Николай Леонов - Медвежий угол Страница 16

Гуров опять посмотрел на свои сверкающие башмаки, пошевелил пальцами, в очередной раз ощутив каменную жесткость плохо выделанной кожи, и спокойно сказал:

– Говорить ты мастер, Александр Николаевич! Это я с первого раза понял. Может, ты и на деле не так плох, только пока у меня не было возможности в этом убедиться. Все у нас с тобой как-то наперекосяк получается. Вот ты говоришь, машину мне назавтра, мол, обещал… А зачем она завтра была бы нужна, скажи на милость? Мне заброшенную штольню осмотреть требовалось, а на что там теперь смотреть? Кто-то шашку динамитную внутрь бросил – все к черту засыпало!

– Как шашку? – делаясь серьезным, переспросил Заварзин. – Ты мне об этом ничего не говорил.

– Не успел. Ты же меня сразу воспитывать начал, – усмехнулся Гуров. – Так вот теперь слушай, значит… После того, как мы штольню обшарили и уже обратно шли, появился еще один человек, взорвал штольню и скрылся. Такие вот дела. Хорошо, мы раньше управились, а то, глядишь бы, на твоем участке еще два трупа было бы…

– Типун тебе на язык!.. – озабоченно сказал Заварзин и потер лоб. – Но я никак в толк не возьму… Кому понадобилось старую штольню взрывать? Зачем?!

– Ну, ты, Александр Николаевич, старый оперативник, а такие вопросы задаешь! – медленно произнес Гуров, глядя в глаза полковнику. – Это же не просто штольня была. В ней человек погиб. Ученый с европейским именем!

– Не понимаю, куда ты клонишь, – недовольно сказал Заварзин. – Это что же – надо понимать так, что Подгайского вроде убили? Чепуха!

– Ты не обижайся, Александр Николаевич, – невозмутимо проговорил Гуров. – Но чепуха – это то, что ты сейчас городишь. Я ведь не из школы милиции сюда приехал. У меня за плечами знаешь какой груз? И у меня есть все основания полагать, что Подгайский погиб насильственной смертью.

– Вот как, значит? – глуповато спросил Заварзин, не зная, куда девать руки.

– Вот так, – сказал Гуров. – А ваша контора все это прошляпила. Поэтому ты на будущее свой менторский тон оставь, Александр Николаевич, и давай серьезно работать. Я человек не злопамятный, но наплевательского отношения к делу не потерплю.

Заварзин на какое-то время сник. Он опустился на стул и, задумчиво опустив голову, принялся вертеть в руках сломанный карандаш. На скулах его появился едва заметный румянец. Он молчал, но и без слов было ясно, как сильно он был задет отповедью заезжего опера.

– Ну, вроде поговорили! – сказал он наконец, невесело усмехаясь. – Не хотелось мне так начинать отношения, да что поделаешь!.. Видно, у вас там в Москве по-другому жить привыкли. Ну да ладно, я себя виноватым не считаю и перед тобой, Лев Иваныч, кланяться все равно не намерен. У меня своя гордость есть. А в помощи не откажу – за это можешь не переживать. Как говорится, дружба дружбой, а служба службой… Хотя тут у нас с тобой не дружба получается, а какая-то совсем обратная ситуация.

– А насчет этого ты, Александр Николаевич, не переживай! – ответил Гуров. – Я вообще-то не дружить сюда приехал. Да и ты на одинокого и несчастного совсем не похож. Поэтому чувства побоку и давай поговорим о деле. Раз согласен помочь, то вот тебе первая вводная – нужно мне человека допросить одного. Даже не допросить, а, скорее, пока побеседовать по душам. Поэтому нужно мне каким-то образом с ним об этой встрече договориться. А без местного старожила, мне кажется, у меня ничего не выйдет.

– Это почему так? – заинтересовался Заварзин. – Что за человек?

– Цыган ваш, – ответил Гуров. – Караим прозвище. Слышал про такого?

Лицо Заварзина помрачнело. Он опустил глаза и потер ладонью мутную полировку столешницы.

– Еще бы не слышал! – сказал он с неприязнью. – Эти цыгане нам всем тут плешь проели! Пустой народ!

Гуров терпеливо ждал, что Заварзин скажет дальше. Теперь он не удивлялся настроению среди младшего милицейского состава – оно в точности соответствовало настроению начальства. Но сейчас Гуров совершенно не был расположен втолковывать прописные истины, тем более, как он подозревал, никаких абсолютных истин для полковника Заварзина не существовало.

– А зачем тебе этот конокрад? – осторожно спросил Заварзин, поднимая глаза.

– У вас тут и кони есть? – удивился Гуров.

– Ну, допустим, коней нет, но сути это не меняет, – сказал Заварзин. – У меня, знаешь, отношения с этим племенем тоже не сахар, поэтому ты, уж будь добр, объясни, что тебе от этого прохиндея понадобилось?

– Ладно, объясню, – ответил Гуров. – Этот Караим вольно или невольно имеет отношение к заброшенной штольне, вокруг которой мы все пляшем. Кстати, Караим – это все-таки прозвище или фамилия?

– Фамилия, как ни странно, – сквозь зубы сказал Заварзин и тут же спросил: – А как понимать твои слова – вольно или невольно? Что это значит? Ну, то есть, вольно – это я понимаю. Если ты веришь, что Подгайского убили, то и убийца должен иметь место. Это логично. А вот как может Караим иметь отношение к убийству невольно?

– Ну, например, его подставили, – сказал Гуров.

Заварзин скрипуче, невесело рассмеялся.

– Не могу! – сказал он. – Подставишь этого ушкуйника! Он сам кого хочешь подставит. И потом, подумай, кому в поселке могло понадобиться убивать незнакомого человека? Да еще члена правительственной комиссии!

– Можно подумать, что убивают исключительно по знакомству, – с иронией отозвался Гуров. – И то, что Подгайский был членом комиссии, как раз и сыграло свою роковую роль. Не понимаю, почему в Накате это никому как будто не приходит в голову? Вы же среди всей этой отравы живете и, как страусы, прячете головы в песок! Полагаете, что как-нибудь само рассосется? Не рассосется! Сколько в поселке населения было пять лет назад – тридцать тысяч? А сейчас сколько? Восемь тысяч отрицательный прирост! Да вы в набат бить должны, караул кричать! А у вас на это духу только у одного-двух хватает. Остальные как будто на луне живут…

– Ну, отрицательный прирост… – пробормотал Заварзин. – Нужно же учитывать миграцию, то се…

– Но не восемь же тысяч миграции у тебя тут! – с досадой воскликнул Гуров. – Сам-то ты, положа руку на сердце, что обо всем этом думаешь?

Заварзин вздохнул.

– Эх, брат, мне о своем-то подумать некогда! – с достоинством сказал Заварзин. – Крутишься-крутишься тут как белка в колесе… То отчеты, то запчасти… Ты лучше обо всем этом у мэра спроси. У него голова должна болеть.

– Ага, а у остальных только с похмелья! – саркастически добавил Гуров. – Ну, с тобой все ясно. Так как насчет Караима? Если для тебя этот вопрос неразрешим – скажи, как можно его найти, я тогда сам…

– Ну! Зачем сам? Все сделаем в лучшем виде! – поспешно сказал Заварзин. – Ты его сам вряд ли найдешь. Специфика! Не волнуйся, к вечеру он будет сидеть здесь, и ты спокойно с ним побеседуешь… Только ты мне так и не сказал, в чем наш Караим провинился. Ты говорил что-то про штольню…

– А со штольней получается вот какая штука, – произнес Гуров. – Тебе ни разу не приходило в голову эту самую штольню осмотреть?

– Савинов же осматривал! Нет, говорит, там ничего, – настороженно сказал Заварзин. – А я-то чего туда полезу? Силы у меня не те уже, да и жизнь еще не надоела… А ты, значит, лазил? Ну и что там?

– Лазил, – подтвердил Гуров. – И в том-то и дело, что там ничего нет.

– Какое же это дело? – хмыкнул Заварзин. – Ничего – оно и есть ничего.

– Это смотря какое ничего, – заметил Гуров. – Если бы Подгайский, допустим, сам по какой-то причине в яму упал, при нем его бы вещи остались, верно? А при нем ни-че-го! Как тебе это нравится? Между прочим, эти факты ты мог бы раньше заметить, если бы взял на себя труд немного подумать. Где, например, одежда покойного Подгайского? Твой Савинов утверждает, что на нем был камуфляж. Где он? Ни в показаниях, ни в протоколах не фигурирует ни одежда, ни снаряжение потерпевшего. А ведь Подгайский на поиски в лес уходил – при нем рюкзак был и баул с оборудованием! Почему об этом ни слова? Это ли не безответственность, Александр Николаевич?

– Ну вот, ты опять за свое! – кисло сказал Заварзин. – Вроде обговорили уже… Ну, проворонили – что же теперь – долбать все время? Да и какая разница – где одежда? Что это меняет?

Гуров уставился на полковника с неподдельным изумлением.

– Ну, Александр Николаевич! – сказал он неодобрительно. – От бывшего опера я такого не ожидал услышать! Одежда – это улика. И немаловажная… Неужели не понимаешь? Или делаешь вид, что не понимаешь?

– Ну, допустим, – смущенно сказал Заварзин. – Я насчет одежды выясню. Найдем мы ее. Не может быть, чтобы никто не знал, куда она, проклятая, делась. Ты про Караима мне так и не объяснил.

– Да уж теперь сомневаюсь – стоит ли, – неохотно сказал Гуров. – Что Караим? В штольне я его расческу нашел. Имя на ней написано. А человек, который эту штольню сегодня взорвал, шляпу обронил – на подкладке то же самое имя. Теперь понимаешь, при чем тут Караим?