Донна Леон - Счет по-венециански Страница 17

Брунетти по-прежнему молчал, и Вьянелло продолжил:

— Когда какого-нибудь карманника сажают за украденный кошелек, в газетах, и уж тем более в такой, как «Коррьере», почему-то не печатают статей, что, мол, давайте его пожалеем и выпустим. А эти свиньи? Сколько они наворовали, одному Богу известно. Ваши налоги. Мои налоги. Миллионы, триллионы лир. — Тут он вдруг осознал, что слишком разошелся, снова махнул рукой, словно отгоняя собственный гнев, и спросил куда более спокойно: — Так что там с Фаверо?

— Это было не самоубийство.

Вьянелло вытаращил глаза.

— А что же было на самом деле? — спросил он, совершенно забыв о своем праведном гневе.

— Он никак не мог сам вести машину: в его крови обнаружено слишком много барбитуратов.

— Много — это сколько?

— Четыре миллиграмма, — ответил Брунетти и, не давая Вьянелло возразить, что это не такая уж большая доза, добавил: — Это был роипнол.

Вьянелло, так же как и Гвидо, прекрасно понимал, что четыре миллиграмма такого препарата свалили бы их обоих дня на полтора.

— А какая тут связь с Тревизаном? — спросил сержант.

Поскольку Вьянелло, как и сам Брунетти, давно утратил веру в случайности, рассказ о телефонном номере, известном, как оказалось, обоим убитым, он выслушал, затаив дыхание.

— Так это недалеко от станции, куда прибывают поезда из Падуи? На виа Фагаре?

— Да. Бар «У Пинетты». Вы знаете его?

Вьянелло подумал минутку, глядя куда-то в сторону, потом кивнул:

— Кажется, да. Если это тот, о котором я думаю. Слева от вокзала, так?

— Не знаю. Знаю только, что где-то неподалеку от него, но об этом баре я ничего не слыхал.

— Похоже, это он самый. «У Пинетты»?

Брунетти кивнул. Он ждал продолжения.

— Если это действительно тот бар, который я имею в виду, скажу прямо — место гиблое. Там вечно крутятся выходцы из Северной Африки, ну эти, «вы меня понимать?» — их везде хватает. — Вьянелло замолчал, и Брунетти приготовился было выслушать какое-нибудь презрительное замечание об этих уличных торговцах, наводнивших улицы Венеции и торгующих поддельными сумочками «от Гуччи» да резными африканскими статуэтками. Но Вьянелло, к его удивлению, вздохнул и сказал: — Жаль бедолаг.

Брунетти давным-давно понял, что ожидать от сограждан последовательности в политических взглядах — дело безнадежное, однако сочувствие Вьянелло к иноземным торговцам стало для него полнейшей неожиданностью. Из сотен тысяч людей, слетающихся в Италию в надежде кормиться крошками с богатого стола, именно этих торговцев не любили и проклинали больше всего. И вот, пожалуйста, Вьянелло, человек, который не просто голосовал за Lega Nord[18], но еще и ратовал за то, чтобы Италию поделили на два государства и границу провели где-нибудь к северу от Рима — а в полемическом запале и вовсе кричал, что, мол, давно пора построить стену и отгородиться от варваров, от африканцев, ведь к югу от Рима живут сплошные африканцы, — этот самый Вьянелло называет этих самых африканцев «бедолагами», причем явно искренне.

Но хотя Брунетти и был изрядно озадачен таким поворотом, тратить время на эту тему ему совершенно не хотелось. Вместо этого он спросил:

— Есть у нас кто-нибудь, кто мог бы сходить туда вечерком?

— Смотря для чего, — отозвался Вьянелло, подобно Брунетти решивший не развивать этническую тему.

— Да так, пропустить стаканчик, пообщаться с людьми. Поглядеть, кто пользуется телефоном, кто на звонки отвечает.

— И этот кто-то не должен быть похож на полицейского, верно?

Брунетти кивнул.

— Может, Пучетти?

Брунетти покачал головой:

— Молод слишком.

— И пожалуй, слишком уж паинька, — согласился Вьянелло.

— М-да, чудное, похоже, заведеньице этот бар.

— Я бы по крайней мере без пушки туда не совался, — отозвался Вьянелло и через пару минут как-то нарочито небрежно заметил: — Самое место для Мышки.

«Мышкой» называли сержанта, ушедшего в отставку полгода назад после тридцати лет службы в полиции. Его настоящая фамилия была Романо, но так к нему никто не обращался вот уже пять десятков лет, с тех самых пор, когда он, маленький и кругленький мальчуган, и правда напоминал мышонка. Но даже когда он вырос и возмужал, когда стал так широк в плечах, что форменные куртки приходилось шить на заказ, кличка осталась при нем — столь же нелепая, сколь и привычная. И еще, никто никогда не смеялся над тем, что кличка была женского рода. За его тридцатилетнюю службу множество людей пыталось навредить, но ни один не осмелился потешаться над его прозвищем.

Видя, что Брунетти молчит, Вьянелло покосился на него и снова опустил глаза.

— Комиссар, я знаю, как вы к нему относитесь, — сказал он и сразу же, не давая Брунетти вставить ни слова, добавил: — Но это же будет не задание, во всяком случае, не официальное. Он просто окажет нам услугу.

— То есть пойдет в бар «У Пинетты»?

Вьянелло кивнул.

— Мне эта идея не нравится.

Сержант принялся уговаривать:

— Он ведь придет туда просто как пенсионер: ну, предположим, захотелось ему выпить, в карты поиграть. — Брунетти по-прежнему молчал, но Вьянелло не сдавался: — Что, разве отставной полицейский не может зайти в бар, в картишки перекинуться, если ему захочется?

— Вот этого я как раз и не знаю, — сказал Брунетти.

— Чего?

— Захочется ли ему.

Ни один из них по вполне понятным причинам не хотел вспоминать, из-за чего Мышка так рано ушел в отставку. Год тому назад Мышка арестовал двадцатитрехлетнего сынка одного из членов муниципального совета. За растление восьмилетней школьницы. Арест был произведен поздно ночью в собственном доме задержанного, а в квестуру он прибыл со сломанными носом и левой рукой. Мышка настаивал, что парень напал на него при попытке к бегству; тот в свою очередь утверждал, что по дороге в квестуру сержант завез его в темную аллею и там избил.

Дежурный, выслушивавший этих двоих в квестуре, безуспешно пытался изобразить, какой взгляд бросил на парня Мышка, когда тот принялся излагать свою версию произошедшего. Так или иначе, повторять свой рассказ молодчик не стал, и официальной жалобы так и не последовало. Но уже через неделю начальство, в лице вице-квесторе Патты, дало понять, что сержант должен уйти. Он так и сделал, потеряв при этом часть пенсии. Молодого человека приговорили к двум годам домашнего ареста. Мышка, у которого была семилетняя внучка, больше ни с кем не обсуждал ни этот арест, ни свою отставку, ни что бы то ни было с этим связанное.

Вьянелло сделал вид, что не заметил выразительного взгляда Брунетти, и сказал:

— Я могу ему позвонить.

Поколебавшись еще с минуту, Брунетти все-таки снизошел до ответа:

— Хорошо.

У Вьянелло хватило ума подавить улыбку. Он просто сообщил:

— С работы он приходит не раньше восьми. Тогда я ему и позвоню.

— С работы? — переспросил Брунетти, хотя знал, что спрашивать об этом не следовало. По закону отставные офицеры не имели права работать. В противном случае они лишались пенсии.

— С работы, — коротко повторил Вьянелло. Он поднялся. — Что-нибудь еще, синьор?

Брунетти прекрасно помнил, что Мышка был напарником сержанта более семи лет, и что Вьянелло даже хотел сам уволиться, когда Мышку выпихивали на пенсию, и что лишь активное его, Брунетти, сопротивление заставило его подчиненного изменить решение. Гвидо был твердо уверен, что Мышка не тот человек, которого стоило так рьяно защищать, вооружившись высокими моральными принципами.

— Нет, больше ничего. Вот только не могли бы вы по пути к себе зайти к синьорине Элеттре и попросить ее связаться с телефонной компанией: может, ей удастся раздобыть у них список внутренних звонков Тревизана.

— Бар «У Пинетты» как-то не вяжется с образом преуспевающего адвоката, — заметил Вьянелло.

«И с образом успешного бухгалтера тоже не вяжется», — подумал Брунетти, но вслух говорить не стал.

— Поглядим списки — узнаем, — мягко произнес он.

Вьянелло помедлил, но поскольку Брунетти не сказал более ни слова, он оставил шефа размышлять о том, зачем богатому и успешному человеку могло понадобиться звонить на общественный телефон, да еще в такую жалкую дыру, как бар «У Пинетты».

Глава 13

В этот вечер семейный ужин неожиданно обернулся яростным противостоянием — по-другому не скажешь — между Кьярой и ее матерью. Скандал вспыхнул, когда дочка сообщила, что делала домашнее задание по математике в гостях у девочки, которая была лучшей подругой Франчески Тревизан.

Закончить рассказ Кьяра не успела, поскольку Паола стукнула ладонью по столу и выкрикнула:

— Я не потерплю, чтобы ты становилась шпионкой.

— Никакая я не шпионка, — огрызнулась Кьяра, — я работаю на полицию. — Она повернулась к Брунетти: — Правда же, пап?