Николай Стародымов - Исповедь самоубийцы Страница 43

— Очухалась?

Голос был слишком хорошо знаком. Однако доносился вроде как откуда-то издалека.

Пришлось повернуть голову в сторону голоса. Говорил, естественно, Вячеслав Михайлович Самойлов. Все так же безукоризненно одетый, в белоснежной рубашке, с жемчужной заколкой на «бабочке» под жестким воротничком, он глядел на меня, небрежно поигрывая пистолетом.

Я сидела на стульчике перед трельяжем. На кровати по-прежнему лежал Петр — его так никто не удосужился прикрыть хотя бы простыней. Игорь Викторович перегораживал дверной проход, прислонившись плечом к косяку; в опущенной к полу руке он держал оружие. А из угла, с привычного места, напряженно улыбалась отошедшая туда от меня Настоятельница, которую Шеф назвал Таисией.

Все было по-прежнему. Кроме одного. У меня все в душе притупилось, даже была готова покориться происходящему.

— Ну и как ты себя чувствуешь?

Я перевела глаза на Самойлова.

— Дайте мне попить…

Признаться, я сама удивилась глупости того, о чем просила — до питья ли в такой обстановке… И при этом как-то отстраненно отметила про себя, насколько хрипло выговаривались эти слова.

— Дай Виолетте ее питья, — велел неведомо кому Вячеслав Михайлович.

Настоятельница и Игорек переглянулись. Поскольку женщина не пошевелилась, мгновение поколебавшись, к столику с бокалами и бутылками двинулся мужчина. Игорь Викторович наполнил из кувшина стакан, сделав два шага, протянул его мне.

— А ты позови сюда Светланку! — вновь, не поворачивая головы, приказал Шеф. — Вечер продолжается.

Настоятельница послушно поднялась и торопливо покинула комнату.

Я жадно, в несколько глотков, проглотила смесь.

— Виолетта, ты хорошо помнишь день, когда мы с тобой приехали в этот дом?

Вячеслав Михайлович говорил размеренно, по-прежнему поигрывая пистолетом, который вытащил из пиджака убитого Мезенцева.

Как же его не помнить? Это тот день, когда убили Хакера, когда тот же Самойлов вдруг совершенно неожиданно и сумбурно объяснился мне в любви, когда я познакомилась с Настоятельницей и после чего вот уже две недели не покидаю этот бордель… Как же его не помнить?

— Итак, ты знаешь, что это за дом и чем тут занимаются, — удовлетворенно констатировал Самойлов.

Я согласно кивнула.

— Естественно, ты понимаешь, что и здесь тоже, как и на «объекте», все комнаты снабжены телекамерами. Это очень удобно, потому что мы записываем на пленку все, что тут происходит, монтируем все это, а потом продаем через сеть «комков» как порнографию. Удобно, знаешь ли, и немалый доход приносит…

Он еще не закончил говорить, а я почувствовала, как по спине, несмотря на жару, прошелся озноб. Что еще задумал этот жестокий, безжалостный человек? Почему он вдруг заговорил про телекамеры?

А если… Мне от этой мысли вдруг стало нехорошо… А если они сейчас продемонстрируют мне запись того, как меня ласкал Петр?! Ведь это будет… Это будет вполне в стиле Самойлова: вот он, Петенька, лежит мертвый, и вот он, любимый, жаркий, в моих объятиях… Неужто у этого мафиози хватит совести сотворить такое? Коллективный просмотр этой ленты с комментариями устроить…

Не знаю, что было бы хуже: эта моя мысль или реальная картина, которая через несколько минут развернулась у меня перед глазами…

Они в комнату вошли вместе, Настоятельница и какая-то красивая женщина, облаченная в короткий шелковый халат. Она вошла, растерянно оглядываясь по сторонам, явно не понимая, зачем ее сюда позвали среди ночи.

Вячеслав Михайлович на нее демонстративно не обратил внимания, как и прежде, продолжал разговаривать исключительно со мной.

— Так вот, Виолетта Сергеевна, вам сейчас предстоит узнать некую важную тайну, о которой пока не знает никто, — с некоторой торжественностью в голосе начал Самойлов. — Понимаете? Никто!

Нужны мне твои тайны!

Однако я только подумала об этом, вслух ничего не сказала. Слишком я запуталась в происходящем, слишком была подавлена всеми трагедиями, понять которые было мне не под силу.

— Дело в том, Виолетта, — нарочито медленно, растягивая слова, проговорил Самойлов, — что я тебе обещал изначально, что тебе у меня никто не причинит физического зла. И я, как видишь, сдержал свое слово…

Он вдруг умолк. Было похоже, что он говорил заранее продуманные слова, а сейчас запнулся, понимая, что осталось сказать самое главное, в то время как на это у него уже не хватало духа.

Вячеслав Михайлович вдруг попросил вполголоса:

— Игорек, дай чего-нибудь выпить!

Его подручный замялся.

— Вам нельзя, Шеф…

Где-то в глубине сознания мелькнуло, что сейчас Самойлов вскипит, рявкнет на зарвавшегося секретаря, поставит того на место.

Однако вместо этого Вячеслав Михайлович только повторил еще раз:

— Дай чего-нибудь выпить, Игорек…

Тот опять прошел к столику. Плеснул в стакан коньяку. Хотел было нести Самойлову.

Однако тот остановил его.

— Да ладно тебе, Игорек, чего уж там, налей побольше, не жалей…

Игорь Викторович еще мгновение поколебался, потом нацедил в стакан напитка до половины, подал его Шефу.

Самойлов от души выпил. Сморщился, однако лимон на вилочке, который ему протянул Игорек, попросту проигнорировал.

— Так вот, Виолетта, — продолжил Вячеслав Михайлович, громко выдохнув после коньяка. — Теперь я тебе скажу самое главное, после чего ты многое поймешь из происходящего. Дело в том, что у меня…

Шеф опять сделал паузу. Опять отхлебнул коньяку.

И закончил, скосив глаза на стакан и болезненно скривив губы:

— У меня СПИД, Виолетта!

Живи Гоголь в наше время, картину немой сцены он списал бы с той паузы, которая воцарилась в комнате после заключительных слов Самойлова.

Сам Вячеслав Михайлович долгим и тоскливым взглядом глядел на меня, словно хотел одними глазами передать мне все, о чем бессилен сказать наш бесконечно богатый и в то же время неимоверно косный язык. Игорек провел языком по пересохшим губам; я, признаться, так и не знаю, было ли ему до того известно о болезни Шефа или нет. Настоятельница выпучила глаза, впившись могучими пальцами в подлокотники своего кресла.

Первой из присутствующих среагировала на эти слова Светлана. Она пронзительно, жутко заверещала, отделилась от стены и бросилась к Самойлову. Упала на пол возле него на колени, вцепилась в рукав его пиджака.

— Нет!!! — трясла она мужчину. — Скажи, что это не так! Скажи!..

Вячеслав Михайлович повернул к ней лицо, едва ли не впервые после того, как ее привела Настоятельница.

— Да, Светлячок, да…

Даже несмотря на то, что к тому времени я порядком отупела от происходящего, даже несмотря на это, меня поразила мягкость тона, которым говорил с несчастной безжалостный и циничный Шеф.

— Но почему я? — отпрянула от него женщина. — Ну почему именно я?

Она обессиленно растянулась на полу и зарыдала в голос, в отчаянии колотя кулачками по мягкому ковролину.

— За что?.. — повторяла она сквозь рыдания. — Господи, да за что же?..

Вновь негромко хлопнул выстрел. Однако в этот раз пуля не сразу оборвала жизнь бедняжки. Ее тело еще долго подрагивало в конвульсиях, ноги елозили по пушистой синтетике. И из васильковых глаз умирающей беспрерывно струились слезы.

7

Однако ни Самойлов, ни Игорек внимания на нее больше не обращали. Только Настоятельница с нарастающим беспокойством поглядывала на мучения ее подопечной, которую просто так взяли и пристрелили. Смерть близких или хотя бы просто знакомых мы всегда воспринимаем иначе, чем смерть постороннего.

— Ну а теперь мы переходим к заключительной фазе нашего разговора. — Самойлов снова подчеркнуто обращался исключительно ко мне. — В связи с тем, что я подцепил эту заразу, вся моя жизнь теперь пошла по иному сценарию. Теперь ты, наверное, понимаешь, что и в самом деле мне глубоко наплевать, что и как ты напишешь обо мне. Главное, что после моей смерти память обо мне останется. Пусть и память Герострата… Неважно. Неважно даже то, что эта память только на несколько лет! Главное, что от меня что-то останется, помимо миллионов долларов для моей дочери. Я, Вячеслав Михайлович Самойлов, стану героем книги! Пусть даже отрицательным героем плохой книги…

Он повернулся к Игорьку.

— Ну что, Игорек, пора кончать комедию.

Самойлов грузно, будто от собственных слов вдруг постарел, вместе со стулом повернулся к Настоятельнице. Чуть подвинулся в сторону, чтобы ноги не задели все еще подрагивающее тело Светланы.

— Ты, Таисия, сегодня много чего тут слышала… — начал было он.

— Я ничего никому не скажу!

На мертвенно-бледном лице мужеподобной женщины выпученные, налившиеся кровью глаза сияли ярко, словно рубиновые звезды в ночи.