Хокан Нессер - Возвращение Страница 16

«Верхавен на пути к европейскому рекорду?» – гласил следующий заголовок. Ван Вейтерен начал читать.

«3.40,4! Таков новый рекорд Верхавена на дистанции 1500 метров, поставленный вчера во время блестящего забега на международных соревнованиях на стадионе „Кюндерплатс“. Уже пробежав 800 метров, наш новый король средних дистанций сказал соперникам: „Спасибо за компанию“ – и через два круга в полном одиночестве показал время, которое до сих пор превзошли только француз Жази и венгерский спортсмен Рожавельди[3]. Время Верхавена шестое за всю историю, и нет сомнений, что в будущем году этот талантливейший двадцатитрехлетний бегун будет нашей главной надеждой на Олимпийских играх в Риме. По крайней мере, в легкой атлетике, где наши спортсмены до сих пор сильно уступали британцам, французам и американцам. Вчерашние соревнования также продемонстрировали, что…»

«Май пятьдесят девятого, – подумал Ван Вейтерен и отложил статью. – То есть за три месяца до того, как мыльный пузырь лопнул».

Он взял следующую копию, вот оно! Скандал уже разразился, и на этот раз статья вышла на первой полосе.

«Верхавен – мошенник!» – кричал жирный заголовок над четырьмя колонками текста, внизу на нечеткой фотографии можно было разглядеть человека, которого несли на носилках. Судя по всему, в легкой суматохе.

Ван Вейтерен читал возмущенную статью о забеге на полторы тысячи метров в августе пятьдесят девятого года, когда Верхавен средь бела дня, не добежав до финиша и до близкого европейского рекорда всего два круга, упал без сознания на выходе с южного поворота трассы стадиона «Рихтер» в Маардаме.

Он еще раз взглянул на дату: статья написана через два дня после соревнований. Когда все раскрылось.

Когда стало известно о допинге и черных гонорарах.

Когда закончилась сказка.

Верхавен-мошенник.

«Можно ли считать это предысторией Верхавена-убийцы? – подумал Ван Вейтерен. – Или Верхавена – дважды убийцы?»

Если ли связь между этими событиями? Конечно, не прямая, но все же что-то вроде причины и следствия. Не скрывался ли уже убийца в мошеннике? И правомерно ли вообще ставить вопрос таким образом?

Он почувствовал, что устал. Собрал мятые бумаги и сложил обратно в конверт.

«Есть ли вообще смысл в подобных размышлениях?» – спросил себя комиссар. Почему его мозг выдает такие мрачные идеи? Хочет он того или нет. Неужели нет более надежных фактов, о которых бы стоило подумать?

Или он только пытается убедить себя самого, что ведет это расследование?

Некоторое время Ван Вейтерен слушал воркование голубей за окном. Мысли унесли его прочь, и он несколько минут думал о символах мира, о падении Европы, о двуликом нацизме, после чего вернулся к реальности. Потому что, в конечном счете, как там дела с нашим подозрением? С этой смутной идеей, которая, однако, витала в воздухе и не давала покоя.

Не нужно ли вообще-то найти для нее основания?

Не правда ли, как все же легко постороннему наблюдателю сделать такой поспешный вывод? Мошенник – убийца. Построить зыбкие мосты над воображаемыми пропастями. Найти связи там, где их нет и не было. К тому же неизвестно, как на самом деле обстояло дело с этим обманом. Действительно ли вся эта история имела ту степень важности, которую ей придали спортивные боги и гуру того времени, тех безмятежных пятидесятых? Или начала шестидесятых?

Ему в это не верилось. Не бегал же парень быстрее из-за денег? Амфетамин или что-то подобное, конечно, могли придать скорости, но в наши дни вряд ли это привело бы к пожизненной дисквалификации.

Он сомневался. Он явно не был знатоком в этой области, но Роот или Хейнеман наверняка смогли бы пролить свет на эти спортивные аспекты.

Но вопрос все равно оставался открытым: насколько важна роль Верхавена-мошенника в становлении Верхавена-убийцы?

То есть в глазах окружающих. Журналистов. Обывателей. Полиции, служителей правосудия и присяжных. В глазах судей.

И судьи Хейдельблума?

Этот вопрос, скорее всего, требовал неспешного обдумывания.

Он приложил ладони к болезненному шву, закрыл глаза и решил, что утро вечера мудренее.

Приложив некоторые усилия, де Брис получил себе в помощники ассистента криминальной полиции Эву Морено. По крайней мере, на ближайшие дни для следственной работы на месте, и, когда они вечером пробирались по красивой, но петляющей вдоль побережья дороге в Каустин, ему показалось, что это предприятие ее хотя бы не раздражает.

Конечно, могло быть и хуже. Наверное, можно себе позволить небольшую дозу самонадеянности? Де Брис остановился возле школы, и они некоторое время сравнивали нарисованный от руки план с местностью.

– Сначала Гельнахт? – предложила Морено, показав взглядом направление. – Она вроде поближе.

– Ваше желание для меня закон, – ответил де Брис, включая передачу.

Ирмгард Гельнахт приготовила кофе в беседке за большим деревянным домом. Знаком пригласила их сесть на желтые качели под навесом, а сама устроилась в одном из двух старых шезлонгов.

– Красивые вечера в это время года, – начала она разговор. – Нужно стараться как можно больше бывать на воздухе.

– Да, начало лета – самое прекрасное время, – согласилась Эва Морено. – Все кругом расцветает.

– У вас тоже есть сад?

– К сожалению, нет, но надеюсь, когда-нибудь будет.

Де Брис слегка покашлял.

– Да, простите, – сказала фрау Гельнахт. – Конечно, не об этом мы собирались говорить. Пожалуйста, начинайте.

– Спасибо, – сказала Эва Морено. – Это свой ревень у вас в пироге?

– То есть вы были ровесниками, – констатировал де Брис.

– Не совсем. Я на год старше… родилась в тридцать пятом. Леопольд в тридцать шестом. Но мы учились в одном классе, в то время в деревне в каждом классе учились дети, родившиеся в течение трех лет… наверное, сейчас так же… так что я его помню. Пять лет вместе в школе так легко не забываются.

– Какое он производил впечатление?

– Он был одинок. Это без сомнения. Одинокий и замкнутый. Почему вас это интересует? Это правда то, что говорят? Он мертв?

«Завтра все равно, наверное, это уже будет в газетах», – подумал де Брис.

– Мы пока не можем ответить на этот вопрос, фрау Гельнахт, – ответил он, приложив палец к губам. – Мы будем благодарны, если наш маленький разговор останется между нами.

Ему показалось, что в его голосе прозвучала та скрытая угроза, которой он хотел добиться.

– У него были друзья? – спросила Морено.

Фрау Гельнахт задумалась.

– Нет, не думаю. Ну, может быть, в первые годы. Он немного общался с Питером Воленцом, если я не ошибаюсь, но они потом переехали… в Линзхаузен. После этого, кажется, он ни с кем не дружил.

– Его дразнили… или что-то в этом роде? – спросила Морено. – Издевались, как это сейчас называют?

Фрау Гельнахт опять задумалась.

– Нет. В самом деле, нет. Мы… все… его уважали, что ли. Иногда, конечно, бывали ссоры… тогда он становился жутко злым, я помню. С виду тихий, но под этой непроницаемой оболочкой скрывалась недюжинная сила.

– В чем это выражалось?

– Простите?

– Эта сила. Что он делал?

– Ну, я точно не знаю, – засомневалась фрау Гельнахт. – Некоторые его боялись… Иногда случались драки, он был сильным, очень сильным, хотя внешне не был ни крупным, ни плотным.

– Вы не помните конкретных случаев?

– Нет… хотя да. Я помню, как он выбросил одного мальчика из окна, когда разозлился.

– Из окна?

– Да, но это не было так ужасно, как звучит. Всего лишь с первого этажа, совсем не опасно.

– Понимаю.

– Но внизу стояли велосипеды, так что мальчик все же поранился…

Де Брис кивнул.

– Как его звали? – спросила Морено.

– Не помню. Может быть, один из братьев Лейссе или Коллерин, который сейчас работает мясником. Наверное, так.

Де Брис сменил тему:

– Беатрис Холден. Вы ее помните?

– Конечно, – ответила фрау Гельнахт и выпрямилась в кресле.

– Как вы можете ее описать?

– Лучше бы никак. О мертвых плохо не говорят, как водится.

– А если мы попросим настойчиво?

По губам Ирмгард Гельнахт скользнула улыбка.

– В таком случае Беатрис Холден была потаскухой. Думаю, что это описание подходит ей достаточно хорошо.

– Она была потаскухой уже в школе? – уточнила ассистент Морено.

– С самого начала, – подтвердила Ирмгард Гельнахт. – Не думайте, что я такая ханжа и моралистка, раз это говорю. Беатрис Холден была ужасно вульгарной женщиной. Дешевкой. Ей повезло с внешностью, и она вовсю этим пользовалась, чтобы все мужчины плясали под ее дудку… или парни в то время.

– Они были влюблены в нее?

– Все до одного. Думаю, и учитель тоже. Он был молод и не женат, на самом деле это очень печально.

– Она потом уехала, так?

Фрау Гельнахт кивнула:

– Сбежала с мужчиной, когда ей не исполнилось и семнадцати. Жила в двух-трех местах, потом через несколько лет вернулась с ребенком.