Генри Кейн - Кровавый триптих Страница 8

— Нет. Не так же быстро.

— Тогда в чем дело?

— Ты подписала со мной контракт.

— Ну и? — На её лице возникло недоумение. — Послушай, если я могу рассчитывать, что ты меня сумеешь защитить от Фрэнка, если мне можно не беспокоиться о сломанном носе или выбитом глазе, тогда я готова выплатить тебе двадцать процентов до последнего цента — чего ты все равно не получишь, потому что, как я уже тебе говорила, он переписал страховой полис.

— А кольцо? А кадиллак?

— Я их не верну. Поверь, я не шутила, когда говорила, что заработала их. Но только не думай, что я какая-то там алчная дрянь. Я не такая. Клянусь, я впервые в жизни не хочу возвращать то, что от меня требуют вернуть. Но только никому не удастся сделать из меня дуру. Никому!

— Никто и не собирается.

— Я ведь не такая плохая, какой могу показаться. Уж поверь мне, — Она отвернулась.

— Верю, — я взял её за подбородок и повернул лицо к себе. — Тебе можно теперь не думать о Фрэнке — до самой смерти. И кольцо, и кадиллак — они теперь твои.

Между бровей у неё пролегла морщинка.

— Что-то я не понимаю.

— Он мертв.

Ладонь Лолы взлетела к её рту, прижалась к губам. Во взгляде, медленно встретившемся с моим, сквозил ужас.

— Ты… убил его?

— Нет.

Ужас растворился в её глазах и сменился испугом, недоумением и отчаянием. Рука бессильно упала.

— Что случилось?

Я ей все рассказал.

Когда я закончил свой рассказ, кровь отлила от её лица, пальцы дрожали.

— Где ты держишь эликсир жизни? — спросил я.

— Что?

— Виски. Тебе надо глотнуть.

Она указала на дверь. Я пошел к двери, толкнул её и оказался в кухне. В белом шкафчике над раковиной я обнаружил целую батарею бутылок. Я налил в бокал брэнди, принес в комнату и заставил Лолу выпить залпом. Ее щеки быстро порозовели.

— Но ведь и тебя… могли убить, — прошептала она.

— Такая возможность предусмотрена в издержках производства. Моего бизнеса. Это нормальный риск моей профессии и учитывается в размере гонорара. Кстати, о гонораре. — Я сел рядом с ней на диван. — Этот страховой полис теперь играет куда более важную роль, чем вчера.

— Но я же сказала…

— Я знаю, что ты мне сказала. Но ведь это ты мне сказала. Лучше мне послушать страхового агента. Ты не знаешь, кто он?

Она приложила пальцы к вискам, пытаясь припомнить.

— Фрэнк мне говорил как-то. Сейчас подумаю. Кейт. Или Грант. Не помню. Кейт Грант или Грант Кейт.

— Ну, это несложно выяснить. У тебя есть телефонный справочник?.

Лола встала с дивана и принесла мне книгу. Мы уселись рядом и стали листать справочник. Агента звали Кейт Грант. В справочнике были указаны два номера — офиса и домашний. Для звонка в офис было уже поздновато. Я позвонил ему домой. После нескольких звонков на другом конце провода раздался сонный голос:

— Алло?

— Мистер Грант?

— Да, это я.

Я постарался изменить голос и заговорил на две октавы ниже. Лола прижала свое ушко к трубке вместе со мной.

— Это мистер Паланс.

— Фрэнк?

— Нет, отец Фрэнка. Бен Паланс.

— Да? Да, мистер Паланс?

— Простите, что потревожил вас так поздно

— Ничего страшного, сэр.

— Дело очень срочное. Речь идет о страховом полисе Фрэнка. Он говорил мне о том, что изменил полис в пользу другого бенефициария. Это произошло накануне его ухода в рейс. Он упоминал имя молодой леди по имени Роуз Джонас.

— Да, сэр, — подтвердил страховой агент. — Я помню: перерегистрация бенефициария. Он со мной связывался. И отдал мне соответствующие распоряжения. Роуз Джонас — совершенно верно.

— Благодарю вас, — Я положил трубку.

— Ну вот, видишь? — воскликнула Лола.

— Вижу, — мрачно заметил я и попрощался.

— Ты куда?

— Работать.

В «Рейвене» было шумнее, чем в зале сената при обсуждении госбюджета. На сцене выступала Роуз Джонас со своей версией «Звездной пыли». Мне доводилось слышать вариации и получше, но аранжировка оказалась очень удачной, а уж зрелища подобного этому я в жизни не видывал, Она была сложена так, что, без сомнения, в койке могла обеспечить комфорт: практически обнаженная верхняя часть колыхалась в символическом бюстгальтере, а остальное тело без всяких признаков нижнего белья томилось в узком черном с блестками платье, в котором ей, надо думать, было невозможно сесть. Черные волосы были зачесаны на бок, так что виднелось одно ухо, а с другой стороны они волнами падали на обнаженное плечо. У неё были черные, как угли, широко посаженные глаза с дьявольским блеском, впалые смуглые щеки и страстный рот с ярко-красными губами. Она источала секс в зрительный зал, и каждая впадинка и возвышенность её тела, выставленного на всеобщее обозрение, посылали откровенный призыв. Я мог понять Фрэнка Паланса. Эта девица легко могла заткнуть за пояс любую блондинку.

Найдя Тома Коннорса, я спросил у него:

— Могу я подождать малышку?

— Где?

— В её гримерной.

— Что, запал на нее?

— Очень может быть. Но пока нет. У меня башка другим забита.

— Неприятности?

— Возможно. Ее дружок должен появиться?

— Нет.

— Почему такая уверенность?

— Обычно он сначала звонит.

— Тебе или ей?

— Или мне или ей.

— Ей сегодня звонили?

— Нет.

— Давно она здесь?

— С семи.

— Ладно. проводи меня в гримерную.

Гримерная как гримерная — во всех кабаре такие: комнатка со сладким ароматом кольдкрема, трюмо с яркими лампочками вокруг зеркала. Я закурил и стал ждать. Том ушел. Когда Роуз наконец появилась, она не проронила ни слова. Она взяла пачку сигарет «Шерман», вытащила одну и закурила, глубоко затягиваясь и быстро выпуская струйку дыма.

— Что вам здесь надо? — Она говорила медленно. Низким голосом.

— Меня послал Фрэнк, — ответил я.

— Какой?

— Фрэнк Паланс.

— Вы кто?

— Пит.

— А дальше?

— Просто Пит.

— И вас послал Фрэнк? Зачем?

— Мне надо вам кое-что сообщить.

— Хорошо. Сообщайте.

— Он мертв.

Длинная коричневая сигарета замерла в воздухе. Черные глаза прищурились. Между красных губ показался кончик красного блестящего языка и, скользнув по нижней губе, вернулся обратно в рот. Потом она произнесла:

— Какого черта? Что вам надо? Кто вас послал?

— Нам надо поговорить, Роуз.

Сигарета вернулась в рот и из её ноздрей вылетели две струйки дыма. Она сощурилась, размышляя над моими словами. Медленно оглядев меня, спросила:

— Говорить будем прямо здесь?

— Честно говоря, здесь мне бы не хотелось

— Мне можно одеться?

— Разумеется.

Она затушила сигарету в пепельнице, зашла за ширму, переоделась в платье и туфли, вышла и спросила:

— Можно я сама отведу вас? Туда где можно спокойно поговорить.

— Ради Бога!

Она набросила на плечи норковый палантин, достала из комода сумочку и бросила мне на ходу:

— Пошли, герой. Пытаешься подзаработать лишний доллар?

— Ну да. Всегда пытаюсь честно подзаработать лишний доллар.

Мы отправились на такси в Нижний Ист-Сайд и всю дорогу молчали только переглядывались. Мы вышли на углу Аллен-стрит и Ривингтон. Я расплатился и она повела меня к ветхому зданию, которое лет тридцать не ремонтировалось — знаете, в таких сортиры находятся не в квартирах, а в общем коридоре. Мы прошли через вестибюль, воняющий крысами, свернули направо, и она быстро вставила ключ в скважину. Очень шумно отперла замок, распахнула дверь, и мы вошли. Я первым.

Это была старенькая грязная комнатушка — гостиная и кухня одновременно — и пара незакрывающихся дверей в правой стене. Единственным признаком современности был телефонный аппарат на древнем дребезжащем холодильнике. Я обернулся к Роуз.

В руке она держала пистолет.

Маленький автоматический умелец.

Он ей был ужасно к лицу.

— Ну, чмыш, чего ты хочешь? Говори! — Роуз сняла палантин и сбросила его на пол. Потом уронила на него свою сумочку и повторила: — Давай, чмыш, говори, что тебе от меня нужно.

— Фрэнк мертв.

— Это ты уже говорил. Откуда ты знаешь?

— Что знаю?

— Что он мертв.

— В газете прочитал.

— Врешь.

— Почему?

— Это произошло слишком поздно, чтобы попасть в утренние газеты, и слишком поздно, чтобы попасть в вечерние газеты. Сообщение появится не раньше завтрашнего дня.

— А ты-то откуда знаешь?

— Поиграть решил со мной? — Она улыбнулась, и я опять заметил кончик её быстрого красного языка. Она устремила взгляд мимо меня на дверь в стене и позвала: — Тихоня! Выходи.

Дверь отворилась и из неё показался толстенький коротышка. На нем были штаны и больше ничего. Округлое брюшко, начинавшееся сразу под грудью, поросло волосами. Ноги у него были босые и грязные. Глазки утопали в жирных складках лица и поблескивали точно у зверька, а когда он перевел взгляд на Роуз Джонас, блеск в его глазках стал ярким и хищным — ну совсем как у дикого зверя.