Ситцев капкан - Алексей Небоходов Страница 43

Он выбрал одну наугад, открыл – и сразу заметил: страницы были склеены тонким слоем липкой субстанции, возможно, крови или старого варенья. На первой же странице – имя Елены, потом под ней фамилия с чужеродным, явно нерусским, суффиксом. Дальше шли копии писем, странных телеграмм и целые листы с почерком, который напоминал кликушество детектива из районного отдела.

Он доставал страницу за страницей и почти сразу заметил, что каждая из них – маленькая копия того, что происходило наверху. В первой папке были чеки на покупки, которые не проходили через кассу: фальшивки, с подписями и печатями, но все – с отличиями, которые поймёт только тот, кто сам учился подделывать документы. Он щёлкнул пару кадров на телефон: даже в темноте камера чётко считывала текст, а угол обзора позволял захватить сразу целый массив доказательств.

Дальше стало веселее: папка с заголовком «Личные дела» была, по сути, кладезем признаний, только изложенных языком бухгалтерских ведомостей. Тут были письма от людей, которых давно не было в живых, но, судя по датам, они «работали» на Петровых задолго до реформ и даже до перестройки. Среди бумаг затесалась распечатка, адресованная на имя его матери; написана не рукой, а набрана на машинке. В ней – благодарность за содействие в «скрытом проведении операции» и ещё десяток строк о необходимости срочно уничтожить все следы.

Это был архив, который не просто хранил тайны: он был склеен из них, как пирог из просроченных начинок. Вторая папка оказалась толще: здесь – бланки отгрузок, какие-то договоры с подписью Елены и странные примечания по марже, написанные явно женским почерком, но с агрессией, которой не было даже у Маргариты. В конце – три страницы: вместо привычных формулировок на каждой стояло лишь слово «ВРАГ», набранное крупным, будто в агонии, шрифтом. В конце списка значилось: «М.И.» и дальше – две непонятные цифры, будто код.

Он копировал всё, не делая пауз: памяти хватало, времени – нет. Сейф оказался сложнее: его невозможно было открыть без кода или хотя бы специнструмента, но в замочной скважине Григорий заметил сломанный гвоздь. Он аккуратно вытащил его и на секунду подумал: что, если вся эта суета – ловушка, в которую его сейчас поймают, как крысу на старой кухне?

Он уже собирался выйти, когда в коридоре раздался звук. Сначала – тихий, потом нарастающий. Кто-то спускался по лестнице, и по эху в бетонном тоннеле он сразу понял: это не Маргарита, не Софья, а, скорее всего, Лиза. Лёгкая поступь, неуверенность на каждом шаге и обязательная остановка на каждом пролёте.

Он не успел спрятать всё: просто захлопнул папку, сунул её за спину и застыл у сейфа, будто рассматривает ржавчину на ручке.

Лиза появилась в дверях через секунду – в халате и мягких тапочках; волосы ещё не уложены; на лице – усталость того, кто всю ночь не спал и делал вид, что просто поздно лёг. Она остановилась у порога, повела носом и сказала:

– Я думала, это крыса. А это ты.

– Тут, кажется, была крыса, – согласился он. – Судя по количеству обгрызённых документов.

– Ты, что ли, их обгрыз? – спросила она, даже не улыбнувшись.

– Ты бы удивилась, сколько в этом доме людей, которые грызут бумагу ради выживания.

Она вошла, посмотрела на шкафы, потом – на Григория. Он заметил, как взгляд её задержался на его руках. Лиза могла быть наивной, но не была глупой: в её глазах сразу отразилось и подозрение, и интерес.

– Ты чего здесь ищешь?

– Да ничего, – сказал он. – Просто решил прогуляться по владениям Петровых. Говорят, иногда тут находят черепа.

– Хочешь, покажу, где они на самом деле? – предложила Лиза.

– Почему бы и нет?

Они вышли из комнаты, и Лиза повела его не в кладовку, а по длинному тоннелю, упиравшемуся в тупик. Там, в нише, стоял старый буфет. Она наклонилась, открыла дверцу и вытащила череп – игрушечный, пластмассовый, но очень похожий на настоящий. Поставила его на полку, посмотрела на Григория:

– Вот. Теперь ты не одинок.

Он рассмеялся.

– И тебе не спится?

– Не спится. Особенно когда кто-то шарится ночами по подвалу. Я думала, ты из тех, кто не верит в привидения.

– Я, скорее, ищу, чем верю, – сказал он. – Но вообще тут всё похоже на плохую пьесу: каждый раз, когда кажется, что все персонажи ушли со сцены, появляется новый.

Она присела на ступеньку, обняла колени и вдруг – неожиданно для самой себя – выдохнула:

– Мне страшно. Вот прям по-настоящему. Иногда кажется, что за этой дверью кто-то стоит. Или что, если открыть шкаф – там будет не папка, а чья-то рука.

Он сел рядом.

– Если хочешь, расскажи, чего боишься больше всего.

– Я не боюсь призраков, – сказала Лиза. – Боюсь, что всё здесь всегда будет одинаково: день, ночь, скандалы – и никто не сможет уйти. Как будто этот дом – клетка для всех, кто в него попал.

– Ты же можешь уехать, – сказал он. – Ты же самая молодая.

– Я боюсь уезжать одна, – призналась она. – Никогда не была в другом городе больше недели. А тут даже мысль о Москве – как о Марсе.

Он на секунду задумался. Было видно, что Лиза хочет сказать ещё что-то, но не решается. Он решил помочь.

– Знаешь, если бы ты решилась – я бы тебя поддержал. Даже поехал бы вместе с тобой.

Она повернулась, глаза у неё вдруг заблестели – не от слёз, а от неожиданности, что кто-то сказал это вслух.

Девушка будто раздумывала, как лучше разрушить барьер, который казался и иллюзорным, и очень плотным одновременно. В конце концов Лиза решилась и протянула ладонь, неуверенно коснувшись его руки, словно бы проверяя – не растает ли он, как все хорошее и настоящее в ее жизни. Гриша опешил, но не отдернул руку. Он привык к женским прикосновениям, но этот жест был слишком детским и серьезным, чтобы отвечать на него привычной иронией. Она легонько провела пальцем по его костяшкам, застряла взглядом где-то между их переплетенными пальцами и полом, и, не поднимая головы, спросила:

– Скажи, ты ведь не врёшь мне? Если бы я… если бы я прямо завтра захотела сбежать в Москву – ты бы поехал?

Вопрос повис в воздухе с такой тяжестью, что даже многолетняя пыль в подвале, казалось, на секунду осела. Григорий знал, что Лиза не шутит и не кокетничает: этот