Александра Маринина - Посмертный образ Страница 17

Со временем она сумела заметить, что появления страшного человека (про себя она называла его Психом) имеют некоторую периодичность. Во всяком случае, подходил он к ней не чаще одного раза в два-три месяца. Поэтому после каждой встречи с ним Алина вздыхала свободнее, ибо знала: теперь пять-шесть недель она может ходить по улицам спокойно, не вздрагивая и не оглядываясь. Проходило около двух месяцев, и она начинала ждать. Скорей бы уж, тоскливо думала она, пережить это, перетерпеть, а потом снова почти два месяца мирной жизни. Доходило до того, что, когда ожидание ужаса становилось невыносимым, она специально выходила из дома вечером и сидела в скверике неподалеку. Это почти всегда срабатывало. Псих появлялся откуда-то из-за ее спины, садился рядом, отвратительно осклабившись, запускал руку в ее длинные шелковистые волосы и начинал нашептывать свои обычные мерзости о том, как он спустит с нее трусики, будет гладить и ласкать ее пальцами… Она старалась не слушать, думать о чем-нибудь постороннем, например о школе, об уроках, о мачехе и братьях. Алина знала: нужно внутренне зажмуриться и перетерпеть. Зато потом – два месяца относительного покоя. Или три, если повезет.

К пятнадцати годам она уже понимала каждый его жест, знала, почему ближе к концу своего тихого сладострастного рассказа он отнимал руку от ее волос и клал себе между ног. Знала, почему он вдруг прерывался на полуслове, замолкал на две-три секунды, а потом глубоко и как-то хрипло вздыхал. Она отдавала себе отчет в том, что происходило с этим человеком, сидевшим на скамейке рядом с ней, и не чувствовала ничего, кроме ужаса и отвращения. Но ужас стал привычным, и отвращение стало привычным. И чувство вины. И одиночество.

У нее не было подруг, и она так и не научилась общаться с людьми. Алина произносила про себя длинные пылкие монологи, разговаривая с воображаемыми собеседниками, рассказывала им о прочитанных книгах и увиденных кинофильмах, спорила, что-то доказывала, объясняла. Жаловалась сама и утешала в ответ на их жалобы. В ее головке существовал целый мир, населенный добрыми умными людьми, которым она была интересна и небезразлична, которые заботились о ней и волновались за нее в дни экзаменов. Но стоило ей открыть рот, как ее сковывал какой-то мертвенный холод. Ей казалось, что никому до нее нет дела, она никому не нужна вместе со всеми своими мыслями и переживаниями. И потом, она боялась. Детский опыт оказался слишком горьким и болезненным, и с тех пор Алина Вазнис ужасно боялась, что каждое сказанное ею слово будет обращено против нее же.

Учителя ничего не замечали. Обладая прекрасной памятью, она свободно отвечала уроки, выученные по учебникам, а нормально развитый интеллект позволял ей без труда решать задачи по физике, математике и химии. Единственным исключением была учительница литературы, которая имела обыкновение задавать вопросы не по учебнику. Выслушав ответ ученика на тему «Образ Наполеона в романе Толстого „Война и мир“», она могла спросить:

– Ну а как ты сам думаешь, был ли Наполеон жестоким человеком? Ты же читал роман, какое у тебя самого сложилось впечатление?

Если такие вопросы задавались Алине, она начинала мямлить, выдавливать из себя слова, которые ни в малейшей степени не могли передать того, что она думает. Да, у нее было собственное мнение, но она панически боялась излагать его вслух. А вдруг опять что-то выйдет не так? И снова от нее все отвернутся.

– Это просто поразительно, – говорила в таких случаях учительница. – Алина, ты же пишешь такие блестящие сочинения, почему же ты так плохо говоришь?

«Потому что мои сочинения читаете только вы, – мысленно отвечала ей Алина. – А мой ответ услышат все в классе. Потому что я вам доверяю, вы никогда не опозорите меня перед всеми, даже если в моем сочинении будет что-то не так. А если я скажу что-нибудь смешное или неправильное, одноклассники меня засмеют и будут презирать».

Спасибо брату Иманту, который внушил ей панический страх перед произнесенным словом. К пятнадцати годам она уже знала и понимала все, что полагается знать и понимать девушке ее возраста. И, разумеется, она знала, что нет таких слов, от которых во рту вырастают лишаи. Но детские страхи жили в ней, пустив ветвистые корни и прорастая с годами все глубже и глубже. Она по-прежнему боялась людей и сторонилась их, следовательно, мало разговаривала вслух, зато много думала и говорила про себя.

Она твердо решила, что будет актрисой. И двигали ею отнюдь не те полудетские побуждения, которыми руководствуется подавляющее большинство девушек, подающих документы во ВГИК или ГИТИС. Меньше всего она думала о славе, известности, красивой жизни и зарубежных гастролях. Ей хотелось говорить и быть услышанной, хотелось донести до людей тот океан мыслей, чувств, переживаний, оценок, которые копились в ней много лет. Но сделать это не от своего имени, не от имени Алины Вазнис, а как бы от лица тех героинь, которых она будет играть. Этот океан рвался наружу, раздирал на части ее неокрепшую психику подростка, но был заперт в ней извечным страхом оказаться неправильно понятой и отвергнутой. А с придуманного персонажа какой спрос?

Глава 5

Каменская

В понедельник после утренней оперативки Настя Каменская и Юрий Коротков стали составлять план действий. С самого утра Настя успела поинтересоваться заключением судебных медиков, проводивших вскрытие трупа Алины Вазнис. Причина смерти – асфиксия, то есть умерла Алина оттого, что ее задушили. Но вот в крови обнаружены следы сильнодействующих транквилизаторов, причем в довольно больших количествах.

– Ну и что мы имеем с гуся? – грустно спросил Коротков. – Транквилизаторы были у Ксении Мазуркевич, не менее восьмидесяти таблеток, и совершенно непонятно, куда она их девала. А если у нее их не было, то должен быть рецепт. Или одно, или другое. Семенцова вполне могла удушить несчастную Вазнис, накачав ее предварительно этими транквилизаторами. И с Харитоновым ничего не ясно. Одно дело доказать, что ты не был в каком-то месте, потому что в это время тебя видели в другом. А вот как доказать, что ты там был, если тебя там никто не видел? Он клянется, что привез Алине весь долг. Как проверить?

– Ладно, не ной, не так все страшно. Ксенией пусть занимается следователь, он ее допросит и про рецепт, и про таблетки. Кстати, надо бы нам с тобой проверить, не являются ли Ксения и Зоя Семенцова близкими подругами.

– Ты что? – Коротков вскинул на Настю удивленные глаза. – Думаешь, они могли вместе Алину убить?

– А что? Каждая – за свое. Причина была у обеих, а у одной еще и таблетки в придачу. Заметь себе, алиби нет ни у той, ни у другой. Стасов занимался передвижениями Ксении в пятницу и ничего не обнаружил. После девяти вечера – ни малейшего следа, никто ее не видел и не слышал. Правда, ее саму пока что никто не спрашивал, может, она и сказала бы, где была, но это мы оставим следователю. А что с Семенцовой?

– Ничего. В парикмахерской она не была, у массажистки тоже не была, это все вранье. Более того, Стасов нашел людей в «Сириусе», которые утверждают, что звонили вечером Зое домой в районе десяти-одиннадцати часов. Знаешь, оказывается, когда у тебя случается неприятность, находится куча людей, которые хотят спросить у тебя, правда ли это. И вечером ей позвонили по меньшей мере две приятельницы, чтобы узнать, правда ли, что Смулов хотел взять ее на эпизод, а Зарубин запретил, и правда ли, что случилось это по инициативе самой Алины Вазнис. Одна из них звонила в начале одиннадцатого, другая – почти в одиннадцать, а около половины двенадцатого снова позвонила первая. Видать, уж очень сильно ей хотелось посмаковать чужую беду.

– И Семенцовой, конечно, дома не было?

– Конечно, не было. Во всяком случае, трубку никто не снял. А Стасову она сказала, что пришла домой около десяти. Ася, ты вроде не в себе сегодня.

– Почему ты решил? – искренне удивилась Настя. – Настроение у меня нормальное, чувствую я себя отлично, ничего не болит, никто меня не обидел. Что ты выдумываешь-то?

– Я не выдумываю, а только я сижу у тебя уже полчаса, а ты еще ни разу кофе не выпила и мне не предложила.

Настя расхохоталась. Юрка был ее давним и близким товарищем и прекрасно знал, что без чашки кофе она не может прожить и двух часов. Многолетние наблюдения говорили о том, что после утренних оперативных совещаний Настя, возвращаясь в свой кабинет, первым делом включала кипятильник и делала себе огромную чашку крепкого кофе, без этого она работать не начинала.

– Надо понимать, что главное в твоей фразе – последняя часть. Ты вежливо намекаешь на то, что я тебя не угощаю.

Она достала кипятильник, налила воду из графина в большую керамическую кружку, достала из тумбочки две чашки, банку с растворимым кофе и коробку с сахаром.