Карло Шефер - Немой свидетель Страница 11

— Кто енто «все»? — без особого интереса спросил Франко. У этого хип-хопера наверняка уже и прежде периодически случались стрессовые встречи с копами, и он старался сохранять крутизну. Выглядел он так, словно сошел с постера, висящего на стене у Бабетты.

— Не «енто», а «это»! — заорал Хафнер. — Правильно надо говорить, пизанский говнюк! Я сам играл в регби, там такой, как ты, и дня бы не прожил! Там можно сердце из груди вынуть, но яйца — табу!

Трудно себе представить, как он ухитрялся это делать.

Тойер видел в своем шефе, пресловутом докторе Ральфе Зельтманне, все меньше и меньше достоинств, но вот умение неожиданно материализоваться, которое он периодически проявлял, не вызывало никаких сомнений. Странности его речи и поведения привели директора к угрожающему положению: в последние два года ему светил преждевременный выход на пенсию, но он сумел удержаться. Комично, что он не считал это комичным, но комичным это все-таки было.

На этот раз Зельтманн материализовался не один:

— Все это в высшей степени щекотливо и сомнительно, господин Тойер, господа! Я не посвящен в этот казус, хотя я, как-никак, все еще и отчасти снова директор полиции этого города, да-да! Так сказать, с сегодняшнего дня, сегодня приступаю, и уже снова что-то произошло. Сейчас мне хочется назвать это новым стартом без старых проблем. Конечно, проблемы остаются, старые или новые, да и в новых вскоре созреет зерно старого. Но груз ответственности сохраняется неизменным. Казус там, резус, макака-резус, верней, горилла, и что там связано с казусом. Обезьяну я оставляю за скобками, я вас умоляю, ведь обезьяна — не человек, в человеческом смысле.

Рядом с плетущим свои обычные словеса Зельтманном стоял чернокожий мужчина. Что это могло значить? Неужели директор нацелился на сотрудничество с ФБР? Это было вполне вероятно, но насколько Америка прогнила при Буше, если сотрудники ее силовых структур идут на контакт с Зельтманном?

Франко сидел на стуле, опустив голову, и даже не взглянул на вошедших. Хафнер тоже, кажется, решил продолжать свой допрос, не здороваясь:

— Ты, дебил, жил в номере рядом с Анатолием, вместе с тремя другими идиотами, ты, жопа, что это у тебя за отстойная картинка на твоей отстойной майке?

— Номер, шеф, был черс прход. Рядм жил Фредерсен.

— И кто же он такой, ты, скандинавский Болванелли?

— Учитель, — вздохнул Зенф. — Ты же знаешь.

— Что я знаю — мое дело! — надрывался Хафнер. — Ну, что за отстой у тебя на майке?

— Эт Оззи Осбрн, эй, не знаеть, что ль? Самы крутой…

— Мне насрать, как зовут твоего бимбо![4] — продолжал грозно вопить Хафнер, но все-таки, понизив тон, обратился вслед за этим к спутнику Зельтманна: — Nothing against you, my friend.[5]

— Можете спокойно говорить со мной по-немецки. Доктор Магенройтер, из Министерства внутренних дел, — представился он. — Ваш расистский выпад — не самое удачное начало наших служебных отношений.

Допрос был прерван; вразвалочку, со старательно удерживаемым на лице равнодушием Франко выкатился за дверь.

Доктор Магенройтер был назначен временным советником директора полиции Зельтманна (мероприятие проводилось в рамках контроля над чиновниками) и должен был обеспечить Зельтманну, сделавшему в прошлом немало бесспорных ошибок, реабилитирующее возвращение на директорское поприще. В общем, образовалось так называемое временное двоевластие. На обоих начальников, хотя они только-только приступили к работе, посыпались всевозможные жалобы: детям, которые потеряли своего одноклассника из-за печального происшествия, явно представлявшего собой несчастный случай и нуждавшегося в выяснении лишь по причине суицидального характера, не позволяют вернуться домой, допрашивают, да, именно допрашивают и, возможно, травмируют их души. Так дело не пойдет.

— Коллега Магенройтер для меня все равно что третий глаз, — продолжал вещать Зельтманн, — и всегда чуткое ухо. Я часто ошибался, господа, но кто из вас без греха, пусть первым бросит в меня камень…

Зенф незаметно для начальника щелкнул по небольшому камешку, который лежал на краю его стола, и Тойер едва не расхохотался. Когда только угомонится этот наглец?

— Я не хотел сказать «бимбо», — театрально взмолился Хафнер. — Я собирался сказать «жопа», но только что перед этим назвал этого говнюка именно так и в тот момент просто пытался избежать тавтологии…

Магенройтер презрительно отмахнулся:

— Меня больше интересует нынешнее состояние вашего расследования. Появились ли у вас факты, подкрепляющие другие версии, кроме версии о несчастном случае?

Тут вмешался Зенф:

— Пока нет. Мне постоянно звонят зоологи, шлют письма по электронной почте и либо категорически отрицают, что горилла могла нанести такую травму, либо не менее решительно утверждают противоположное.

— Значит, все-таки такая версия не исключается? — спросил Магенройтер.

— Нет, отмахнуться от нее нельзя, — ответил Зенф. — Директор зоопарка тоже считает, что Кинг-Конг, то есть обезьяна… Хотя… диссертацию он писал по морским моллюскам. — Зенф пожал плечами.

— Морские моллюски, ха-ха, — взвизгнул Зельтманн и подтолкнул локтем своего спутника; тот недовольно поморщился, но промолчал.

— Я думал, вы работаете вчетвером, — обратился он к полицейским.

— Так и есть, — торопливо пояснил Зельтманн. — А один даже уже мертвый.

Хафнер, немного притихший после своей оплошности, все-таки ухитрился метнуть в директора взгляд воспитанного киллера.

— А почему, собственно говоря, вы взялись за этот случай в мое отсутствие? Так сказать, absentia privatis? — Зельтманн скорчил строгое лицо.

— Лейдиг принял телефонный звонок ночью, — сказал в сторону Тойер: он не мог смотреть на директора без приступа тошноты.

— Кроме того, — продолжил, также отвернувшись от директора, удрученный Магенройтер, — вы ведь лучшие.

Тойер решил, что ослышался и переспросил:

— В луже?

Магенройтер оставил его возглас без внимания и продолжил:

— В последние годы вы вели здесь все громкие дела. И все раскрыли. Правда, с помощью методов, о которых в Полицейской академии предпочитают помалкивать… Тем не менее вы считаетесь лучшими полицейскими в Гейдельберге.

— Не забудьте еще Герлаха! — воскликнул Зельтманн.

— Герлах — круглый идиот, — отрезал Магенройтер. — Вы только что упоминали коллегу Лейдига. Где он?

— Лейдиг наверняка где-то в Центре, — сказал Тойер. — Ему кто-то позвонил, и он вышел.

— Что вы хотели, собственно говоря, узнать от молодого человека? — обратился Магенройтер к Хафнеру.

— Господи… — Комиссар удрученно уставился на носки своих ковбойских сапог. — Я немного нервничаю. Попросил Лейдига, чтобы он принес мне курево, а этот осел все не идет.

— Ах, господин Зельтманн! — Магенройтер с трудом выдавил улыбку. — Окажите любезность, посмотрите, пожалуйста, где задержался господин Лейдиг! Мне бы хотелось еще немного побеседовать с группой.

Зельтманн вздрогнул, словно от удара:

— Ну и ну, насколько я разбираюсь в субординации, а я в этом разбираюсь, не дело директора учреждения, управленческой единицы, планировать такие вещи, овеществлять такие планы!

— Прошу вас! — любезно, но убедительно произнес Магенройтер. — Я ведь еще не ориентируюсь в вашем ведомстве.

— Вот это правда, — закряхтел Зельтманн, — это верно. На полном форсаже, как сказала бы молодежь, не присутствующая в этом кабинете. — Директор встал и по-стариковски заковылял к двери.

— Я предоставляю вам угадать с помощью вашей сыщицкой проницательности, как долго еще господин Зельтманн сможет питать иллюзии насчет своей должности. — Магенройтер покачал головой. — Министерство хочет дать ему возможность для почетной отставки, в противном случае ему придется уйти самому. Обычно за этим следует момент, когда говорят «это пока секрет, никому не передавайте». Но вы можете спокойно говорить об этом и другим, скрывать тут нечего.

— Что такое с ним? — спросил Тойер. — Я имею в виду, он и всегда-то был… Ну ладно, я не должен этого говорить… Но теперь?

Магенройтер беспомощно развел руками:

— Несомненно, его травмировала история годичной давности, его ранение. Да и семья распадается, дети остаются с матерью. Но самым большим ударом стало для него исключение из «Клуба Львов» в Брух-зале, где его тесть довольно влиятельная фигура.

— Не надо было ходить налево и трахаться с кем попало, — скромно заметил Хафнер.

— Сейчас он проходит курс лечения, — сказал Магенройтер, — возможно, еще немного поработает. Проявите чуточку снисходительности и милосердия. А я хочу выслушать, что вы намерены предпринять. Теперь все будет проходить через меня. Ведь в версии об обезьяне все же есть что-то неправдоподобное, даже некоторые зоологи высказывают по этому поводу сомнения?