Фридрих Незнанский - Направленный взрыв Страница 11

— Может быть, вы сделаете чистосердечное добровольное признание: какая цель вашего задания в Пакистане? И мы не будем прибегать к различным сильнодействующим эффектам типа нейтрализатора воли или «полиграфа»?

— У меня нет никакого задания. Здесь крутится? Магнитофон записывает? — покосился я на бесшумный черный ящик на столе.

— Совершенно справедливо. Записывает.

— Так прослушайте, что я говорил раньше. Ничего нового я вам добавить не могу.

— Хорошо, полковник. А как вы отнесетесь к тому, что мы разошлем ваши фотографии со мной в обнимку на Лубянку, в ваш Генеральный штаб, вашим контрразведчикам? Я человек известный, работаю в Пакистане легально. Меня неплохо знают в вашей стране как представителя Лэнгли. Как вы отнесетесь к подобному предложению?

— Очень хорошо. Вам никто не поверит, — холодно ответил я.

— Так-так, значит, не поверят… — притворно покачал головой Норман Плэтт. — Ну хорошо, тогда попробуем перейти к делу.

Я внутренне напрягся, но на губах у меня играла легкая полуулыбка, которая далась мне с большим трудом. Норман продолжал:

— Как полковник отнесется к предложению сотрудничать с нами?

— Отрицательно, — отрезал я.

— Ну нельзя так сразу отвечать, не подумав. Я бы в вашем положении согласился.

Да, мое положение просто аховое! Из огня да в полымя, как говорится. Из потенциального торговца оружием — почти в предатели родины — и одним махом! Эх, если коготок увяз, то всей птичке теперь биться в сетях ЦРУ…

— Не советую, не советую отказываться, не подумав. Мы бы для вас все устроили в лучшем виде. Я имею в виду вашу встречу с Салимом аль-Рунишем. Нас его торговые дела не касаются. Вы хотите продать ему пару танков — это пожалуйста, почему бы и нет! Мы уважаем его страну, оборонные запросы его песчаной пустыни… Но если вы хотите передать ему нечто более серьезное, допустим, некоторые коды Генерального штаба, тогда лучше держать связь с нами…

— Я ничего не собираюсь передавать какому-то там Рунишу! Да и где, в конце концов, этот ваш мифический Королев? — наигранно вспылил я.

— Здесь, в Исламабаде. Вас дожидается, господин полковник. — Норман удивленно выпучил глаза и даже снял очки.

И я почему-то поверил его искреннему удивлению. И как не поверить, откуда у него столько информации, у этого Нормана, как не от Юрки Королева?

— А кто он вообще, Салим аль-Руниш? — на всякий случай полюбопытствовал я.

— Салим аль-Руниш — наш очень хороший друг. Можно сказать, что мой хороший дружок, вернее приятель, так лучше звучит по-русски. Я даже был у него в гостях; прекрасный у него замок в маленьком оазисе из пальм, окруженном песками. Мраморные бассейны, четыре жены, как и положено. И отдельный двухэтажный дом для наложниц, которых он меняет раз в полгода, — улыбался Норман Плэтт. — А вы, наверное, удивляетесь, откуда я все знаю?

— Да могу я когда-нибудь встретиться хоть с кем-то? Кроме моего адвоката, естественно: если не с Королевым, то хотя бы с вашим Рунишем?!

— С господином Салимом? Увы, кажется, вы уже не встретитесь, — победоносно улыбался Норман Плэтт. — Он вас ждал-ждал да так и не дождался, вы опоздали на встречу.

— Так я же торчу у вас! — с ненавистью проскрежетал я.

— Вот именно, сидите у нас. И ваше задание провалено, почти провалено… Если, конечно, у вас хватит благоразумия согласиться на мое предложение…

— О сотрудничестве? — прорычал я. Норман Плэтт согласно кивнул. — Категорически отвергаю!

— Повторяю: зря. Ну что ж, у вас еще есть время подумать…

— Перед расстрелом? — по-черному пошутил я (или сказал правду? — я и сам не знал).

— Ну зачем — перед расстрелом? Вы еще можете кому-нибудь пригодиться, — усмехнулся Норман. — Я просто говорю, что у вас есть еще некоторое время подумать. Может быть, Юрий Королев, тоже мой хороший друг, захочет вас убедить, — многозначительно добавил Норман Плэтт.

На моем лице не дрогнул ни один мускул, когда он сказал «хороший друг».

— Я встречусь с Королевым?

— И очень скоро, господин полковник.

— Я же просил, не надо «господинов»! — вспылил я.

— И ваш бывший друг…

— Он мне не друг!

— Ваш бывший коллега по учебе совсем не предатель вашей социалистической родины, как вы думаете. Он диссидент, а это, по-моему, у вас сейчас звучит гордо. Или перестройка господина Горбачева армии пока не коснулась? — Норман Плэтт сверлил меня своими холодными бледно-голубыми глазами сквозь толстые стекла очков, и мне казалось, что он видит меня насквозь, читает все мои мысли.

— Где Королев?

— В американском представительстве, назовем это место так, — без улыбки отрезал Норман Плэтт.

— В представительстве ЦРУ?

— Полковник догадлив. — Вновь мягкая улыбка появилась на загорелом лице Плэтта.

— Так он здесь же, где я?

— Нет, он в другом месте:

— Мне это все не нравится, — пробурчал я, пытаясь собраться с мыслями.

— Мне пока тоже. Значит, вы, как уверяете, не работаете на КГБ?

— Сами решайте, — устало ответил я. Впрочем, я их хорошо понимал, этих цэрэушников: и того, черноглазого, что допрашивал меня вчера, и Нормана, который испытывает мои нервы сегодня. Не верить — это их право, даже их работа.

Я вообще-то сталкивался со шпионажем в ЗГВ, но это были такие пустяки по сравнению с тем дерьмом, в которое я попал. Года четыре-пять назад довольно много было советских солдат, служивших в ЗГВ, которые, в надежде на лучшую жизнь после побега в ФРГ, вынюхивали в воинских частях и даже в самом штабе ЗГВ какие-нибудь пустяковые сведения. Но я-то совсем не рядовой, и хоть информация по ЗГВ сейчас вообще никого не интересует, потому что группы, считай, уже больше нет, — но я-то полковник… Помощник командующего! И лицом к лицу с цэрэушной мордой, да еще где — в Пакистане!

— Хорошо, Владимир Федорович, хватит нам морить голову, простите, морочить голову, я хотел сказать… Надеюсь, встреча с Юрием Королевым на вас подействует благотворно, — устало сказал Норман Плэтт, поднимаясь из-за стола.

Он выключил магнитофон, нажал кнопку, спрятанную в ящике стола.

Дверь распахнулась, и в комнату вошли двое арабов, маленьких, худеньких, но крепких. Оба с автоматами «узи» — как-никак, а я все-таки не мальчишка какой-нибудь, я птица важная. И это «уважение», проявленное ко мне, безоружному, в виде двух автоматчиков, мне почему-то внушало надежду и даже уверенность.

Если бы я был младший офицер, пусть даже майор, то запросто могли бы, ничего от меня не добившись, ликвидировать. Но пропавший из ЗГВ помощник командующего, вдруг объявившийся в Пакистане! — это дело очень серьезное… Это скандал международного масштаба!

Но я, несмотря ни на что, фанатически верил, что судьба, Бог или какие-нибудь ангелы, хранившие меня до сих пор, сберегут меня и в дальнейшем.

Я выплыву! Я должен выплыть! Нет предела человеческим возможностям, в том числе возможностям разума. Я должен. Должен что-то придумать: либо попробовать сбежать отсюда, либо через Королева что-то предпринять…

Но что… Что?!

Зазвонил телефон. Я вздрогнул. Поднял трубку, на ходу обнаружив, что за окном вновь холод московского рассвета.

— Привет, Турецкий! Я тебя, конечно, разбудила, прости, пожалуйста. Это Татьяна. Надеюсь, узнал? — послышалось в трубке.

— Танюша, доброе утро! Я не сплю вот уже почти сутки и, можно сказать, думаю о тебе. Вернее, о твоем полковнике Васине. Изучаю его литературный шедевр.

— Ну что скажешь?

— Я еще не закончил чтения, Танечка. Но материал прелюбопытнейший. Твой будущий муж почти что Сименон, это который Жорж… Здорово пишет. Увлеченно и увлекательно!

— И это все, что ты можешь сказать? — Голос Татьяны Холод погрустнел.

— Я же еще не прочел до конца, но пока, кроме беллетристики, никакого документального материала.

— Турецкий, ты меня хочешь обидеть? Или хочешь успокоить, я не совсем поняла. Но, честно говоря, я боюсь за моего Володю…

Я, как мог, постарался развеять страхи Татьяны, говоря, что все это плоды его богатой фантазии. Но, кажется, Татьяна была со мной не согласна. Да и я сам не считал, что все описанное лишь плод богатого воображения. Но как все это доказать с точки зрения уголовного права и криминалистики?