Золото Карамкена - Юрий Николаевич Мильчинский Страница 58

Советская Армия! Срочная служба!..

Во времена СССР это было самое лучшее место на Земле для повзрослевших мальчиков, столкнувшихся с проблемой применения своих жизненных сил и энергии. Гормоны начинающих бойцов, если их не обуздать вовремя уставами, присягой и дисциплиной, иногда играли с людьми злую шутку, и вместо армии можно было вполне себе оказаться в разных холодных и неприятных местах – или, на крайний случай, пойти учиться, а потом жениться сгоряча. Но Армия с большой буквы была не для всех, а только для тех, у кого как минимум порядок со здоровьем и чувством юмора, не считая развитого с пелёнок чувства долга и патриотизма. Всё это было в избытке у призывника Орлинского – плюс желание чему-то научиться и встретить новых друзей.

Армейский коллектив оказался бойким и чутким, сон явно улучшился после первого месяца службы, а аппетиту новобранцев мог позавидовать матёрый медведь-шатун. Раненько утром сонные мозги разрезала команда «подъём!», бойцы подлетали и быстро влезали в сапожки, ботинки, куртки и штанишки установленного образца. Затем заправляли свои кроватки и шли по неотложным делам, накопившимся за ночь. Дальше – утренняя пробежка в морозной дымке, дружное облако пара над стрижеными головами и, наконец, заветная дверь в столовую. Завтрак!

Потом строем, с песней, дружно в ногу, шли в аудитории бороться за партами с остатками сна. Следовало изучение Устава и других жизнеутверждающих документов с короткими перекурами. Физическая подготовка, явно не вредящая молодым организмам, проходила под бодрые считалочки. В общем, всё как надо.

Одно из самых ярких впечатлений у молодого бойца-срочника Орлинского оставила кочегарка – место, где зарождается тепло и потом по трубам-венам проникает в казармы и согревает мирные сны воинов. Туда молодой курсант учебки Орлинский прибежал по приказу ротного, чтобы вызвать в казарму бойца по имени Канат.

Представьте себе двухэтажное здание, вросшее в землю, окруженное по периметру кучами дымящейся золы, из четырёх труб которого в серое небо уходят чёрные стержни, окутанные белёсой дымкой. Среди этого смрада и пыли несколько отчаянно смелых рядовых солдат бросали в алую пасть топок-драконов чёрный-пречёрный уголь, пытаясь прокормить прожорливое исчадие ада. Дышать и находиться внутри этого сооружения без противогазов могли только очень крепкие и суровые люди. Их лица уже просто не отмывались от въевшейся угольной пыли, а глаза были покрыты защитной мутноватой слезой, чтоб не было больно от дыма и жара.

Страшная красота этого места просто завораживала и притягивала к себе. Тех, кто несёт службу в кочегарке, живёт там, завтракает, обедает и ужинает, видят всего два раза за службу – когда они заступают на вахту и когда их увольняют в стратегический запас из крепких рядов Армии.

Немногим удавалось увидеть на своем боевом посту кочегаров, когда кипела их мирная работа, но тот, кому это посчастливилось, не забудет этого никогда. Среди гула топок в полумраке было слышно, как они, смелые и чёрные, кричат друг другу: «Эй, слышь меня? Давай добавим во вторую, а то температура падает! Пусть Энвер ещё тележку притащит!» По стенам, покрытым толстым слоем пыли, прыгали огни-лягушки, в трубах шипела кипящая влага, и солдат Орлинский понял, что если находиться среди этого волшебства больше десяти оборотов секундной стрелки по циферблату, то возникнет желание остаться в этом уютном и по-своему спокойном мирке по крайней мере до конца службы. Причём ни пыль, ни едкий дым не помешает наслаждаться покоем, который, в отличие от других армейских мест, всё же имеется в вечно гудящей кочегарке.

Выполнив приказ ротного, боец вернулся в казарму и в бытовой комнате рассказал товарищам о том, что ему посчастливилось увидеть на территории их вполне материальной части. Во время, когда звучала эта быль, слушатели задумчиво смотрели за окно в даль, где коптили морозное небо четыре трубы, стоящие по стойке смирно. Впереди было много времени подготовить себя к гражданской жизни, и казалось, что его, это время, можно видеть, слышать и даже трогать, и оно, как и всё земное, постоянно убегает. В резких командах «Роняясь! Сррррр-но!» чётко слышались колючие как ежи и быстрые как молния секунды. В алюминиевых ложках, ничком лежащих строем на обеденном столе, без сомнения угадывались минуты. Письма, которые писали и получали солдаты, забирали часы, которые вместе с коротким сном складывались в сутки. Конечно, хотелось и к маме, и к друзьям, но возмужавшие пацанята четко понимали, что всё это вернётся, и, как потом выяснится, о том времени, которое уверенно забрала насовсем Армия, можно будет даже тосковать.

И вот пришёл тот момент, когда служба завершилась. Расставаться даже с врагами бывает грустно, а тут – близкие люди, настоящие боевые товарищи, ставшие за семьсот тридцать дней родными. Разлетелись на самолётиках, разъехались по рельсам в разные стороны и, как окажется потом, даже в разные страны. Вот так и закончился сумасшедший и прекрасный период с изумительным девичьим именем Армия. Орлинский прибыл в тот же самый сибирский городок, из которого призвался, почти под самый Новый год, в военной форме, которую затем подарил знакомому актёру из местного театра – пусть послужит искусству. Встречи с одноклассниками были очень радостные и искренние, друзья пили крепкие напитки и делились историями из армейской жизни. История про Кочегарку была принята душевно – ведь у всех служивых обязательно была своя Кочегарка, даже если все семьсот тридцать дней было жаркое лето.

Все стали взрослее, и начинался ещё один интересный период – вступление в совсем другую и как всегда интересную жизнь. Все желали друг другу удачи и успехов. Кто-то собирался жениться, а кто и учиться. «Всё-таки приятно вспомнить моменты армейской жизни», – подумал про себя Орлинский, взрослый мужик, чей старший сын уже отслужил, а младший получил приписное свидетельство.

* * *

Орлинский вышел из кафе. Улица достаточно хорошо просматривалась, да и фонари ярко светили холодным светодиодным светом. Юрий заметил своих сопровождающих, повернулся к ним спиной и зашагал в сторону Маяковки. Снег усилился. Вечер становился всё интересней, природа старалась вовсю.

Проходя мимо Театра Сатиры, Орлинский услышал за спиной женский голос:

– Юрий! Добрый вечер!

Он обернулся. Практикантка Вика собственной персоной! А рядом подружка, высокая и улыбчивая. Видно было, что недавно закончился спектакль, и зрители интеллигентной толпой шли в сторону метро. Юрий подошел вплотную к колонне у входа в театр.