Джек и Джилл - Паттерсон Джеймс Страница 44

Глава 50

На следующее утро в начале восьмого я сидел напротив Адели Файнели и выгружал ей все, что накопилось. Я ее «грузил». Точка. Доктор Файнели является моим психоаналитиком вот уже лет шесть, но встречаемся мы с ней нерегулярно. Только когда мне это необходимо. Вот как сейчас, например. Кроме того, мы просто добрые друзья.

Я неистовствовал, орал и возмущался. Хотя ее кабинет и был тем местом, где все это считалось в порядке вещей.

– Может быть, я хочу вообще уйти из полиции, – разорялся я. – Может, мне надоело быть составной частью этих вонючих расследований! Может быть, я хочу послать куда подальше Вашингтон или хотя бы убраться из этого проклятого юго-восточного района! Может, мне хочется уехать в Западную Вирджинию и посмотреть на Кейт Мактирнан. Урвать себе выходные именно тогда, когда во мне больше всего нуждаются.

– Ты действительно желаешь чего-нибудь из того, о чем сейчас говорил? – спокойно спросила Адель, когда я немного выпустил пар. – Или тебе просто необходимо выговориться?

– Не знаю, Адель, – признался я. – Наверное, захотелось отвести душу. К тому же я познакомился с прекрасной женщиной, которая меня заинтересовала, а она оказалась замужем, – улыбнулся я. – Я никогда не связывался с семейными дамами, поэтому она может считать себя в безопасности. Мне кажется, что я начинаю регрессировать.

– Тебя интересует мое мнение по этому вопросу, Алекс? Никаких рецептов дать не могу, лишь констатирую, что ты нахлебался уже по самые уши.

– Сейчас я увяз в самой середине сложнейшего расследования убийства. И даже не одного расследования, а сразу двух. От одного меня временно отстранили, но с этим я справлюсь сам. У меня такое непонятное чувство, словно я хочу сделать приятное своим родителям, но не могу. Меня не оставляет ощущение, что меня бросили, и я не могу его осмыслить. Иногда мне кажется, что мои родители умерли от грусти, а я со своими братьями являлся ее составной частью. Боюсь, что и меня поджидает та же участь. А еще я считаю, что мои родители так много страдали потому, что были слишком умными, такими, как я. – Мои отец и мать умерли в Северной Каролине совсем молодыми. Папаша спился, о чем я не люблю вспоминать, а мама умерла за год до этого от рака легких. Бабуля Нана взяла меня к себе, когда мне исполнилось девять лет.

– Ты считаешь, что грусть и печаль могут наследоваться в генах, Алекс? Сама не знаю, что и сказать по этому вопросу. Кстати, тебе не попадалась на глаза статья о близнецах в «Нью-Йоркере»? Там есть кое-какие свидетельства в пользу генной теории. Для нашей профессии это страшно.

– Ты имеешь в виду профессию следователя? Адель не стала комментировать мою не слишком удачную шутку.

– Ну, прости.

– Не стоит извиняться. Ты же знаешь, насколько я становлюсь счастлива, видя, что ты перестал сердиться.

Она засмеялась, а вскоре к ней присоединился и я.

Мне нравилось беседовать с ней, потому что во время этих встреч мы говорили обо всем, что волнует меня, переходя от одной темы к другой. Смех у нас мог уступать место слезам, серьезные вещи сменяться абсурдом, а правда чередоваться с выдумкой. Адель была тремя годами младше, но мудрость не всегда зависит от возраста. Общение с ней успокаивает меня даже лучше, чем наигрывание блюзов на веранде.

Я еще долгое время болтал просто так, не касаясь серьезных тем, и мне было очень хорошо. Как приятно, когда в жизни у тебя встречается человек, с которым можно делиться абсолютно всем. Я не представляю, как бы я смог обходиться без Адели.

– И вот какую связь я недавно обнаружил, – разглагольствовал я. – Марию убили, и с тех пор я продолжаю горевать, и ничем не могу возместить эту потерю. Так же, как я не могу смириться со смертью родителей.

– Невероятно трудно найти по-настоящему родственную душу, – согласилась Адель. Она знала, о чем говорила, поскольку сама уже долгое время пребывала в одиночестве, что, конечно, очень печально.

– И как же тяжело потерять ее. Я имею в виду, родственную душу. И теперь я прихожу в ужас от боязни потерять еще кого-нибудь из дорогих мне людей. Я даже стараюсь избегать сближения с кем-либо, потому что заранее опасаюсь, что новые отношения могут вылиться в новую потерю. Я не бросаю поэтому своей работы в полиции, поскольку для меня это будет равносильно потере.

– Но ты теперь частенько об этом задумываешься.

– Постоянно, Адель. Что-то серьезное должно произойти в ближайшем будущем.

– Уже произошло. У нас кончилось время, отведенное для встречи. Мы даже немного пересидели, – сообщила она.

– Прекрасно, – улыбнулся я. Некоторые люди, чтобы посмеяться, идут смотреть комедии. Я в таких случаях предпочитаю навестить своего психиатра.

– Вокруг столько враждебности, Алекс. Для тебя это хорошо. Я думаю, что ни о каком регрессе и речи быть не может. По-моему, с тобой все в полном порядке.

– Господи, как же я люблю вот так поболтать с тобой. Давай встречаться не реже раза в месяц, а не только по необходимости, когда меня уж совсем припрет, как сегодня.

– Жду не дождусь следующего свидания. – Адель нетерпеливо потерла свои маленькие худенькие ладони. – Ну, а напоследок могу только вспомнить слова Берта Симпсона: не позволяй никому делать тебе «козу», парень.

Глава 51

Детектив Джон Сэмпсон не мог припомнить, чтобы на его долю когда-нибудь выпадало столько кровавых и дерьмовых дней подряд. Давненько ему не было так плохо. Мало того, что на нем висело достаточно нераскрытых убийств, так нет, на него еще свалилось дело, связанное со школой Соджорнер Трут. Которое, кстати, тоже казалось безнадежным.

На следующее утро после убийства в Кеннеди-Центре Сэмпсон работал в Гарфилдском парке, в районе «западного берега». Он пытался отыскать бездомного подозреваемого, о котором ему рассказал Алекс. Старика, якобы, видели на месте убийства Шанел Грин, но с тех пор прошло время, а он больше так и не показывался. И эта тоненькая ниточка начинала рваться. У Алекса была одна довольно простая формула для распутывания подобных сложных дел. Сначала попробуй ответить на такой вопрос: что за человек мог бы совершить подобный поступок? Что это за псих?

Во время своего обхода Джон решил наведаться в школу Теодора Рузвельта. Эксклюзивная военная академия использовала Гарфилдский парк для спортивных мероприятий и военизированных учений. Нельзя было исключить возможность, что какой-нибудь шустрый кадет что-нибудь да видел.

«Седовласый бездомный засранец, – рассуждал Сэмпсон, поднимаясь по серым каменным ступеням парадного входа академии. – Небрежный, неряшливый тип, умудрившийся повсюду оставить отпечатки пальцев и другие следы в обоих случаях. И никто до сих пор не может ухватить его за задницу! Любая зацепка приводит в тупик.

Почему так происходит? Где мы ошиблись? Что мы делаем не правильно? И не только он, но и Алекс, и остальные члены их отряда.

Сэмпсон отправился искать дежурного по академии. Детектив отслужил в армии четыре года, два из которых пришлись на Вьетнам, и теперь вся обстановка, в которой он оказался, напоминала ему курсы подготовки офицеров резерва. Перед его мысленным взором проходили лица сослуживцев. Большинство из них были белыми, многие погибли без нужды, двое из них были его близкими друзьями.

Школа Теодора Рузвельта размещалась в четырех аккуратных красных кирпичных зданиях, под высокими черепичными крышами. Все здесь содержалось в образцовом порядке. Над печными трубами одного из зданий курился серый дымок. Сам воздух здесь, казалось, готов разразиться командами: «стройся!», «смирно!», «бегом!».

«Что, если представить себе, слушателей академии у нас на юго-востоке в жилых кварталах? – размышлял Сэмпсон, одиноко разгуливая по территории школы. – Хороши бы они были, эти маменькины сынки, в своих парадных голубых мундирах, в шляпах с плюмажем и начищенных до зеркального блеска ботинках на наших грязных, заплеванных улицах. Было бы на что посмотреть!» – И он невольно улыбнулся.