Ричард Пратер - Раскопай эту чертову могилу Страница 4

Иногда, если не удается добыть дозу, он падает и катается по полу. После нескольких таких приступов может наступить конец. Такие дела...

— Тогда все представляется несколько в ином свете, детка, — задумчиво произнес я.

Глаза Эвелин расширились, она быстро заморгала. Я не понял ее смущения, потом до меня дошло, что это ее реакция на «детку».

— Не обижайтесь на «детку». — Я подсластил извинение улыбкой. — Будем считать это тлетворным влиянием Голливуда.

— Вы меня так удивили! Серьезный разговор, и вдруг... Я просто оторопела.

— Знаете, я называю так практически всех своих знакомых. Кроме мужчин, разумеется, — даже Голливуд не способен развратить меня до подобной степени. Но впредь обязуюсь звать вас не иначе, как мисс Спринг...

— Ой нет, что вы... — Она вдруг хлопнула ладошками, непроизвольно зажала их между коленей и от души рассмеялась. Она выглядела настолько трогательной, похожей на шаловливого ребенка, что мне захотелось взять ее на руки, побаюкать, усадить к себе на колени...

Несколько секунд спустя Эвелин, опомнившись, вернулась из детства и глубоко вздохнула. Но мне по-прежнему хотелось ее побаюкать и усадить на колени.

Тряхнув головой, дабы избавиться от наваждения, я сказал:

— Ну хорошо, мисс Спринг, детка... вот черт, извините, мисс Спринг, это многое меняет. Не расскажете ли мне все, что знаете о Дэнни? И о тех переменах в нем, которые особо бросились вам в глаза.

Как она теперь предполагает, все началось около года назад. Шесть или семь месяцев подряд Дэнни занимал у нее деньги, никогда не объясняя, для чего. Набралась почти тысяча долларов. А потом, где-то месяца четыре назад, он перестал брать в долг — похоже, у него появился собственный источник дохода. Заработок? Нет, Дэнни никогда не работал; по крайней мере, Эвелин такого за ним не знала.

Девушка помолчала, нахмурилась, преодолевая, видимо, какие-то сомнения.

— Я хочу рассказать вам еще кое о чем, мистер Скотт.

— Зовите меня просто Шелл.

— Шелл? — Она улыбнулась. — Хорошо. Не знаю, имеет ли это какое-то значение, но скрывать от вас, думаю, не стоит. Все произошло в субботу, когда я последний раз виделась с Дэнни. У меня дома. Зазвонил телефон, и какой-то мужчина спросил, здесь ли Дэнни. Я передала ему трубку. Брат немного послушал, а потом говорит: «Ну конечно, Джим. Я отыщу Фрэнка и...» И тут тот, другой стал кричать на Дэнни. Даже мне было слышно. Дэнни, похоже, испугался. Он извинился и повесил трубку. Я спросила, что случилось, но он ответил: ничего. А я возьми и брякни: мол, кто такой Джим? Дэнни побледнел — вы поверите? — и сердито гаркнул, что не знает никакого Джима.

— Но он ведь при вас называл своего собеседника Джимом, не так ли?

— Да. Я и сказала Дэнни, что слышала, как он произнес это имя. Дэнни совсем вышел из себя, а может, просто не сумел скрыть испуг. Горячо пытался убедить меня, что не знает никого по имени Джим, а потом взял с меня обещание никогда и никому не говорить, что он упоминал это имя. И сразу же ушел.

— А фамилию этого Джима вы, случайно, не знаете?

— Нет. Я никогда не слышала о нем. Ни до того телефонного разговора, ни после.

Мы поговорили еще несколько минут, я записал ее адрес и телефон и проводил до двери.

— Я сразу же возьмусь за дело и позвоню вам сегодня вечером или завтра утром, мисс Спринг. — Я улыбнулся и уточнил: — Детка.

Она снова весело рассмеялась.

— Зовите меня Эвелин... дорогой. — Посмотрела на меня доверительно и серьезно добавила: — Спасибо, Шелл. Теперь я чувствую себя значительно спокойней. — Последовало еще несколько секунд молчания. — В самом деле, вы мне кажетесь таким... сильным, надежным. Готова поспорить на что угодно: если кто и сможет разузнать, что случилось с Дэнни, так это вы.

Да, в малышке было нечто такое, что могло заставить мужчину броситься на огнедышащего дракона с одним лишь портативным огнетушителем в руках. Воодушевленный ее признанием, я заверил:

— Если его можно найти, то я непременно это сделаю!

В моей фразе прозвучало не меньше пафоса, чем в речи Линкольна, провозглашавшего освобождение негров от рабства. Кажется, я немного перестарался, хотя, видит бог, говорил совершенно искренне. Ну и, если между нами, не такой уж я неустрашимый герой, каким старался показаться девчушке.

Но Эвелин прямо-таки просияла и, облегченно вздохнув, вышла из кабинета.

Прислонившись к дверному косяку, я подождал, пока она не исчезнет из виду, затем вынул из плечевой кобуры кольт, открыл барабан. Пять сверкающих донышками гильз патронов походили на маленькие, злые глазки. Это и есть мой огнетушитель. Засунув револьвер на место, я запер офис.

Когда Эвелин Спринг уходила отсюда, она, кажется, немного успокоилась по поводу Дэнни.

Я же не разделял ее уверенности.

Глава 3

В Лос-Анджелесе есть Уилширский бульвар, который больше известен под названием «Миля Чудес». На бульваре разместились модные магазины, громадные здания офисов и целые акры супермаркетов. Кроме того, «Миля Чудес» может похвастать такими заведениями, как отели «Амбассадор», «Коконат Грув», «Браун Дерби» и «Перино». Это, так сказать, блистательная верхушка социальной лестницы.

На другом ее конце находится Мэйн-стрит с обветшалыми кварталами — особенно та часть улицы, что между Первой и Третьей авеню. Эвелин сообщила, что ее братец проводил там довольно много времени: пил пиво, болтал с девчонками-битницами, знакомыми парнями и с теми, кто подкатывался к нему в вонючем подвале. Чаще всего Дэнни околачивался в заведении под названием «Гайети».[4]

Кафе «Гайети» оказалось темной, сырой, провонявшей затхлой кислятиной забегаловкой, почти пустой в час дня. Я взял себе пива. Бармен хорошо знал Дэнни. Фрэнка тоже. Но известны они ему были только по именам — как Дэнни и Фрэнк, которые обычно приходили вместе.

— А когда вы в последний раз видели Дэнни? — спросил я.

— В субботу. Он был вместе с Фрэнком.

— В прошлую субботу?

— Нет, в позапрошлую. В те выходные никто из них не заглядывал. Что довольно странно. Обычно по субботам эти парни торчат тут, как приклеенные.

Прошло часа полтора. Я выпил четыре бутылки пива и расспросил не менее десятка людей с Мэйн-стрит, знавших Дэнни Спринга. Большинство из них подтвердило, что он чаще всего показывался с Фрэнком. Но никто не знал их фамилий. Мои собеседники не имели ни малейшего представления и о том, кто такой Джим.

Какая-то нечесаная брюнетка с припухшим лицом дождалась, пока я возьму ей бурбон, и лишь потом сообщила:

— Кажется, я однажды слышала фамилию Фрэнка. Что-то вроде Айвор, Айвер или Айверс... — Она рыгнула и кокетливо почмокала губами. — Как насчет еще одной рюмашки, сладенький? Может, я вспомню поточнее.

Вряд ли вспомнит. И я не стал ее больше баловать.

— Тогда убирайся ко всем чертям, сладенький, — обиделась девица.

Около половины четвертого я допивал последнюю бутылку в тошниловке под романтическим названием «Старлайт Руф».[5] Почему этот гадючник так назвали, видимо, навсегда останется загадкой, поскольку находился он в подвале и имел замечательное сходство с разбомбленным уличным сортиром. Здесь я выслушал примерно ту же историю и уже готов был навсегда распрощаться со «Старлайт Руф» и подобными ему заведениями — «Сады Версаля», «Пэралайз» и даже «Сплендид»[6], когда на соседний табурет тяжело плюхнулся какой-то увалень.

— Позволь угостить тебя пивом, браток, — предложил он.

Я мельком взглянул на него.

— Нет, спасибо.

И принялся было слезать с табурета. Вдруг он протянул правую руку и сомкнул пальцы на моем предплечье. Именно сомкнул — это самое подходящее слово. Ощущение было такое, будто моя рука угодила под колесо самосвала.

Он сидел вполоборота ко мне и, несмотря на то что крепко сжимал мою руку, выглядел совершенно невозмутимым, даже расслабленным. Странным шутником оказался тот здоровенный парень, который за последний час попадался мне на глаза дважды. Оба раза он входил следом за мной в бар и садился за несколько мест от меня, но достаточно близко, чтобы слышать, о чем я говорю со случайными знакомыми. Подсевший ко мне тип походил на громадную гориллу с переразвитой мускулатурой, редеющими волосами и лицом, напоминавшим башмачную болванку, обтянутую чем-то вроде блеклой кожи. Весил он, должно быть, около двухсот пятидесяти фунтов, из которых большая часть приходилась на мускулы.

— Отпусти руку, — стараясь говорить спокойно, потребовал я.

Он и ухом не повел.

Я находился в очень неловком положении, поскольку из-за его бульдожьей хватки почти съехал с табурета и подался вперед. На стойке бара передо мной стояла моя пивная бутылка; я ухватил ее свободной рукой, всерьез намереваясь врезать нахальному кретину по зубам.