Николай Леонов - Стервятники Страница 12

— Как мне вас называть? — спросил Блондин.

— Господин полковник, — Станислав откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Он невольно старался походить на Гурова. Предыстория и жизнь парня Станислава абсолютно не интересовали, но он знал, подобный вопрос Гуров обязательно задал бы.

— Коли вы все знаете, господин полковник, чего зря время терять? Парень пытался держаться независимо.

Станислав приоткрыл глаза, глянул безразлично, включил магнитофон и не ответил. Геннадий облизнул пересохшие губы, скрывая дрожь, сцепил пальцы, несколько раз кашлянул и поведал о своей короткой девятнадцатилетней жизни. Он не врал, о криминале умалчивал.

— Почему ты не в армии? — спросил Крячко.

— Белый билет, здоровье подорвал.

— Когда ты с Толиком Агеевым познакомился и бандитом стал?

— Наговаривают, такое доказать требуется.

Станислав хохотнул, даже вытер невидимые слезы, сказал:

— Да если бы я доказать умел, мы бы с тобой в другом месте беседовали. Ты бы не кофеек попивал, а сидел бы у параши, тебя бы уже опетушили, сделали бы из тебя девочку, ты сосал бы у каждого законника. Так что ты не взбрыкивай, а радуйся жизни.

— Значит, задержали меня без санкции прокурора? Беззаконие. — Гена не унимался.

— Парень, моей власти достаточно, чтобы задержать тебя на семьдесят два часа. — Шутливость в голосе Станислава пропала. — Еще одно коленце выкинешь, я тебя в камеру водворю, через сутки продолжим. Поверь, хоть в сутках лишь двадцать четыре часа, они тебе очень длинными покажутся.

— Не надо, я отвечу. — Гена взял чашку уже остывшего кофе, но пальцы так дрожали, что он чашку до рта не донес, поставил на место. — С Толиком я подружился два года назад, лично преступлений не совершал. Господин полковник, разрешите закурить?

— Попробуй.

— Спасибо. — Парень достал из кармана пачку "Мальборо", вынул из нее не фирменную сигарету, а самокрутку.

Станислав приподнялся, самокрутку отобрал, понюхал, положил в сторону.

— Не понимаю, — удивился полковник. — В группе дисциплина, наркотики запрещены, виновных жестко наказывают. Толик слепой, не видит ни твоих рук, ни глаз? Не понимаю.

— Господин полковник, мне требуется. Вам же лучше, я стану разговорчивее.

— А ты знаешь, что мне требуется? Стакан хорошего виски да ласковая душистая девчонка. А я с тобой, поганцем, разговоры разговариваю. Терпи и рассказывай, складно получится отдам твою дозу. А нет, так не взыщи. Ты мне даром не нужен. Семьдесят часов в камере. — Станислав театрально схватился за голову. — Я твою жизнь в камере врагу не пожелаю.

— Господин полковник, курну разок, все как есть выложу, — заскулил Гена.

— Не торгуйся, не на базаре, да и ломки у тебя еще нет, но часа через четыре начнется. Что за Толиком конкретно? Кого, где, при ком он своими руками порешил?

— Толик — фигура, рук не пачкает, ему достаточно сказать, десяток добровольцев объявится. А за сказать у нас не сажают. Правда... — Блондин взглянул вопросительно и с некоторым даже страхом, Станислав шестым чувством понял, догадался: что-то наркомана гнетет, воспоминания страшные... — Правда, байку травят... Мол, в свое время, чтобы братву приучить, Толик велел забить кошек, что ли, а им головы поотрезали, каждый, значит, и в урны повтыкали...

— Это все? — сузил взгляд полковник.

— Кабы... — вздохнул Блондин. — Я позже у них оказался, так рассказывают, что ответработника они завалили, из исполкома. Или артиста, ну, неважно — кого... Может, крутого...

— Подожди-подожди... — Станислав вспомнил про давний мертвый висяк: труп, голова отрезана, торчит на палке в урне. Копались-ковырялись, так ни на что и не вышли, отправилось дельце в архив. — А ты знаешь подробности? Можешь расспросить?

— Хоть в камеру, хоть петухом, хоть козлу сосать! — заволновался Блондин. — Нет! Нет, нет и нет! У Толика знаете как? Один вопрос — одна дырка в голове и оркестр — у кого, правда, бабки есть. Нет. Я жить хочу, как сказал Пушкин.

— Ты начитанный... — протянул Станислав. — Черт с тобой. Пиши расписку.

— Какую?

— Не придуривайся. О сотрудничестве. Тебе же лучше будет. Пересажаем Толиных онанистов — может, еще и поживешь. Знаешь, я тебе смогу — как секретному нашему сотруднику — оказать медицинскую помощь. — Станислав подмигнул, улыбнулся.

— Ладно, — кивнул Блондин. — Я как бы рассчитываю... Диктуйте...

И на листке специальной бумаги он написал, что обязуется сотрудничать, помогать, выполнять и хранить тайну.

Полковник прочитал и снова подмигнул:

— У нас говорят: разложить изнутри. Ты — внутри, советы — наши, а дело — общее. Все понял?

— Нет. — Блондин занервничал. — Это все ваша наука. А я — человек простой.

— Ладно, пример. Ты осторожно говоришь под ельникам, что Толик — пидор голландский, любит это дело и вообще — тухлятина.

— Гы-ы... — заулыбался Блондин. — Да кто поверит?

— А ты укажешь братве место и время. Не всем. Самым молчаливым, которых потом никто не заподозрит.

— Ну? — заинтересовался Блондин.

Глаза у него загорелись.

— И все увидят, как Толик стонет в объятиях от восторга. Ну? И что будет?

— Разбежится братва... — Блондин смотрел на Станислава с восторгом.

— Что и требуется доказать, — подытожил Станислав. — Но ты не горюй, мы такое беззаконие хоть и можем организовать, но не станем. Мы с тобой чего ни то придумаем и победим. Теперь можешь удовлетворить похоть. — Увидел по глазам, что парень не понимает, и разъяснил: — Давай зажигай напоследок свою гадость...

Блондин схватил самокрутку, прикурил, затянулся, в квартире потянуло сладковатым дурманом.

— Ну, я думал, анаша, — протянул Станислав. — А ты уже до опия дошел. Он забрал у парня расписку, тон сыщика изменился, стал доверительным: — Я не полковник, ты не бандит, мы обыкновенные люди. Скажи мне, Гена, на что ты рассчитываешь? Здоровье у тебя слабое, от опия и сильные быстро загибаются, впереди у тебя дорога в казенный дом. Я не гадаю, я знаю. Ты же разумный парень. Как-то свою жизнь планируешь?

Глаза Блондина подернулись пленкой, затем стали ясными, Станислав заглянул в них, чуть не передернул плечами. Такой зарежет при первой возможности и тут же забудет, страшное дело.

— Я до старости, как вы, господин полковник, жить не собираюсь. "Капитанскую дочку" читали? Помните, какую байку самозванец Гриневу сказывал? Об орле и вороне?

— Значит, ты орел! Ну-ну. Теперь, орел, у меня к тебе конкретная просьба...

Станислав высказал свою "просьбу", довез новоиспеченного агента до центра, развязал глаза, высадил у метро и отправился в министерство.

Кабинет оказался занят. Гуров беседовал с парнем, которого привезли Котов и Нестеренко. Они толклись на лестничной площадке, не зная, чем заняться, увидев Станислава, обрадовались.

— Я Льва Ивановича уважаю, признаю, он старший по заслугам, но, Нестеренко тяжело вздохнул, — черт знает, о чем с пацаном второй час разговаривает.

— Терпи, у гениев свои привычки.

Он незнамо о чем разговаривает, так и знает столько, сколько мы втроем не ведаем, — ответил Станислав.

— Господин полковник, мне необходимо домой подскочить. — Котов в очередной раз высморкался. — Сестренка жены приезжает, надобно разместить.

Такое возможно?

— Валяй, только позвони, сообщи, где находишься, — ответил Станислав.

Все проходит, говаривал царь Соломон, известно, он был мужик неглупый.

Гуров закончил многочасовую беседу с парнем из группировки Агеева. Тот, обрадованный, ускакал. Станислав занял свое место, протянул Гурову полученную от Блондина подписку о сотрудничестве, сказал:

— Советую бумажку выбросить. Парень больной, наркоман, удивляюсь, как его Агеев терпит.

— В жизни случается всякое, — философски ответил Гуров. — Судя по всему, Толик мужчина умный, раз терпит, значит, имеет резон.

Тренькнул телефон, трубку снял Станислав.

— Слушаю.

— Котов. Я дома, срочно приезжайте, я вызвал бригаду МУРа, хочу, чтобы вы взглянули, — голос у Гриши был твердый, безжизненный.

У подъезда дома, где жил Котов, стояла оперативная машина, две "скорой помощи", толкались напуганные люди.

Гуров остановил "Пежо" в переулке, во двор сыщики вошли, встали в сторонке. Работала выездная бригада, лишние начальники были ни к чему. Из подъезда вышел пожилой доктор с традиционным чемоданчиком в руках.

Доктор работал в МУРе третий десяток лет, прекрасно знал и Гурова и Крячко, подошел, закурил, после паузы сказал:

— В проклятое время живем или в проклятой стране. Калеку в инвалидной коляске зарезали, видно, свидетелем оказался. И женщину с ребенком, крохой. Документальные ленты о фашистах — наша повседневная жизнь.

— Мать твою!.. — Станислав длинно выругался. — Гришка, его семья. Он свихнется. Его просто необходимо увозить, класть в госпиталь.