Антон Ульрих - Гурман. Воспитание вкуса Страница 14

Следом за отцом из кареты вышел маленький Антуан, вызвав в публике вздох восхищения. Ребенок был чрезвычайно красив, просто невозможно было оторвать взор от его очаровательной физиономии, загадочно улыбавшейся. Впрочем, улыбка эта была лишь ожиданием сюрприза, обещанного отцом, а отнюдь не доброжелательным настроением, за которое публика ее принимала.

Когда маркиз с сыном уселись на приготовленные для них места в первом ряду рядом с неизменно присутствовавшими на всех казнях судьей и епископом, судейский чиновник в огромном белом парике, видимо доставшемся ему еще от дедушки, в ожидании посмотрел на интенданта. Де Ланж кивнул головой, как было уже заведено, разрешая начинать. Чиновник поправил парик и кивнул в свою очередь начальнику стражи.

К эшафоту подвели приговоренного. Им оказался молодой человек лет тридцати с удивительно неприятным лицом. В лице его, казалось бы, не имелось никаких видимых изъянов, какие обычно бывали у закоренелых преступников, согласно классификации новейших исследований физиономической науки. И все-таки люди, вглядевшись в него, в смятении отворачивались, избегая встречаться взглядами.

Судейский чиновник зачитал приговор суда. Оказалось, что этот человек, семнадцати лет от роду, носил имя Альфонс Мерлен и был сыном почтенного Жана Мерлена, директора местной школы, человека, всем сердцем любившего детей. Именно эта любовь и сгубила директора. Однажды зимой он подобрал на улице маленького бродяжку, привел его домой, обогрел, накормил и уложил спать. Директор никогда не был женат, поэтому у него не было собственных детей, которых ему очень хотелось иметь. Решив, что в лице бродяжки он получил подарок судьбы, Жан Мерлен усыновил мальчика. Альфонс получил прекрасное образование, ведь отец постоянно занимался с ним, серьезно расширив принятое в школах Франции обучение. Когда же Альфонс достиг возраста полового созревания, у него вместе с половыми признаками стали проявляться и врожденные склонности, до этого тихо дремавшие. Альфонс таскал у отчима деньги и гулял с такими же, как он, шалопаями-приятелями в кабаках, затевал потасовки, ходил к проституткам. За ним числилось несколько мелких краж, а также подозрение в совершении изнасилования и убийства четырнадцатилетней девочки. Правда, за последнее из перечисленных злодеяний был казнен признавшийся во время допроса с применением пыток местный дурачок и бродяга Пепе, однако же многие искоса поглядывали на Альфонса, предполагая его прямую причастность к преступлению, хоть и не доказанную. И вот теперь наказание неотвратимо настигло шалопая. Отчим, как-то рано вернувшись домой из школы, застал приемного сына и двух его приятелей за пьяной оргией в компании сомнительных девиц. Рассердившись, Жан Мерлен разогнал молодежь, после чего потребовал у Альфонса прекратить вести себя таким непотребным образом. Альфонс же, находясь в сильном подпитии, недолго думая, избил отчима, причем продолжал пинать его даже после того, как старенький директор школы упал на пол. На крик прибежали соседи, которые оттащили Альфонса от Мерлена и передали его в руки подоспевшим жандармам. Директор же, проболев неделю, скончался.

Когда судейский чиновник, стоя на эшафоте, огласил состав преступления Альфонса Мерлена, публика возмущенно заулюлюкала. Подобная неблагодарность никогда не вызывала у людей сочувствия.

– Жан Альфонс Мерлен приговаривается главным уголовным судом провинции Бордо к повешению! – торжественным тоном объявил чиновник, захлопнул потертую папку с приговором и еще раз поправил парик.

Однако же, объявив приговор, он не собирался покидать эшафот. Вышедший ему на смену палач тоже не торопился ставить табурет, а вместо этого указал двум своим молодым помощникам на приговоренного. Помощники мигом поставили Альфонса на колени прямо напротив интенданта Бордо. Публика затаила дыхание, предчувствуя какую-то интригу. В задних рядах раздались громкие шлепки по рукам. Там составлялись пари, помилует ли маркиз преступника или просто смягчит наказание. Де Ланж наклонился к старому судье и шепнул ему что-то в ухо. Судья заулыбался, подобострастно кланяясь. Когда Жорж прошептал то же самое в ухо сидевшего от него с другой стороны епископа, тот встал и, сняв с руки перчатку нежного сукна, торжественно перекрестил Альфонса. Огромный рубин на перстне епископского пальца кроваво-красными искрами заиграл на солнце. Публика затрепетала от волнения и любопытства. Волны нетерпения окатили спину Антуана, сидевшего подле отца в первом ряду.

Судья подозвал чиновника, быстро распорядился и тут же подписал необходимую бумагу о помиловании преступника.

– Величайшим повелением, – громким голосом сказал судейский чиновник, вернувшись на эшафот, – именем Его величества Людовика Шестнадцатого, коего представляет в славной провинции Бордо интендант маркиз де Ланж, в связи с днем рождения Его величества приговоренный к повешению Жан Альфонс Мерлен милуется.

Антуан разочарованно посмотрел на отца. Как мог тот подумать, что его сына, будущего маркиза де Ланжа, потомка славных родов Мортиньяков и Медичи, могло заинтересовать такое будничное и вульгарное действо, как помилование какого-то безродного простолюдина. В толпе также явно разочаровались, а некоторые даже начали выражать недовольство несправедливым решением по отношению к отцеубийце.

– Казнь отменяется и заменяется наказанием, – продолжил между тем чиновник. – Двадцать ударов железным прутом!

Сильнейшее волнение охватило публику. Многие аплодировали, показным образом славя милосердие интенданта. На самом деле толпа была возбуждена, услыхав о давно не проводимом в провинции жесточайшем наказании.

– Чему вы радуетесь! – отчаянным голосом закричал Альфонс, на котором помощники уже успели к тому времени разорвать рубаху. – Я не выдержу двадцати ударов! Ваше сиятельство! – обратился он к маркизу. – Помилуйте!

– Я уже помиловал тебя, – равнодушным тоном заявил де Ланж. – Казни не будет. Приступай, – приказал он палачу.

Антуан во все глаза следил за происходящим. Помощники накинули петлю на ноги несчастного и подвесили его вниз головой на перекладину. Палач, опытный в деле пытки и казни, уже более тридцати лет прослуживший на своей должности и сейчас передающий опыт помощникам, двум своим сыновьям, бережно вытащил из чехла длинный тонкий прут железа и повертел им в руках. Гибкий прут издал характерный свист, рассекая воздух. Альфонс, вися вниз головой, сделал страшные глаза и заплакал. Антуан почувствовал его страх и напрягся в ожидании наказания. По его телу пробежали мурашки, как это обычно бывает, когда ждешь чего-то очень приятного. Палач взмахнул прутом и несильно ударил по спине Альфонса. Тот вскрикнул, а на спине появился глубокий красный порез. Прут рассек кожу, которая раздвинулась, обнажая мясо.

– Знаешь, почему его подвесили вниз головой? – наклонившись к сыну, спросил отец.

– Да, – ответил Антуан. – Чтобы кровь не оттекала от головы и он преждевременно не умер от болевого шока.

Де Ланж с удивлением посмотрел на сына, улыбнулся и удовлетворенно кивнул головой.

Палач продолжал наносить удары. Теперь они стали более сильными. Судейскому чиновнику, который отсчитывал количество ударов, отлетевший от тела ошметок мяса попал прямо на сюртук. В толпе раздался нервный смех. Прут раздирал кожу, вырывал мясо, ломал и дробил кости. Несчастный кричал от невыносимой боли.

Антуан внимательно следил за действиями палача. При этом он, по своему обыкновению, анализировал вкусовые ощущения, возникшие у него сразу при появлении в воздухе первых кровяных флюидов. Теперь же флюиды были смешаны со вкусом человеческого мяса. И этот вкус был пьянящим. Видимо, в молодом Альфонсе все еще продолжали играть гормоны созревания.

– Двадцать! – объявил чиновник.

Помощники палача осторожно сняли несчастного и передали его в руки подошедшего лекаря. Маркиз поднялся и вместе с сыном покинул площадь.

На следующий день Антуан достал из коробки своих оловянных солдатиков и расставил их в том же порядке, в каком строится караул на главной площади во время проведения казни. Затем вывел пером на бумаге короткий текст приговора и сунул его кукле с пышной шевелюрой, отдаленно напоминавшей парик судейского чиновника. Поставив в центр квадрата, образуемого караулом, крышку из-под коробки и решив про себя, что это эшафот, Антуан разложил перед ней кубики и поставил на них оловянных офицеров. Среди игрушек у него имелся даже священник, который занял почетное место рядом с самым красивым офицером, раскрашенным белой и красной красками и считавшимся Антуаном во всех его играх самым главным. Надувая щеки и озвучивая барабанную дробь, мальчик подкатил к импровизированному эшафоту карету, которую изображала старая корзина из ивовых прутьев, и вынул оттуда деревянного солдатика с облупившимися красками и совершенно без лица. Солдат этот во всех играх был противником, или, как иногда называл его за непрезентабельный вид Антуан, голытьбой. Импровизированный преступник предстал перед судьей, священником и главным офицером.