Хеннинг Манкелль - Неугомонный Страница 19

Валландер помолчал в задумчивости. Вообще-то не мешало бы записать все, о чем рассказал Стен Нурдландер.

— Что произошло после?

— После чего?

Стен Нурдландер начал сердиться. Правда, непонятно по какой причине — то ли из-за вопросов Валландера, то ли от тревоги за пропавшего друга.

— Хокан говорил, что начал задавать вопросы, — сказал Валландер.

— Он пытался выяснить, что произошло. Почти все, разумеется, сразу же засекретили. Причем часть документов откроют лишь через семьдесят лет. Это в Швеции максимальный срок. Обычно доступ закрывают на сорок лет. Однако здесь целый ряд материалов закрыт для общественности на долгих семьдесят лет. Даже Мария, которая подает нам кофе, и та едва ли доживет до тех пор.

— С другой стороны, у нее отличные гены, — вставил Валландер.

Стен Нурдландер оставил его реплику без внимания.

— Задумав что-нибудь, Хокан порой бывал весьма настырным и надоедливым. А это вторжение в шведские территориальные воды он воспринимал как вторжение в его личное пространство. Кто-то совершил предательство, да какое! Конечно, множество журналистов занимались расследованием инцидента с подлодками, но Хокан все равно не мог успокоиться. Он действительно хотел знать. Рискуя своей карьерой.

— С кем он беседовал?

Ответ последовал мгновенно, как удар кнута, подгоняющий незримую лошадь:

— Со всеми. Он опрашивал всех. Только что с королем не беседовал, но добрался почти до самого верха. Испросил аудиенции у премьер-министра, это точно. Позвонил Таге Петерсону, старому доброму социал-демократу из управления делами кабинета, попросил встречи с Пальме. Петерсон сказал, что у премьера все время расписано по минутам. Но Хокан не отставал: «Достаньте другой ежедневник. Неотложный визит всегда можно втиснуть». И действительно, Пальме его принял. За несколько дней до Рождества, в восемьдесят третьем.

— Он вам рассказывал?

— Я был с ним.

— У Пальме?

— В тот день я, так сказать, работал у него шофером. Сидел в машине, ждал и видел, как он в мундире и шинели исчез в подъезде нашего второго святая святых после Дворца. Продолжался визит около тридцати минут. Через десять минут охранник автостоянки постучал в мое окно и сказал, что здесь можно только высаживать пассажиров, но не парковаться. Я опустил стекло и ответил, что жду человека, у которого сейчас важная встреча с премьер-министром, и что я не намерен двигаться с места. Он оставил меня в покое. Когда Хокан вернулся, на лбу у него блестели капли пота. Мы молча поехали прочь. Сюда, в кафе, — продолжал Стен Нурдландер. — И сидели за этим самым столиком. Когда вышли из машины, начался снегопад. В тот год в Стокгольме выдалось белое Рождество. Снег пролежал до новогоднего вечера, дождь снова все смыл.

Вернулась Мария, предложила еще кофе. На сей раз оба с удовольствием согласились. Когда Стен Нурдландер сунул в рот кусок сахару, Валландер вдруг сообразил, что зубы у него вставные. И почему-то на секунду-другую помрачнел. Вероятно вспомнив, что сам небрежничает с регулярными визитами к дантисту.

По словам Стена Нурдландера, фон Энке очень подробно, стараясь ничего не упустить, передал ему свой разговор с Улофом Пальме. Тот принял его благожелательно, задал несколько вопросов о его военной карьере, с легкой самоиронией обронил несколько слов о собственном статусе офицера запаса. И очень внимательно выслушал все, что изложил фон Энке. Фон Энке высказался очень четко, без обиняков. Что касается лояльности к своему работодателю, шведским вооруженным силам, то в кабинете премьер-министра он преступил все и всяческие границы. Испросив по собственной инициативе встречу с премьером, он сжег все мосты, ведущие к главкому и его штабу. Путь к отступлению был отрезан. И все же он не мог не высказать все как есть. Говорил он больше десяти минут. А Пальме слушал, так он сказал. Приоткрыв рот и не сводя с него глаз. Когда же Хокан умолк, Пальме некоторое время сидел в задумчивости, потом начал задавать вопросы. Перво-наперво он хотел знать, была ли у военных полная уверенность насчет принадлежности подлодки Варшавскому договору. Хокан, сказал Стен Нурдландер, ответил контрвопросом. Поинтересовался, могло ли быть иначе. Пальме не ответил, только чуть скривился и покачал головой. Когда Хокан заговорил о государственной измене и военно-политическом скандале, Пальме перебил его, сказав, что подобную дискуссию следует вести иначе, не наедине с премьер-министром. Дальше они не продвинулись. Один из секретарей осторожно заглянул в кабинет, напомнил о другой встрече. Хокан вышел потный, но испытывая облегчение. Пальме все выслушал, сказал он. Он был полон оптимизма и думал, теперь что-то произойдет. Премьер-министр наверняка понял его слова об измене. Теперь он возьмется за министра обороны и главкома, потребует разъяснений. Кто открыл клетку и выпустил подлодку? А главное, почему?

Стен Нурдландер замолчал, бросил взгляд на часы.

— И что же было потом? — спросил Валландер.

— Настало Рождество. Несколько дней вообще все было тихо-спокойно, но перед самым Новым годом главком вызвал Хокана на ковер. И сделал ему резкий втык за то, что он за спиной руководства встречался с Улофом Пальме. Но Хокан, разумеется, понял, что фактически выговор был адресован самому премьер-министру, которому не следовало принимать морского офицера, действовавшего в обход командования.

— Но он продолжал раскапывать этот инцидент? Не сдался? Хоть и оказался в изоляции?

— Да, он продолжал поиски правды. Двадцать пять лет.

— Вы его самый близкий друг. Наверно, он говорил вам об угрозах по своему адресу?

Стен Нурдландер молча кивнул. Без комментариев.

— А теперь он пропал.

— Он мертв. Его убили.

Ответ прозвучал быстро и жестко. Стен Нурдландер говорил о смерти как о чем-то не вызывающем сомнений.

— Почему вы так уверены?

— А какие могут быть сомнения?

— Кто его убил? И почему?

— Не знаю. Возможно, ему было известно нечто такое, что в итоге стало слишком опасным.

— Двадцать пять лет минуло с тех пор, как эти подлодки нарушали шведские границы. Что может представлять опасность спустя столько лет? Господи, уже и Советского Союза нет. И Берлинская стена разрушена. А Восточная Германия? Вся та эпоха канула в прошлое. Что за тени вдруг могли возникнуть сейчас?

— Мы думаем, что все это ушло. А что, если кто-то скрылся за кулисами и сменил костюм? Репертуар можно изменить, но все разыгрывается на тех же подмостках.

Стен Нурдландер встал.

— Можно продолжить разговор в другой день. Сейчас меня ждет жена.

Он отвез Валландера в гостиницу. Они уже собирались попрощаться, когда у Валландера возник новый вопрос.

— У Хокана были еще по-настоящему близкие друзья?

— Да нет. Пожалуй, Луиза. Старые морские волки зачастую очень сдержанные люди. Не любят толкотни. Я тоже был не очень уж близким другом. Ближе других, скажем так.

Валландер заметил, что Стен Нурдландер колеблется: сказать или не сказать? Но все-таки сказал:

— Стивен Аткинс. Американец, тоже подводник. Чуть помоложе его. По-моему, семьдесят пять ему стукнет на будущий год.

Валландер достал блокнот, записал имя.

— У вас есть его адрес?

— Он живет в Калифорнии, под Сан-Диего. Раньше базировался в Гротоне, там крупная военная база.

Любопытно, почему Луиза не упомянула про Стивена Аткинса? — подумал Валландер. Но этим обременять Стена Нурдландера незачем, он явно спешил и нетерпеливо выжал педаль газа.

Валландер проводил взглядом блестящий автомобиль, покативший вверх по склону.

Потом поднялся к себе в номер и обдумал все услышанное. Однако Хокан фон Энке по-прежнему был где-то в неизвестности, и он, похоже, ни на шаг к нему не приблизился.

8

Наутро позвонила Линда, спросила, как дела в Стокгольме. Он откровенно сказал, что, судя по всему, Луиза уверена: Хокана фон Энке нет в живых.

— Ханс в это верить отказывается. Он убежден, что отец жив.

— В глубине души он все же догадывается, что Луиза может оказаться права, предполагая наихудшее.

— А как думаешь ты?

— Выглядит все это скверно.

Валландер спросил, говорила ли она с кем-нибудь в Истаде. Он знал, что временами она контактирует с Кристиной Магнуссон, в том числе приватно.

— Дознаватель вернулся в Мальмё, — сообщила Линда. — По-видимому, твое дело вот-вот решится.

— Вероятно, меня уволят, — сказал Валландер.

Линда ответила чуть ли не возмущенно:

— Конечно, взять с собой в ресторан оружие — поступок идиотский. Но если тебя уволят, то, надо полагать, заодно еще несколько сотен шведских полицейских должны остаться без работы. За куда более серьезные нарушения дисциплины.