Элис Купер - Шок-рок Страница 12

Закрывая за собой дверь, Хемли издал какой-то чудовищный смешок.

— Милый, я никогда не слышала, чтобы ты так играл! Ты прав, тон просто невероятный, — сказала Пэм, когда Нил показал ей пару риффов на черной '59. — Даже с такой низкой громкостью звук просто фантастика! Но, Нил, уже три утра. Почему бы тебе не пойти в постель, милый? Почему бы не поиграть немного на мне? — поддразнила она.

Нил оторвался от гитары ровно настолько, чтобы заметить две вещи: пальцы у него стерты в кровь, поскольку он сильно слишком играл, и Пэм стоит в дверном проеме своей спальни в одном лишь загаре. Золотые волосы, которые она весь вечер носила стянутыми в хвост, сейчас в беспорядке рассыпались по полным грудям. Соски стояли как часовые.

Нил опустил гитару в чехол.

Секс был столь же невероятным, как и музыка, но его будто подпитывала какая-то новая, яростная настойчивость. Пэм почти попросила его остановиться. Почти.

Нил оставил на ней синяки, и когда все было кончено, они не свернулись вместе, не поговорили, как это обычно делали. Нил извинился за то, что сделал ей больно, потом быстро встал и ушел из комнаты. Когда взошло солнце, он все еще, забыв о времени, играл на черной '59.

Пространство за кулисами было так же битком набито, как и сам зал, за стенами которого сотни детишек надеялись добыть у перекупщиков билет на распроданный концерт.

С тех самых пор, как в 1970 году в "Трубадуре" Дага Уэстона в одночасье взошла звезда Элтона Джона, музыкальный мир так еще не гудел. Всего через каких-то одиннадцать недель после того никудышного разогрева зала для "Зип" "Нил Колмик бэнд" подписали крупный контракт на запись альбома и теперь были гвоздем в "Уилтере", старом престижном театре в центре Лос-Анджелеса.

Зал кишел знаменитостями и голливудскими шишками всех мастей — они сейчас беспокойно елозили в креслах в ожидании того, что вот-вот на колоде для рубки мяса перед ними появится новая звезда Мишурного города. Такая аудитория ждет не дождется сказать тебе, что ты лучший из лучших, и разорвет на куски, стоит тебе повернуться к ним спиной. Эти ребята каждые десять минут встают проверить автоответчики; эта стая слишком занята, чтобы высидеть весь концерт.

А простая публика — те, кто наскреб денег на билеты у перекупщиков или сидят на дешевых местах — проявляла отсутствие шика, глазея на устанавливаемые телекамеры и махая как последние ослы передвижной камере видеозаписи, которую как раз везли через толпу. Они думали, их покажут в вечерних новостях. А на деле, если их где и покажут, так это в видеозаписи, какую готовят к выходу живого альбома "Нил Колмик бэнд", ее тоже пишут сегодня вечером.

За сценой Нил тянул время в гримерной. С дырой в "Честнат клаб" у этой было общего только то, что обе назывались "гримерная". Гари и Чак Уилкисы нервно вышагивали по пушистому винно-красному ковру мимо корзин со свежими фруктами и телеграммами от всевозможных лизоблюдов. Нил валялся на кушетке, листая пачку телеграмм и явно наслаждаясь жизнью. На шее у него, как всегда, висела черная '59.

— Нил! — Чак снова глянул на часы. — Мы двадцать минут как должны были быть на сцене!

— Ожидание заставит их только больше желать нашей музыки. — Он взял перебор рифф, не удосужившись поставить звукосниматель. — Они от меня без ума.

— Они без ума от нас, дружок, — напомнил Чак.

— Конечно. От нас. Вы, ребята, идите на сцену, проверьте аппаратуру. Я сейчас приду.

Когда они выходили, Нил, натянув ковбойскую рубаху из алого сатина, наклонился к зеркалу рассмотреть себя поближе. Скотчем на зеркало была приклеена телеграмма от Джона Хемли. Просто и лаконично: "Ты их убьешь".

— Твой выход, любовничек, — раздалось у него из-за спины, и Нил нервно вздрогнул.

Он круто повернулся к Пэм.

— Черт! Не смей ко мне так подкрадываться!

— Да ну! — удивленно отозвалась она, потом, поддразнивая, прикусила мочку его правого уха. — Нервничаешь?

— Я не нервничаю! — Он резко оттолкнул ее. — Мне не нужны… — Голос его смолк, потом он хихикнул каким-то странным, жутковатым смешком. Очень странным. Даже ему самому показалось, что смех скорее похож на вымороченный смешок Джона Хемли, чем на его собственный. — Пожалуй, немного нервничаю. Пора на сцену, а?

— Ни пуха, красавчик. — Она поцеловала его на счастье. Нужды в том не было.

На сцене соло Нила парили пугающей темной страстью. В свете софитов черная '59 с ее тремя золотыми звукоснимателями сверкала точно Экскалибур. И как будто обладала той же мощью власть, что и магический клинок, — гитарные переборы словно вспарывали зал.

Толпа голливудских шишек аплодировала, орала и топала ногами одиннадцать минут, прежде чем Нил Колмик второй раз вернулся "на бис".

— Спасибо всем. Спасибо, что слушали, — наклонился к микрофону Нил. — Сейчас мы кое-что вам сыграем, только это будет не моя вещь. Это старая песня Вернона Паники…

И на это он, врубив усилители на всю катушку, погнал невероятно сложные скользящие риффы — вступление к "Вою до самого ада".

Зал сходит с ума. И никто среди аудитории не знает, что Нил Колмик никогда раньше не играл скользящими риффами.

Кроме Гари и Чака. А они также знают, что группа никогда не репетировала "Вой до самого ада". И пока Нил все загоняет на стену зал классическими риффами, у них едет крыша.

Пэм смотрит выступление из-за кулис. У нее на глазах Нил поет, играет и двигается не так, как он это делал раньше. И это ее пугает.

Ребенком Нил ходил на "Фантазию". Самое большое впечатление на него тогда произвела новелла под названием "Ночь на Лысой горе". Еще несколько недель потом во сне и наяву его преследовал образ демона горы, расправляющего густо-красные крылья, отдающего сатанинский приказ, что призывает души проклятых танцевать и корчиться в его раскрытой ладони.

Вот так это сейчас и было. Было что-то в музыке, лившейся из его гитары, что-то глубокое, низкое, тихое и хохочущее. Этот извечный распроклятый смех гремит раскатами и подвывает, задыхаясь, летая вверх-вниз так быстро, как только могут двигаться Ниловы пальцы. И на мгновение… словно это и не его уже пальцы. Они становятся длиннее, быстрее, увереннее, будто нет такого барре, которого им не взять.

И зал отвечает. Музыка просочилась в их души, коснулась чего-то сокрытого в них, аккорды гитарных струн ищут себе резонанса в струнах его фэнов.

Нил чувствовал власть, какую должно, чувствовал демон. Эта власть вызывала диковинное головокружение, естественный кайф, ощущение силы и неуязвимости, которое текло, все прибывало и прибывало. Они танцуют у него в ладони, и в его власти сжать руку и, раздавив их жизни, отправить в небытие или послать в бездны ада, где языки пламени поднимаются лизать падающие в них тела.

Никто потом не мог, да и не пытался понять, что в точности это было. Когда через час прибыла полиция, чтобы восстановить порядок, когда прибыли машины "скорой помощи", чтобы увезти тридцать девять человек, получивших серьезные увечья, и одного, который умер, — никто не знал, что послужило этому причиной.

Никто не мог догадаться, почему люди начали отрывать ножки кресел или швырять сами кресла или почему мужчины с бранью и побоями обрушились на своих спутниц. Никто не мог сообразить, с чего это приличные люди вдруг принялись выть и визжать неземным голосами — музыка ведь давно уже кончилась.

Единственное, что все знали наверняка, — такого хаоса не было с последнего концерта Вернона Паники.

Как это ни странно, желание панков с дешевых мест исполнилось. Метраж с подвижных камер все-таки попал в вечерние новости.

Он также пошел прямо на видеозапись, продвигающую дебютный альбом "Нил Колмик бэнд" живьем: "Без ограничений". Компания звукозаписи продала более миллиона копий еще до того, как хотя бы один трек с альбома был пущен на радио.

Пэм стояла в дверях голливудской квартиры Нила, грохочущие волны с последнего альбома Вернона Паники накатывались на нее словно сточные воды. Нил сидел на корточках на полу и, закрыв глаза, слушал музыку мертвого рокера. Громкость была вывернута так, что каждое слово было слышно, возможно, до самого Малибу.

Его длинные русые волосы, теперь давно не мытые, свалялись. Он был небрит и выглядел так, как будто несколько недель не принимал душ. Когда Пэм стала прямо перед ним, заставив его нехотя обратить на нее внимание, он все же поднялся, инстинктивно потянувшись за черной гитарой.

— Я думала, ты в Нью-Йорке, — сказала она.

Нил стащил с головы наушники, явно недовольный ее присутствием.

— Только вернулся, — угрюмо бросил он.

— Вид у тебя убитый. — Она подняла руку, но он отстранился — чередой быстрых, судорожных движений, так жуки двигаются.

— Работаю. Просто… знаешь, работаю. Новая песня.

— Что? — Пэм уперла руки в бока. — Я уже не стою связной фразы? — Она снова попыталась перейти на старый поддразнивающий тон.