не исчезло совсем.

Глава 15

То, что я услышал от Моник, поразило меня. Оказалось, результаты научных исследований доктора Баффингтона, его опытов над обезьянами не являлись секретом. О газе, полученном доктором, который я назвал нервно-паралитическим, знали многие сотрудники Юго-Западного медицинского института. Они расценили неудачу доктора как рядовой эпизод в ходе проведения научных поисков. Но в этом институте, как и в большинстве подобных учреждений, работавших по секретной тематике, также были коммунисты. Как известно, их менталитет не такой, как у свободных людей. Они поняли, что с помощью вещества, полученного в лаборатории доктора Баффингтона, можно создать смертоносное оружие массового уничтожения. С Баффингтоном в одном институте трудился доктор Филипп Крэнстон, коммунист с многолетним стажем, секретарь партийной ячейки, состоящей из пяти членов. Он внимательно следил за работами своего коллеги, за ходом опытов по созданию препарата против полиомиелита. Посещение высокими армейскими чинами лаборатории доктора Баффингтона еще больше подогрело интерес Крэнстона к неудавшемуся эксперименту. Он решил, что если препарат доктора может служить основой для производства мощного оружия, то сведения о нем должны быть непременно переданы Советскому Союзу, этому «неустанному борцу за мир во всем мире». Филипп Крэнстон информировал об этом свое партийное руководство и получил от него задание выкрасть или сфотографировать хотя бы часть записей доктора Баффингтона. Но он не сумел этого сделать — Баффингтон успел все уничтожить.

План похищения доктора созрел у коммунистов два месяца назад. Хотя вся документация, касающаяся методики проведения эксперимента, пропала, у Баффингтона осталась голова на плечах. Люди Кремля, от которых исходили все инструкции, приняли простое, весьма немудреное решение — выкрасть ученого и заставить его работать на них. Перед Моник, которая к тому времени уже закончила легально действующую в Нью-Йорке партийную школу и посещала ряд подпольных семинаров американских коммунистов, была поставлена задача: познакомиться с доктором Баффингтоном и его дочерью и втереться к ним в доверие.

Инструкции своего партийного руководства девушка выполнила с блеском. Она подружилась с Бафф и стала почти членом семьи Баффингтонов. Моник очень быстро поняла, каким страстным поклонником доктрины «мир любой ценой» является доктор. И вот ей стало известно, что в сентябре он собирается лететь в Мехико, чтобы выступить там на Всемирном конгрессе сторонников мира.

Коммунистам показалось, что Мехико является идеальным местом для похищения доктора Баффингтона: там доктор будет в незнакомой стране, без друзей и знакомых. Более того, если он пропадет в столице Мексики, никто так и не догадается, куда он исчез, а то, что его выкрали, никому и в голову не придет. Вероятно, решающую роль в выборе места сыграло то, что неподалеку от Мехико располагался центр Кулебры, где можно было спрятать доктора. Разрабатывая свой план, коммунисты предусмотрели даже создание в этом центре хорошо оборудованной лаборатории, где доктор Баффингтон смог бы заниматься получением своего препарата. Оснащение такой лаборатории предполагалось провести согласно рекомендациям Филиппа Крэнстона и других коммунистов, окопавшихся в Юго-Западном медицинском институте. Было решено выкрасть доктора Баффингтона сразу же после его выступления на конгрессе, затем похитить его дочь, после чего обоих доставить на базу Кулебры.

Моник сообщила мне и самое главное, что меня интересовало: местонахождение центра. Располагался он, как оказалось, в том самом сером строении, свет окна которого мелькнул в тумане еще до того, как Моник и водитель «плимута» набросились на меня. От того места, где мы сейчас находились, до базы Кулебры было около полумили. И еще одна важная деталь — под кличкой Кулебра скрывался не кто иной, как Антонио Вилламантес.

Сама Моник сегодня уже успела побывать на базе. Она провела там целый час, поэтому прекрасно знала, что на ней творится. Несмотря на то что доставленному в центр доктору угрожали смертью в том случае, если он не будет работать на коммунистов, он отказался от сотрудничества. Тогда ему пригрозили, что подвергнут истязаниям Бафф. На эту мысль Вилламантеса натолкнула Моник, которая знала, с какой трепетной любовью относится к дочери отец. Пожертвовать Бафф доктор Баффингтон не мог, поэтому он согласился работать в специально созданной для него лаборатории. О том, что он быстро сумел получить то, что от него требовал Вилламантес, наглядно свидетельствовала гибель Амадора.

Член подпольной группы проник в квартиру Амадора, оглушил его, а когда тот упал, вылил на ковер возле его лица ядовитую жидкость и незаметно сбежал. С одной стороны, это была грубая работа, а с другой — они поступили достаточно хитроумно: убийца благополучно скрылся с места преступления, капитан Эмилио прибыл на квартиру убитого, чтобы убедиться, действительно ли Амадор мертв, получил медицинское заключение, которое затем должен был передать курьеру, то есть Моник. Смерть Амадора подтверждала, что доктор не обманул Вилламантеса, он создал заново свой смертельный препарат, от которого очень быстро погибали не только обезьяны, но и человек. Действие препарата сказалось и на мне, правда, в меньшей степени, чем на Амадоре, так как я получил гораздо меньшую дозу ядовитых паров, чем мой приятель. Однако мне и этого вполне хватило, чтобы представить, какие муки испытывал Амадор перед смертью.

В том случае, если газ окажется эффективным при применении на людях, русские должны были предпринять попытку его массового производства, и тогда доктор Баффингтон, как и многие до него, затерялся бы навсегда на бескрайних просторах Советского Союза.

Доктор хорошо знал, какую опасность для человечества таят в себе его разработки при их использовании в военных целях. Поэтому я хорошо представлял, какие мучения испытывал он оттого, что был вынужден работать на Вилламантеса.

— А почему газ испытали именно на Амадоре, а не на ком-либо другом? — спросил я Моник.

— У нас был большой выбор. Изначально хотели попробовать действие газа на генерале Лопесе.