Крис Хендерсон - Девять драконов Страница 4

И потому в самый обычный рабочий день в Чайна-тауне продолжали греметь взрывы петард, в небе висели гроздья разноцветных ракет, а большинство лавок и магазинов было закрыто, ибо их владельцы должны были выбирать между страхом перед рэкетирами и уважением к тупому безразличию нашего мэра. В общем, добро пожаловать в Нью-Йорк.

Посетители валом валили к Ло, и половина его домочадцев помогала старику их обслуживать. Когда приходило время ленча, миссис Ло и ее внучка сносили вниз два подноса, доверху заставленные тарелками с лапшой и свининой, поджаренным рисом, креветками. Затем следовал чай с разнообразными плюшками и печеньями и огромное блюдо с уже нарезанными апельсинами. И все это — для того, чтобы до обеда мы не умерли с голоду, понимаете? Пока мы закусывали, внучка моего клиента подошла ко мне и сказала:

— Мистер Хейджи, а мистер Хейджи!

— Я к твоим услугам, Джит Джинг.

— Сегодня будет плохо?

— Вероятно, — ответил я. В семействе Ло детям было принято говорить правду, какая бы она ни была. И, кроме того, язык не поворачивался врать этой девочке — бывают такие. — А почему ты спрашиваешь?

— До сих пор вам, мистер Хейджи, ужасно везло. Но ведь нельзя же тратить всё везение на нас. И потому я вам принесла вот это.

И она протянула мне цепочку, на конце которой болтался дракон из слоновой кости. Однако приглядевшись, я понял, что вокруг большого дракона извиваются еще восемь маленьких дракончиков — то ли играют, то ли дерутся.

— Вот спасибо, — сказал я. — Эта штука приносит удачу?

— Девять драконов в доме — счастливая примета. В каждом доме надо, чтоб стояли или висели где-нибудь девять драконов, и тогда там будет счастье. И необязательно, чтоб они были особенные какие-то: годятся любые, и место им любое подходит. Только их должно быть девять.

— Но ведь я же не дома сейчас, — полушутя сказал я.

— А у вас и нету дома, — ответила она совершенно серьезно.

— Как это нету? Я живу в Бруклине, в Бенсонхерсте.

— Нет, вы там просто едите и ночуете, но это — не ваш дом. Он — пока внутри вас, вы пока еще даже и не начали вить свое гнездо. И потому носите этих драконов с собой, куда бы ни шли. Потому что у вас есть, как это взрослые говорят, — «пристанище», а дома нет.

С этими словами китайское дитя учтиво мне улыбнулось и вместе с бабушкой принялось собирать посуду. Я хотел было переубедить девочку, а потом раздумал. Зачем? Ведь она права. Я жил в квартире, которую при всем желании нельзя было назвать родным домом, в квартире безликой и стандартной, и поддерживал там чистоту тем, что, во-первых, редко там бывал, а, во-вторых, особенно пачкаться там было нечему. Я очень часто предпочитал вообще не возвращаться туда, а ночевать в конторе на диванчике. Если бы не Эльба — девочка-соседка, которая выгуливает и кормит мою собаку, та давно бы околела от голода и тоски.

Интересно другое. Как это китаяночка все поняла, только поглядев на меня? А? Неужели моя неприкаянность так бросается в глаза? Спрашивать было без толку, и потому я надел цепочку на шею, а дракончиков спрятал на груди, под рубашкой. И сразу прибыло счастья, сказал я себе. Ситуация развивалась таким образом, что я был рад помощи даже потусторонних сил. В моем положении все годилось.

Утренняя газета описала творящееся в Чайна-тауне так, что я оторопел. Все шиворот-навыворот. Как это бумага терпит, а? Такого я не ожидал даже от «Пост». И не то, чтоб остальные нью-йоркские издания обращались с фактами аккуратней, просто «Пост» — самая бойкая и крикливая из «большой четверки» газет, не столько освещающих, сколько извращающих жизнь города. Но монополию на брехню она не держит, чего нет, того нет.

Но у меня, слава Богу, были свои источники информации. В Чайна-тауне, как и в любом квартале города, не считая, понятное дело, фешенебельных Саттон-Плейс или Парк-Авеню, действует отлично налаженная система слухов. В наши дни она столь же эффективна, как и в доисторические времена. Жаль только, что ничего отрадного я не услышал.

Оказалось, что сообщение о том, что война окончена, не соответствует действительности. Вчерашние наши гости бессовестно врали. Их банда, носившая гордое имя «Повелители Времени», продолжала оспаривать у «Свирепых Призраков» и «Материнской Крови» сферу влияния — три здоровенных участка, куда входила и Мотт-стрит, а значит, и магазинчик старого Ло. Рэкетиры уведомили еще несколько лавочников и теперь ждали, каков будет глас народа. Однако народ безгласно запер двери своих заведений и, в свою очередь, ждал, какого смельчака выберут для примерного наказания. Вы, наверно, сами догадались, кто отважился.

Я сперва подумал, не позвать ли кого-нибудь на выручку, но потом решил, что не стоит. Тем более, что все равно никто не поможет: соперничающим бандам ни к чему тормозить «Повелителей». Нас со стариком выбрали в качестве козлов отпущения, стало быть, надо принимать свою козлиную долю. Мы ущемили их самолюбие, и за это надо отвечать. Однако только на силу рассчитывать не приходилось.

Честно говоря, я не очень себе представлял, какие силы нужны, чтобы прижучить «Повелителей». Первых двоих я ошеломил внезапностью нападения. Следующих послали лишь для того, чтобы передать ультиматум. А вот теперь... Теперь банда объявит большой сбор и уж наверно ни перед чем не остановится.

Итак, мы сидели и ждали, и Ло сказал мне:

— Моя знай с первого дня, когда приходи тебя нанимай. Моя — не бойся. Что, надейся — они не убивай жену, детей, меня, не поджигай лавка? Моя надейся жить? Что, ползай по полу, умоляй — кого? Они — звери, они убивай для смеха. Нет, спасибо больше! Моя так не поступай! Нет. Если умирай — умирай стоя. Твоя как сцитай?

— Моя считай, что ты рассуждаешь верно.

— Хоросо, — сказал он и, засмеявшись, похлопал меня по спине. — Оцень хоросо. Твоя — готовься. Беда — приходи скоро, не сомневайся. Моя ходи продавай рис.

И он еще четыре часа продавал рис, а на исходе пятого часа наконец началось. Ошибки быть не могло. Мы чувствовали, что с магазинчика не сводят внимательных глаз задолго до того, как в дверь вошли. Чувствовал это старик Ло, чувствовала его жена, спустившаяся, чтобы отвести всех детей в безопасное место. А я надел пальто и прогуливался взад-вперед возле магазина. Тут и появились участники нашей вечерней развлекательной программы.

Было их десятка два — крепкие, очень довольные собой, совсем молодые ребята — самому старшему не больше двадцати. Кое у кого в руках были бейсбольные биты, а у кого-то — просто кусок кирпича. Ну, а о том, что у них в карманах и за пазухой, можно было только догадываться. Я узнал я тех двоих, что приходили за леденцами, и четверку, побывавшую у нас посте, и, конечно, увидел много новых лиц. Одним из таковых оказался их главарь.

На вид ему можно было дать лет семнадцать. По походке, по манере двигаться, по тому, как не замечал он ледяного ветра, выстудившего все живое на улице, я понял, что он в этой стае — самый опасный зверь, а следовательно — ее вожак. Но вот глаза... Глаза его выдавали. Это были глаза человека, которому все можно, глаза ребенка, который привык тыкать пальчиком по все, что ему нужно — в деньги, в женщин, в наркотики, в покровительство полиции, в свою неприкосновенность. Все доставалось ему легко и просто, и он не просто знал, что он — главный, не просто был убежден, что его слово — закон: он свято в это верил. Не знаю, верил ли он в каких-нибудь богов, но непреложная убежденность в том, что все на свете принадлежит ему, могла быть только ниспослана свыше.

И, еще издали взглянув в его хозяйские глаза, я понял, что этот малый — причина всех потрясений в Чайна-тауне. Это по его желанию, во исполнение его прихотей китайский квартал раздирали в клочья местные шайки, ухлопавшие друг у друга за последние три месяца двенадцать человек.

Как и следовало ожидать, горизонт был чист — ни одного полицейского. Естественно. Полицейские первыми узнают слухи. Мне рассчитывать на вмешательство людей в синем, пока дела не зайдут уж слишком далеко, не приходилось: в случае чего они сошлются на приказ мэра и оправдают его слабоумием. Их, в общем, можно понять. Одно дело — выписывать штраф за неправильную парковку и совсем другое — унимать накачанного наркотиками, остервенелого, гориллоподобного подростка-убийцу. Или двоих. Или черт их знает, скольких.

По условному сигналу — пальцы, прижатые к левому плечу, — банда остановилась. Главарь сделал еще три шага ко мне и стал между мной и своим воинством, воображая себя персонажем всех телефильмов, какие вспомнились, ему в эту минуту. Я прислонился к стене ближайшего дома, закурил и стал ждать, когда он начнет. Все мне теперь было окончательно ясно. Все неприятности происходили в Чайна-тауне под Новый год. И обыватели, и полиция по мере способностей старались не попадаться рэкетирам под горячую руку. Ло же предпочел не унижаться перед ними, а нанять для защиты меня.