Николай Леонов - Бриллиантовая пуля Страница 17

– Значит, говоришь, три-четыре человека, – задумчиво произнес Гуров. – Ну, одного я в музее видел, такого, с наглыми глазами. – Тихий кивнул, показывая, что понимает, о ком идет речь. – Он явно ждал, когда школьники уйдут, чтобы Ивана Георгиевича убить. Там у него обломилось, и он стал караулить на улице. Потом он увидел, что мы с Самойловым вместе идем и расходиться в разные стороны не собираемся. Вот тогда-то Корень ему подмогу и направил, чтобы уже нас двоих разом кончить. Вы их турнули, но далеко они наверняка не ушли, а следят за нами издалека. Так, сейчас мы Ивана Георгиевича до места назначения доставим, куда они ни за что не сунутся, сам я в доме губернатора задерживаться не собираюсь, а значит, пойду в гостиницу, потому что больше мне идти некуда. И, как только они это поймут, тут же передислоцируются туда. Тихий! У Корня или его людей машины есть?

– Конесно!

– Значит, я прав, как всегда! Нет, я этих подонков разочаровывать не буду! Я с ними обязательно встречусь! – угрожающим тоном заявил Гуров.

– Тулак! – обреченно махнул рукой Тихий. – Хотя, если теловек умелеть хотет, ефо не остановись!

– Ничего, я еще поживу! – пообещал ему Лев Иванович. – А когда у Корня народишко разъехался?

– Та кота тли насат, а мосет, суть меньсе. Та что я, са ними слетил, сто ли? У них сфоя сфатьпа, у нас – сфоя.

– Значит, отношения ты с ним не поддерживаешь?

– Кулоф! Я, конесно, понимаю, сто он фол заслусенный, патлиалх, мосно скасать, исе пли Сталине сител, но я ефо не люплю и не уфасаю – он слой отень. Он понатялу хотел со мной сколеситься, кокта я стесь осел, а мне это нато? Я сам по сепе. А ус кокта я увител, сто он мальсисек в панту сколативает, наси пути совсем ласослись. Я, Кулоф, не сфятой, но никому не поселаю плосить такую сиснь, как у меня пыла. Пусть ус мальсиски ее не повтоляют. Потому и телсу их пли сепе, стопы к нему не усли.

– Благое дело делаешь, Тихий. Вот за это тебе от всей души спасибо, – искренне проговорил Гуров. – А когда ты здесь осел?

– Как послетный лас откинулся, так в Сипили и остался, исе пли Ельсине.

– А Корень здесь уже был?

– Ну та! Он тафно тут. Сфой том у нефо. Польсой! Фот ты мне скасы, сатем отному телофеку такой польсой том? Та исе с салаями, поклепами и каласом?

– Может, решил пошиковать на старости лет? – предположил Гуров.

– Та ему усе о тусе тумать нато! И потом, кому он фсе это остафлять путет? Ни сены, ни тетей!

– А у тебя-то самого?

– У меня сена есть! – гордо заявил Тихий, чем донельзя удивил Гурова. – Холосая сенстина! Хосяйственная! Ис насых, тосе ситела! Мы с ней по пелеписке поснакомились. А как я откинулся, так к ней на лотину и плиехал, тут мы и посенились. И тети у нас есть – ее, конесно, но они меня уфасают. Фон, ссати, отин ис них итет. И фнуки усе есть, такие сапафные.

За этим разговором они незаметно дошли до дома Косолапова. Тихий со своими парнями благоразумно остались в стороне, и к калитке подошли только Гуров и Самойлов. Лев Иванович позвонил, и тут же раздался громкий и злой лай Бека. «Странно, днем он на мой звонок никак не отреагировал. Должно быть, с наступлением темноты в нем просыпается охотничий или сторожевой инстинкт».

– Кто там? – послышался чей-то мужской голос, а когда Гуров назвался, сразу последовал встревоженный вопрос: – Что-то случилось?

– Вот для того, чтобы ничего не случилось, я и пришел.

Калитка распахнулась, и в ней показался старший сын губернатора, с которым Лев Иванович уже сталкивался.

– Михаил Михайлович, я вас попрошу приютить на несколько дней Самойлова, – сказал Гуров. – Он важный свидетель, и ему опасно находиться дома, тем более что он живет один. И из дома его нельзя выпускать ни под каким видом. Так надо!

– Вы меня извините, пожалуйста, но Лев Иванович привел меня сюда почти насильно, – начал оправдываться Самойлов. – А еще у меня завтра экскурсии, и я никак не могу людей подвести.

– Вам что, экскурсии дороже жизни? – спросил его Гуров таким тоном, что тот не посмел ответить, да и что можно ответить на такой вопрос?

– Конечно! – охотно согласился Михаил Михайлович – средний. – Нас это совсем не стеснит, да и поговорить ему будет с кем – дочка ведь и так из музея не вылезает, каждую свободную минуту там проводит. Это сейчас она при бабушке из-за всех этих событий. А экскурсии провести и она сможет.

– Ну, тогда я оставляю Самойлова в надежных руках, – сказал Гуров, почти пропихивая в калитку упиравшегося Ивана Георгиевича.

– А вы что же? Поужинайте с нами, если уж пообедать отказались, – пригласил его сын губернатора.

– Спасибо, но дела не позволяют, – отказался Лев Иванович.

Калитка закрылась, и он спокойно подошел к ожидавшим его людям.

– Значит, это и есть знаменитый Гуров? – спросил, судя по голосу, молодой парень, потому что лиц за шапками и поднятыми воротниками было не разглядеть.

– Он на всю Лоссию отин такой. Только теловым лютям и ефо однофо са класа хфатает, – ответил Тихий. – Никакофа спасу от нефо нет.

– Интересно, сколько бы мне заплатили по старым временам, если бы я его грохнул? – продолжал парень.

– Ты и сейчас можешь попробовать это сделать, но за последствия я не отвечаю, – невозмутимо произнес Лев Иванович.

– Тулак! Сто с нефо фосьмесь? – пожаловался Тихий на парня. – Ты не опластяй внимания – суткуют мальсиски, я феть им, кокта ты сюта плилетел, ласскасывал, сто ты са теловек. Как ты самофо Эфенти плоститал и застлелил – мы, сталики, холосо тот слусяй помним. Суму следи насых было мноко.

– Вот и вспоминайте «предания старины глубокой», а мне некогда. Подскажите, как лучше к гостинице пройти?

– Мы тепя плофотим, – пообещал Тихий.

– Э, нет! Я уеду, а вам тут жить, – возразил Гуров. – Еще неизвестно, каким боком вам выйдет то, что вы тех парней, что нас возле дома Ивана Георгиевича ждали, турнули.

– Ты, Кулоф, не вытелывайся! Тепя сюта сасем плислали? Стопы ты насол тофо, кто в Попапытя стлелял. А если с топой сто-нипуть слутится, кто этим саниматься станет? Та и всему насему колоту путут польсые неплиятности. Оно нам это нато? Лутсе ус мы тепя пловодим – нам так спокойнее.

– Дело ваше, но хоть рядом не идите.

– Фот и холосо! Токда ити сейтяс плямо тута, а потом мы тепе скасем, где наплаво сволативать.

И Гуров пошел. Настроение у него было не самое лучезарное, но он мысленно посмеивался над собой – это надо же! В первый раз в жизни у него был почетный эскорт из бывших уголовников. Но потом его мысли переключились на дела более важные и насущные, и он задумался настолько, что очнулся только тогда, когда его кто-то сзади схватил за плечо. Реакция, выработанная годами тренировок в спортзале и многократно выручавшая на практике, не подвела и на сей раз, несмотря на то что полушубок здорово сковывал движения, и человек мгновенно оказался в сугробе с вывернутой назад рукой, а вот в руке у самого Льва Ивановича уже был пистолет.

– Кулоф! Ты песеный! – заорал на него Тихий. – Мы тепе клитяли-клитяли, сто усе сфолатифать пола, а ты не слысыс!

– Прости, парень, – извинился Лев Иванович, помогая тому подняться на ноги. – Это уже не от меня зависит – на автомате срабатывает. Рука-то как?

Тот подвигал плечом, отчего стал похож в своем тулупе на танцующего медведя, и буркнул:

– Ничего, работать смогу.

Когда и остальные подошли, один из парней спросил:

– Ну, в рукопашной вы, может быть, и справились бы с одним-двумя, а вот что вы стали бы делать, если бы вас из снайперской захотели снять?

– От хорошего снайпера спастись невозможно. Не зря говорят: «Чего его догонять? Его пуля догонит!» Но вот максимально обезопасить себя вполне реально. Вот, например, здесь. Откуда смогли бы стрелять? – спросил Гуров.

– Да из любого дома, – ответили ему.

– Ответ неправильный. Смотри! Я иду вдоль забора, а он не меньше двух метров, то есть выше меня, значит, с этой стороны я прикрыт. А что у нас на другой стороне? Что мы прошли?

– Ну, сначала были дома…

– Не просто дома, а дома, как мне сказали, отцов города, – поправил парня Гуров. – Кто-нибудь оттуда будет в меня стрелять, если люди знают, зачем я приехал? Или кто-то из них заинтересован в смерти Косолапова?

– Да нет, они не разлей вода!

– Вот именно, а дальше что?

– Школа, ясли, детсад… – перечислял парень.

– То есть места, в этот поздний час гарантированно безлюдные.

– Но когда вы направо свернете, то там с другой стороны как раз жилые дома будут.

– И человек будет стрелять в меня из своего собственного дома и из своего собственного ружья? – спросил Гуров. – Нет, он не сумасшедший. Хотя, предположим, винтовку он как-то смог достать, а вот в своем доме грешить не будет. Теперь по поводу того, что туда мог посторонний человек залезть. Но в каждом дворе – по собаке, которая, почуяв чужого, тут же залает и не успокоится до тех пор, пока тот не уйдет. Снять ее пулей – значит, самому поднять тревогу, потому что на выстрел в собственном дворе каждый хозяин выскочит, и не с пустыми руками. Да и соседи всполошатся. Убить таких зверюг, что я видел, ножом? Так она к себе не подпустит, а уж лаять начнет еще громче. Метнуть нож? Но любая собака на подсознательном уровне знает, что, если человек на нее замахивается, то в руке у него может быть камень, палка или еще что-то подобное, и увернется. Ну, и откуда здесь в меня могут стрелять?