Жан-Клод Иззо - Мертвецы живут в раю Страница 17

Мулуд потерял вторую женщину в своей жизни. Свою гордость. Ту, кто оправдала бы все его жертвы, вплоть до сегодняшних. Ту, кто, наконец, придала бы смысл его изгнанию. Алжир больше не был его родиной. Франция, в конце концов, его отвергла. Теперь он был всего лишь бедный араб. Никому и в голову не придет поинтересоваться его судьбой.

Он будет ждать смерти здесь, в этом вонючем пригороде. В Алжир он не вернется. Однажды, после Фоса, он уже возвращался туда с Лейлой, Дриссом и Кадером, чтобы посмотреть, как «там» обстоят дела. Они пробыли двадцать дней. Он быстро все понял. Алжир уже не был связан с его жизнью. Там шла жизнь, которая его больше не интересовала. Пустые, запущенные магазины. Земли, розданные бывшим моджахедам, оставались невозделанными. Деревни опустели и замкнулись в своей нищете. Не осталось ничего, что могло бы утолить его мечты, позволить начать новую жизнь. На улицах Орана он не обрел свою молодость. Все осталось «по ту сторону». И ему стало не хватать Марселя.

В тот вечер, когда они вселились в эту маленькую двухкомнатную квартиру, Мулуд вместо молитвы заявил своим детям: «Теперь мы будем жить здесь, в этой стране, во Франции. Вместе с французами. Это плохо, но это не худшее из зол. Это судьба. Надо приспосабливаться, но не забывать, кто мы такие».

Потом я позвонил в Париж Кадеру, чтобы он срочно приехал. И чтобы он рассчитывал пожить здесь какое-то время. Мулуду он будет нужен, и Дриссу тоже. Затем Мулуд сказал сыну несколько слов по-арабски. Наконец, я позвонил Мавросу, в боксерский зал. Дрисс занимался там каждую субботу после полудня. Но я хотел говорить с Мавросом. Я сообщил ему о Лейле.

- Найди ему бой, Жорж. Быстро. И заставь его работать каждый вечер.

- Черт, я его угроблю, если пошлю на бой. Даже через два месяца. Он будет хорошим боксером. Но этот юнец еще не готов.

- Я предпочитаю, чтобы он гробил себя в боксе, чем занимался глупостями. Жорж, сделай это для меня. Займись им. Лично.

- Хорошо, о'кей. Тебе его дать?

- Нет. Отец скоро ему расскажет, когда Дрисс придет домой.

Мулуд кивнул в знак согласия. Потому что отцом был он. Именно он и должен был все сказать сыну. Когда я повесил трубку, с кресла поднялся уже старик.

- Сейчас тебе надо уйти, месье. Я хотел бы остаться один.

Он был одинок. И обречен.

Солнце зашло, и я находился в открытом море. Уже больше часа. Я взял с собой несколько банок пива, хлеб и колбасу. Но я никак не мог начать рыбачить. Чтобы рыбачить, надо ни о чем не думать, как при игре в бильярд. Смотришь на шар. Не сводишь глаз с него, с траектории, по которой ты хочешь его направить, потом придаешь кию ту силу, какую желаешь. Уверенно, решительно. На рыбалке забрасываешь удочку, затем не сводишь глаз с поплавка. Кое-как удочку не забрасывают. По ее забросу узнается рыбак. В забрасывании удочки проявляется искусство рыбака. Нацепив наживку на крючок, надо проникнуться морем, его отблесками. Знать, что рыба здесь, под тобой, недостаточно. Крючок должен опускаться на воду с легкостью мухи. Ты должен предчувствовать поклевку. Чтобы подсечь рыбу в ту секунду, когда она клюет.

Я забрасывал удочку как-то неуверенно. У меня под ложечкой словно ком застрял, который не рассасывался от пива. Комок нервов. И слез тоже. Мне было бы лучше, если бы я расплакался, но не удавалось. Я буду жить с этим чудовищным образом Лейлы и этой болью до тех пор, пока эти твари остаются на свободе. Меня успокаивало, что делом будет заниматься Лубэ. Он — человек дотошный. Он не упустит ни одной улики. Если есть человек, если есть один шанс из тысячи достать этих сволочей, Лубэ его отыщет. Он хорошо зарекомендовал себя. В этой области он был гораздо лучше многих, гораздо лучше меня.

Мне было плохо и потому, что я не мог вести это расследование. Не потому, что я хотел превратить его в личное дело, а потому, что мне было невыносимо знать, что такие сволочи на свободе. Нет, на самом деле не поэтому. Я понимал, что меня терзало. Ненависть. Мне очень хотелось убить этих типов.

Сегодня у меня все валилось из рук. Но я не смирялся с тем, чтобы ловить на толстую лесу с крючками. Так быстро достаешь рыбу. Пателл, дорад... Но этот способ совсем не доставлял мне удовольствия. При нем навешиваешь крючки на леску через каждые два метра и тащишь ее по воде. У меня в лодке всегда есть толстая леса на всякий случай. На те дни, когда я не хочу возвращаться в порт с пустыми руками. Но для меня рыбалка - это ловля на удочку.

Лейла обратила мои мысли к Лоле, а Лола - к Уго и Маню. И от них у меня чертовски гудела голова. Избыток вопросов и никакого ответа. Но был один неотвязный вопрос, и на него я не хотел отвечать. Что я должен был делать? Я ничего не сделал для Маню. Будучи убежден, не признаваясь себе в этом, что Маню только так и мог кончить. Дать прикончить себя на улице. Либо полицейским, либо, что более обычно, мелким бандитам, нанятым кем-то. Это было в порядке вещей на улице. А вот то, что Уго подох на тротуаре, в эту логику вписывалось меньше. У него не было той ненависти к миру, которая жила в глубине души Маню и которая с годами лишь усиливалась.

Я не думал, что Уго изменился до такой степени. Я не мог считать его способным вытащить пушку и выстрелить в полицейского. Он понимал, что значит жизнь. Именно поэтому он «порвал» и с Марселем, и с Маню. И отрекся от Лолы. Человек, который способен так поступить, я был в этом уверен, никогда не колеблется в выборе между жизнью и смертью. Загнанный в угол, он дал бы себя арестовать. Тюрьма - это всего-навсего лишение свободы. Когда-нибудь из нее выходят. Живым. Если я и мог что-то сделать для Уго, то именно это. Понять, что же произошло.

В ту секунду, когда я почувствовал, что рыба клюнула, мне вспомнился разговор с Джамелем. Я подсек не сразу. Я вытащил удочку, чтобы нацепить новую наживку. Если я хочу понять, мне необходимо прояснить этот след. Выследил ли Ош Уго по показаниям телохранителей Дзукки? Или он установил за ним слежку после его ухода от Лолы? Или Ош позволил Уго убить Дзукку? Это была гипотеза, но я не мог ее допустить. Ош мне не нравился, но я не представлял его себе таким вероломным. Я вернулся к другому вопросу: каким образом Уго так быстро все узнал о Дзукке? И от кого? Еще один след, по которому придется пройти. Я еще не понимал, как я за это возьмусь, но мне придется этим заняться. Не попадая в лапы к Ошу.

Я допил свое пиво и все-таки сумел взять морского сома. Двухкилограммового, ровно два кило. Для неудачного дня это было лучше, чем ничего. Онорина ждала моего возвращения. Сидя на своей террасе, она через окно смотрела телевизор.

- Бедняжка, как рыбак, вы успеха не добились, да! - сказала она, увидев моего сома.

- Я никогда не выхожу на рыбалку ради успеха.

- Только вот такой сом...(Она посмотрела на него с грустным видом.) И как же мы его приготовим? (Я пожал плечами.) Ба! С соусом «бель элен» он, может быть, сойдет.

- Понадобится краб, а его у меня нет.

- О! Да вы выглядите как в плохие дни. Бог мой, не надо так уж себя изводить, как говорится! Знаете, у меня есть тресковые язычки, которые маринуются со вчерашнего дня. Хотите, я завтра вас угощу?

- Никогда не пробовал. Где вы их взяли?

- Да племянница из Сета привезла. Я сама не ела их с того дня, как ушел мой бедный Туану. Ладно, я вам оставила суп с базиликом, он еще теплый. Хорошо, отдыхайте, а то на вас, в самом деле, лица нет.

Бабетта не колебалась ни секунды.

- Батисти, - объявила она.

Батисти. Черт! Почему я не подумал об этом раньше? Настолько очевидно, что мне даже в голову не приходило. Батисти был один из подручных Меме Герини, главаря марсельского преступного мира в сороковые годы. Он отошел от дел лет двадцать назад после бойни в «Танагре», баре в Старом порту, где четверо соперников, близких к Дзампе, были расстреляны. Батисти, друг Дзампы, чувствовал ли он, что ему угрожают? Бабетта этого не знала.

Батисти открыл небольшую импортно-экспортную фирму и беззаботно поживал, уважаемый всеми бандитами. Он никогда не принимал ничью сторону в войне преступных главарей, не проявлял ни малейшего стремления к власти и деньгам. Он давал советы, служил «почтовым ящиком», связывал людей друг с другом. При налете Спаджари в Ницце это Батисти в разгар ночи собрал «команду», способную вскрыть сейфы в «Сосьете Женераль». Людей с газовыми горелками. При дележе добычи он не взял свои комиссионные. Он просто оказал услугу, и все. Его зауважали еще больше. А уважение в преступном мире было лучшим страхованием жизни.

Однажды к нему «причалил» Маню. Обязательный заход, если не хотел оставаться жалким налетчиком. Маню долго колебался. После отъезда Уго он «работал» в одиночку. Не доверял никому. Но мелкие налеты становились опасны. К тому же конкуренция. Для многих молодых арабов налеты стали излюбленным «делом». Несколько удачных ограблений давали возможность подсобрать деньжат, необходимых, чтобы стать наркодилером и контролировать определенный участок, даже целый квартал. Гаэтан Дзампа, который восстановил преступную среду Марселя, повесился у себя в камере. Смуглый и Бельгиец пытались избежать нового распада. Они снова набирали людей.