Лео Мале - Коррида на Елисейских Полях Страница 4

Ей было не больше двадцати лет, а может, и меньше. Красивая мордашка под искусным макияжем, обрамленная каштановыми с рыжеватым оттенком волосами. Сильно надушенная. В прозрачных чулках, подчеркивавших безупречную форму ног, с лакированными ногтями и наручными часами.

Я взял стул и сел. Откровенно говоря, все это застигло меня несколько врасплох.

Голая девушка вздохнула, состроила капризную гримаску, ее голова скатилась с подушки, а рука принялась шарить сбоку по постели. Почти одновременно она открыла глаза и тут же опять закрыла от яркого света. Я встал, потушил люстру, зажег менее мощный стенной светильник и опять сел, ничего не говоря. Девушка села, сжала руками голову, взъерошила волосы. Потом зевнула, раскрыла глаза до их нормального размера и поглядела на меня. Она выглядела смущенной и растерянной как раз настолько, как если бы, одетая с головы до пят, вдруг подошла к табачному киоску и попросила продать ей почтовую марку.

– Извините меня, – сказала она, – мне кажется, что... что я заснула...

Ее голос был ласковым, теплым, провоцирующим. Заученным. Чертовски заученным. Ее живот был плоским, груди маленькими, крепкими, хорошей формы, лицо приятным, я заметил это еще раз, но мне приходилось иметь дело с совками для уборки пыли, интеллект которых был повыше, чем у нее.

– Я заснула, – повторила она.

– Да, – сказал я доброжелательно. – И перепутали номера.

– О! Месье... не... (она вытаращила глаза) вы – не... о!

Запоздалая стыдливость вернулась к ней, она натянула на себя простыню и глядела на меня почти с испугом:

– Кто... кто же вы такой?

– Мое имя вам ничего не скажет.

– Вы работаете... в кино?

– Не совсем, – усмехнулся я, уже понимая что к чему, – в этом отеле, возможно, я единственный человек, который не занимается кинематографом. Ну что, не повезло? (Я встал.) Придется досыпать в другом месте, малышка.

– Да, правда! Какая же я дура! – воскликнула она, не подозревая, как близка к истине.

– Где ваша одежда?

– Здесь.

Она показала пальцем на стул, где валялись принадлежности ее легкого туалета – блузка с большим вырезом, светлая плиссированная юбка и минимальное количество нательного белья.

– И только не просите меня глядеть в другую сторону, когда будете одеваться, ладно? – предупредил я, протягивая ей в первую очередь туфли на высоком каблуке, которые я подобрал возле шкафа. – Я не послушаюсь.

Она яростно отшвырнула простыню и спрыгнула на коврик перед кроватью, сознавая свою красоту и как бы подтрунивая надо мной. Я подавал ей шмотки одну за другой. После классического стриптиза великолепной Риты Кадиллак этот стриптиз наоборот не был мне неприятен. Но если я рассчитывал ее унизить, то тут я остался с носом.

– Вы, очевидно, хотите работать в кино? – спросил я.

– Да.

– И вы рассчитывали таким вот методом...

– Да.

– Разве не существует других? К примеру, вы никогда не слышали о таланте?

Она выгнулась, чтобы застегнуть свой бюстгальтер, любуясь собой в зеркале и предоставляя мне возможность детальнейшего обзора.

– Когда-то, – продолжал я, – актеришки имели обычай говорить, что все зависит от маски. А теперь... Ну, ладно, не будем спорить. Как вы проникли ко мне?

Она не ответила, будучи занята аранжировкой своего декольте, которое оставляло открытыми ее плечи. Я успел заметить ее имя: Моника, вышитое на блузке на уровне сердца. Не хватало только номера телефона и расписания, когда ее можно было бы зарезервировать на другом конце провода.

– Готовы? Ну ладно, без обиды, Моника. В другой раз вам улыбнется счастье и вы не ошибетесь дверью. Счастье... если можно так выразиться... (Злость овладела мною. Я схватил ее за руку и сильно тряхнул. "Чертов дурак, – подумал я, – кто тебя заставляет читать ей мораль в три часа утра, когда ты сам наполовину пьян?") Вы не можете оставить эти дурацкие идеи и создать для себя хорошую тихую семейку вместо того, чтобы продавать себя не знаю уж скольким свиньям и, может быть, просто за так? Господи, ведь в мире же нет недостатка в отличных мальчишках, которые работают руками: механик или кто другой, не знаю уж там – какой-нибудь симпатичный парень, который сделает счастливыми и себя, и вас.

– Механик? – засмеялась она. – Нужна мне такая какашка! Спасибо за шутку!

Я ее отпустил:

– Мотайте отсюда!

Я проводил ее до коридора и открыл дверь. Она прошла мимо, и я чуть не задохнулся от ее дорогих духов, которые она, очевидно, оплачивала натурой. Мисс Грас Стендфорд душилась такими же. Ступив одной ногой в коридор, она впилась в мои глаза своими – темными и теплыми, – в которых можно было прочесть: "Чудак ты на букву "м"... " Потом сказала:

– До скорого свидания. Увидимся, когда я найду себе механика!

Она удалилась на своих ладных ножках походкой Мэрилин Монро, покачивая бедрами. Ковер скрадывал стук ее каблуков. Я закрыл дверь, не дожидаясь, пока она дойдет до лестницы.

В конце концов, она была права. Механик! Честное слово, я становлюсь пролетарским поэтом. Знавал я механиков. У них были симпатичные жены, но в кинозвезды они не годились.

Я пошел в направлении к ванной, но в этот момент мне послышался неясный шум в коридоре. Она вернулась? Я опять открыл дверь. Коридор был пуст и погружен в обычный полумрак.

Я зашел в ванну, выпил стакан тепловатой воды и разделся. Постель еще хранила отпечаток тела маленькой шлюхи. Я заснул, вдыхая запах ее духов.

Глава третья

Странная драма

Я проснулся около полудня с болью в башке и махровой тряпкой во рту вместо языка. Как раз вовремя, чтобы снять телефонную трубку и услышать не совсем внятный голос Марка Ковета:

– Послушайте, мне сдается, что вчера вы говорили что-то там насчет Денизы Фалез. Несчастный случай, да? Меня это мучило всю ночь.

– Бросьте, – посоветовал я. – Ничего важного.

Похоже, что мой ответ его удовлетворил. Он сказал:

"Да? Ладно! " – и положил трубку. Но когда немного позже я спустился вниз, он ждал меня в холле "Космополитена".

– У вас что, больше нет никакой работы в вашей газете? – спросил я.

– Работа есть, но ничего интересного, – улыбаясь, ответил он. – Тогда как возле Нестора Бюрмы... Мне кажется, я кое-что обнаружил, но предпочел не говорить об этом по телефону... Пошли выпьем аперитивчик в баре "Париж"!..

– Мне кажется, я кое-что обнаружил, – повторил он, устроившись перед полными стаканами.

– По какому поводу?

– По поводу Денизы Фалез, черт побери! Вы говорили вчера... я был здорово пьян, но потом я вспомнил... о возможном несчастном случае. А несчастный случай предполагает перерыв в работе, не так ли? Так вот, перед тем, как она снялась в фильме "Мое сердце летит", закутанная до ушей в своих одеждах, в жизни этой женщины есть провал. Быть может, мои воспоминания не очень точны, но кажется, что она добрый отрезок времени провела вдали от киностудий. Вы хотите, чтобы я продолжил расследование? Я... (Он остановился на полуслове и выругался.) Что за черт, невозможно поговорить спокойно. Опять этот зануда.

И тут за нашим столом появилась пылающая шевелюра над здорово помятой физиономией. Месье Рабастен, Жюло для дам, еще не пришедший в себя от вчерашней попойки. Он сменил свой смокинг на рубашку фирмы "Лакост", больше гармонирующую с его волосами. Из-под руки у него торчал пухлый конверт.

– ... Привет, парни, – сказал он. – Я не разыскивал вас, но поскольку вы тут, это очень здорово. Скажите-ка, вы не видели этого олуха Ломье? Право, он становится злобным. Хочется сообщить вам, что в "Камера-клубе" ему здорово промыли кости после его и вашего ухода. Да, кстати, вы меня бросили, кажется?

– Устали, – ответил Ковет (глаза его блеснули). – Мы как раз разговаривали о Денизе Фалез, – добавил он.

– О?

– Да. Нестор Бюрма положил на нее глаз.

– Ах! Ах! Так вы коллекционируете кинозвезд, месье Бюрма?

– Да, уж, – произнес я.

– Конечно... (Рабастен вытащил несколько фотографий из конверта и протянул по одной каждому из нас). Вот шедевр Фреда.

– У нас тут у всех довольно идиотский вид, – заметил я, взглянув на отпечаток.

– Да, – согласился рыжий (он повернулся к своему коллеге). – Сегодня вечером состоится гала-премьера фильма "Хлеб, брошенный птицам" в кинотеатре "Голубая лента". С Люси Понсо. Кажется, это будет нечто сенсационное. Ты идешь?

– Еще не знаю, – ответил Ковет.

Поболтав еще минуту ни о чем, он снова перевел разговор на Денизу Фалез, и молодой человек сообщил нам все, что он знал о белокурой актрисе.

Так я узнал, что несколько месяцев тому назад она вдруг исчезла из поля зрения. Это было довольно таинственно. Болезнь? Может быть. Какого рода? Нервная депрессия – это присуще кинематографистам? Никто ничего не знал. Злопыхатели из корпорации утверждали, что она забеременела от Ломье и сделала аборт, так как заполучить ребенка от пузана – это уж никак нельзя было отнести к числу подвигов, которыми можно было бы гордиться даже в рекламных целях. Говорили также о жестоком разочаровании профессионального порядка. Однако, в общем и целом ничего определенного. Рабастен добавил, что не было никаких доказательств тому, что между Ломье и Денизой существовали какие-либо иные отношения, чем те, которые обычно имеют место между продюсером или режиссером и киноактрисой. Правда, Ломье не выставлял на всеобщее обозрение свою личную жизнь. Он жил отдельно от своей жены, но тем не менее продолжал находиться в законном браке с мегерой, которая только и ждала случая подать на развод и получить солидные алименты в лучших кинематографических традициях. Возвращаясь к Денизе Фалез, основные факты сводились к следующему: во-первых, она неожиданно отошла от дел; во-вторых, скрывалась в таком месте, которое ни одному журналисту не удалось обнаружить. Возвратившись из изгнания, если можно так выразиться, она снялась в знаменитом фильме "Мое сердце летит", чистом и добродетельном. Рабастен высказывал предположение, не удалилась ли она в какой-нибудь монастырь (в тот год на многих актрис нисходила благодать: обычная мода), который она потом покинула, не найдя в себе достаточной веры, но откуда она вынесла более скромную манеру поведения. Как бы там ни было, если она будет упорно придерживаться добродетельной линии поведения, то, в конце концов, – а Рабастен категорически утверждал это, – карьера ее лопнет. Она не обладала достаточным талантом, чтобы всплыть снова. И сама страдала от недостатка таланта, так как отнюдь не была глупа. Однажды она с кем-то поделилась, что самым горячим ее желанием было утвердиться в профессии благодаря силе драматической игры. Как бы не так! Она попробовала – и лучше не говорить о результате.