Юлий Файбышенко - Розовый куст Страница 14

«И дыша, вздымалась ти-хо гру-удь!» – пел голос на той стороне.

Темнело. Усиливался ветер. С неожиданно жалобной интонацией закричала в прибрежных кустах какая-то птаха.

– Ну а мне на могилу что бы ты посадил? – спросил, усмехаясь, Климов.

– Да ну, Витя, на какую могилу!

– Ну а все-таки?

– Тюльпаны, – нерешительно пробормотал Стас, – или гладиолусы там…

– Нет уж, – сказал Климов, – если такое случится, ты уж надо мной лютики посади. Ну хотя бы за тихость и Простоту.

Они помолчали.

– В семь ячейка, – встал Стас. – Партийно-комсомольское объединенное заседание.

– Встретимся в розыске, – сказал Климов.

Стас ушел, а он лег на влажноватую еще, не совсем росяную траву и стал смотреть в небо. Оно было звездным, темным, безмерным. «А я, – думал Климов, – что после себя оставляю? Вот мы, сыщики, ловим бандюг. Это, конечно, правильная профессия, но почему же я иногда становлюсь перед чем-то, словно башкой о столб ударился, словно я только делаю вид, что совершаю полезное и нужное дело, а сам понимаю, что этого дела мало для оправдания моей жизни на земле? Но что же еще я тогда должен сделать?.. И вообще, откуда сегодня эти мысли у меня, у Стаса? Это, видно, из-за Мишки…»

Кто-то зашуршал позади. Он скосил глаза вбок, но не пошевелился. Затем рядом с ним появилась тоненькая фигурка и села на камень, где только что сидел Стас. Он смотрел на нее внимательно и отрешенно. Это оказалась девчонка лет пятнадцати. На ней было черное платье, продранное под локтем так сильно, что когда она поворачивалась, то в прорехе явственно мелькало белое тело. Она несколько раз нервно оглянулась на него, в глазах ее было возбуждение и страх. Так они провели вместе и далеко друг от друга минут десять.

– Деньги-то есть, дядь? – спросил глуховато-звонкий девчоночный голос. Лохматая голова повернулась к нему, опять испугом и возбуждением блеснули темные глаза.

– А что? – спросил он.

– А то… пойдем за два «лимона».

Он привстал. Она искоса взглянула на него и отвернулась, ожидая.

– Одна живешь? – спросил он, чувствуя такую жестокую горечь, что слова с трудом проходили через гортань.

– Сама живу, – сказала она и повела худенькими плечами. – Не бойсь, никто с тебя не спросит… Пойдем, что ли?

Он опять упал на траву и опять всмотрелся в звездное небо. Шел шестой год революции, а голодная девочка становилась проституткой, чтобы хотя бы прожить.

– Как зовут тебя? – спросил он.

– Манькой, – сказала она. – Идешь или как?

Он сунул руку в карман, вытащил краюху хлеба – неприкосновенный запас.

– Возьми, Маня, – он протянул ей хлеб.

Она всмотрелась, схватила, стала жадно есть.

Он лежал, думал: «А если со мной что случится? Неужели Таня пойдет по рукам? Конечно, та взрослее, ей уже двадцать. И все же». Он опять увидел, как беспомощно повисла тогда она на руке у завитого гиганта. Нет, Мишкина смерть требовала другого отношения к жизни. Самолюбие? Но до него ли сейчас? У него нет более близкого человека, чем Таня, и он пожертвует своей гордостью и всем, что потребуется, но уведет ее из того мира, куда ее столкнуло чье-то равнодушие и тупое пристрастие к форме.

Он резко вскочил. Девчонка вздрогнула и согнулась, обхватив колени.

– Маня, – сказал он. – Я тебя в приют отведу.

– Не пойду! – Она, не оглядываясь, наотрез закрутила головой.

«Таня, – думал он. – На этот раз я все-таки поговорю с тобой, чего бы мне это не стоило».

– Ладно, – сказал он. – Живи как хочешь. Но вот что, – он нагнулся и положил руку на дрогнувшее худенькое плечо. – Меня зовут Климов, и, когда тебе станет плохо, позвони по телефону двадцать – двадцать два… Позвонишь?

Она, не оглядываясь, кивнула. Он пошел вверх по откосу.

– Эй! – крикнул сзади девичий голос. – А как звать?

– Так и скажи: Климова к телефону.

Глава VI

В «Экстазе» громыхал фокстрот. Ребята из джаза выделывали черт знает что: высоко пели трубы, низко стлались баритоны саксофонов, убийственно выстреливали очереди ударника. В танцзале наверху толпа бешено топотала на одном месте, потому что сдвинуться в толкучке было некуда. Климов, протискиваясь между пустыми стульями у стен и танцующими, всматривался в колышущуюся толкотню голов. Узнать и найти здесь Таню было почти невозможно. Тогда он стал искать пшеничную укладку. Рослых мужчин здесь было немало, но тип в коричневом костюме выделился бы даже среди рослых. Нет, и его не было видно. «Но разве Таня обязательно с ним?» От этой мысли Климов весь похолодел. «Неужели темноглазая тоненькая чистая девочка могла пойти по рукам? По этим потным, алчным, бесстыдным рукам?»

Старушка не спеша, —

пел на эстраде маленький толстый человек в чусучевом костюме с пестрым широким галстуком, —

Дорожку перешла.Ее остановил миль-ци-о-нер!

Навстречу Климову пробирался невысокий паренек в дешевом костюме с пышным галстуком. Они столкнулись, вплотную с ними отчаянно работали ногами танцоры. Климов узнал парня, это был свой, из третьей бригады.

– Слушай, друг, – он потянул парня за лацкан. – Ты тут Шевич не видал?

Парень дисциплинированно делал вид, что незнаком с ним, и пытался пролезть мимо.

– Да ты не дури, – раздраженно сказал Климов. – Я тебя по службе спрашиваю.

Тот сразу вскинул глаза:

– По службе? Другое дело. Шевич? Это что у Клейна была, а потом вычистили?

– Эта самая.

– Была на танцах. Потом вниз ушла.

– Одна?

– Был с ней какой-то. Здоровенный. Волосы прикудрявлены.

– Вниз ушла?

– В номера.

Климов повернулся и, расталкивая танцующих, кинулся к выходу из зала.

На первом этаже в длинном коридоре, по стенам которого стояли трюмо, отчего каждый проходивший двоился в отражениях, переминались два типа в позументах. Климов подошел к ним, они сомкнулись перед ним, образовав непроходимый заслон из ливрей и мощных торсов. Климов взглянул в разбойно-почтительные лица, вынул удостоверение.

– Розыск! – сказал он.

Позументы дрогнули и расступились. Климов почти бегом бросился по коридору, отражаясь во всех зеркалах сразу. При повороте вниз на лестницу он увидел, как один из вышибал тянет какой-то шнур на одном из трюмо, услышал отдаленный звук звонка внизу и понял, что обитателей номеров предупредили о его появлении. Торопиться смысла не было. Он медленно спускался по застеленной ковровой винтовой лестнице и думал о том, как отыскать Таню в этом лабиринте тайных удовольствий и нэпмановских секретов. Лестница кончилась, начинался коридор.

Где-то за тонкой стенкой всхлипнула женщина. Климов вдруг почувствовал такую усталость, что сразу решил уйти. Он повернулся, и в тот же миг прямо перед ним распахнулась дверь, и человек в коричневом костюме с решительным клювоносым лицом, с мелко завитыми светлыми волосами встал в дверях. Он смотрел прямо на Климова, и Климов узнал его.

– Таня здесь? – спросил он, подавшись навстречу завитому.

– А! – сказал, узнавая его, завитой. – Таня? А что вам до нее?

– Пусть войдет! – раздался позади знакомый голос.

– Ну что ж, заходите! – сказал завитой и посторонился.

Климов шагнул в душный, настоянный на аромате духов и цветов полумрак номера. Высокая настольная лампа царствовала над столом, уставленным шампанским. На цветных диванах и креслах вокруг стола сидело пятеро. Две женщины – одна блондинка, другая южанка со смелым и нежным одновременно лицом, с влажно мерцающими большими глазами. Рядом с ней юноша в студенческой тужурке старых времен, смотревший на Климова со смешанным выражением интереса и неприязни, могучий толстяк с седой шевелюрой, и в углу Таня. На лоб ей косо падала прядь, блузка тесно охватывала маленькую грудь и прямые плечи. Она смотрела на Климова спокойно и казалась такой чужой, что усталость, сменившаяся было волнением, теперь опять вернулась.

– Меня ищешь? – спросила Таня.

Завитой прошел мимо Климова, подставил ему стул и сел за стол рядом с Таней.

– Поговорить хотел, – сказал Климов.

– Говори, – сказала она.

– Здесь? – спросил он.

– Да, – сказала она. – Кого нам с тобой стесняться?

– Уйдем? – попросил он, опуская глаза под настойчивым ее взглядом, в котором уже замелькали искры вражды и гнева.

– Куда же? – спросила она с непонятным интересом. – Куда же ты меня хочешь увести?

Он сел на стул и посмотрел на студента, потом на толстяка. Те слушали и разглядывали его с холодным любопытством.

– Выпьете с нами? – спросил завитой и разлил всем шампанское.

– Таня, – сказал Климов. Ему вдруг стало все равно, слушают его эти пятеро или нет. – Ты пойми, – сказал он, – я не мог тогда. Убийцу брали…

– Прежде всего долг и общественные обязанности! – засмеялась Таня звенящим смехом. – Товарищ Климов и товарищ Шевич. Хватит! Я хотела быть вам товарищем, вы меня выкинули как собаку. Теперь я не хочу быть товарищем, слышишь? – Она смотрела на него своими темными, гневно сияющими глазами. – Я хочу быть женщиной! Любимой! Ты можешь меня ею сделать?