Фридрих Незнанский - Направленный взрыв Страница 19

Под вечер, когда на город опустилась прохлада, когда окончили свои трели муэдзины, мы отправились в ближайшее кафе, где сидели, потягивая кофе, одни пузатые пакистанцы и индусы. Но в кафе мы не стали задерживаться, увидев, что там нет ни одной женщины, так же как и на улице — ни одной. В кафе к тому же не оказалось ни капли спиртного, а Юрка хотел разыскать водку, пусть не русскую, любую. Мы отправились к центру и оказались возле дорогого ночного заведения, перед которым толпились мужчины. Вообще за время нашей прогулки я видел только одну женщину в чадре, которая пугливо почти бежала, шарахаясь от прохожих мужчин.

Я сказал, что не хочу снова пить за встречу, и мы зашли в это заведение с арабским названием, где «давали» танец живота. Подобные танцы я видел и в Европе, но здесь, под общий восточный колорит, он был более впечатляющим… Мы не стали ждать окончания шоу, вышли из кабаре, я оглянулся, Юрий тоже несколько раз оглядывался; но никого за своими спинами мы не обнаружили. Как ни странно, слежки не было, а я-то думал…

Мы должны ждать наступления ночи, поскольку ночью, как сказал Королев, нам предстояло выехать в большом фургоне в Афганистан. В фургоне находились пачки с пропагандистскими листовками на нескольких языках и ящики с медицинскими препаратами и медицинской аппаратурой. Когда перевалило за полночь, мы погрузились в фургон. Сидели возле самой кабины, забаррикадированные многочисленными ящиками и тюками с бинтами.

Тряслись долго. Большую часть времени я дремал. Я был по-прежнему мрачнее тучи и, чтобы ни о чем не думать, старался уснуть. К счастью, это удалось. Хотя Королев постоянно осторожно будил меня и пытался завести разговор о Москве, о политической ситуации в стране, о том, сколько сейчас получают офицеры. И есть ли в Германии «чекистки»? «Чекистками» в Афганистане звали женщин, которые приезжали из Союза работать в Афган за чеки. Во время войны большую часть зарплаты офицерам платили чеками, которые на родине с хорошей выгодой можно было обменять около любой внешторговской «Березки» или в той же «Березке» накупить на них баснословно дешевой японской аппаратуры, а потом ее перепродать. Как это все было давно, словно другая эпоха. А прошло-то всего несколько лет.

Мы ехали часов пятнадцать практически без остановок, лишь на границе едва притормозили на пять минут.

Под вечер машина остановилась в небольшом ущелье. Двое шоферов-афганцев помогли нам выбраться из-за баррикады ящиков. Я с наслаждением размял ноги, побродив босиком по дну маленького мутного ручейка; возле ручья горело несколько костров, вокруг которых сидели «духи». Некоторые из них подошли к нам и удивленно и недоброжелательно разглядывали двоих «бледнолицых». Это были люди из группировки Турана Исмаила.

Нам предложили поесть американской тушенки ножами прямо из банок. Видимо, моджахедам объяснили, что мы с Королевым — люди аль-Руниша. Я несколько раз слышал, как повторяют его имя наши шоферы-афганцы.

Со стороны густой стены «зеленки» послышалось бряцание оружия и шорохи. Наш фургон начали опорожнять, перегружая ящики и пакеты на спины лошадей и мулов.

В кромешной тьме мы снова двинулись в путь, следуя за лошадьми. Мы то поднимались, то, казалось, готовы были свалиться в бездонную черную пропасть, петляя по едва заметным каменистым тропинкам.

Перед рассветом вошли в «зеленку», и я мысленно облегченно вздохнул, так как моджахеды уже зажгли фонарики и кто-то закурил. Мы были в безопасности и, слава моему ангелу-хранителю, не напоролись ночью на засаду противоборствующей группировки.

До госпиталя Красного Креста оставалось рукой подать, а именно туда направлялся караван. В этом госпитале должен был находиться Салим аль-Руниш. Медикаменты и листовки принадлежали ему.

— Он существует легально, этот госпиталь? — спросил я у Королева.

— Почти легально. Он на территории, контролируемой племенем белуджей. — Юрий объяснил мне, что теперь нет уже никаких поводов для опасений. Там, где белуджи, там полный порядок. Эти белуджи — этакие афганские либералы, ни за кого не хотят воевать и сами лишний раз не суются на чужую территорию.

Скоро мы оказались возле берега мутной желтой речки метров пяти шириной. Все правоверные сели творить намаз, а я не удержался, и вместе с Юркой мы искупались в этой речушке, так как давно уже были покрыты толстым слоем пыли, прилипшей на потные шеи и лица.

Скоро снова двинулись в путь по краю «зеленки». Вдалеке за деревьями я видел дорогу, возле которой были точки наблюдения — маленькие сарайчики из ящиков и листов железа…

Вечером караван вышел на открытое пространство. И мы оказались возле небольшого оазиса из гранатовых и персиковых деревьев. Это была маленькая деревня, кишлак — покосившиеся дома, обмазанные красной глиной, рядом с которыми раскинулись палатки с нашитыми на них красными крестами. На крышах палаток были навалены связки соломы и саксаула.

— Ну вот, кажется, и пришли, — сказал Юрка, размазывая по лицу густые разводы желтой пыли, которой мы снова покрылись.

Нас никто не встречал, в отличие от моджахедов, к которым выскочили их шумные братья.

Вдруг я услышал — или это у меня уже от жары и духоты начались галлюцинации? — я услышал русскую речь, почти русскую! Но звали не меня.

— Юрля, Юрля! Как холосо, мы рада тебя видеть! — закричал, выскочив из палатки, маленький узкоглазый китаец.

— Здравствуй, Лен Нин! — вдруг заорал Юрка и бросился к этому китайцу, который был до того маленький, что едва доходил Королеву до плеча. Его кругленькое личико блинчиком с маленькими черными прорезями для глаз светилось радостью и удивлением.

Королев стал по-братски обниматься с китайцем, хлопая его по спине. Потом вспомнил про меня, заорал как резаный:

— Володя! Это же Лен Нин, мой лучший друг по плену!

Лен Нин, быстро согласно качая головой, подбежал ко мне, протягивая две ладони, сложенные лодочкой. Я пожал ему обе руки.

— Осень холосо, Лен, — Лен Нин представился, схватил мои руки и затряс их как в лихорадке.

— Вы, видимо, врач, товарищ Лен Нин? — спросил я.

— Да, учились Советский Союза, — улыбался он, по-прежнему качая головой, не хуже китайского болванчика.

Юрка принялся мне быстро объяснять, что мы находимся во французском госпитале на территории белуджей, который финансирует аль-Руниш.

А Руниш так до сих пор и не появился, хотя весь караван из нескольких лошадей и мулов был уже почти разгружен.

Я не стал мешать Юркиным разговорам с его бывшим другом по плену. Но Юрка опять подвел ко мне Лен Нина, я уже понял, что Лен Нин значит Ленин, — стал снова представлять мне китайского «Ленина», удивленно восклицая, что Лен по-прежнему снайпер. Только Лен теперь воюет не против русских интервентов, а против «духов» — тех, которые не белуджи.

Я спросил, где он учился в Союзе, на что Лен Нин ответил:

— Академия Фрунзе.

Моя физиономия брезгливо скривилась.

— Сразу видно, что французский госпиталь, — съязвил я Королеву.

И только я сказал это, как из той же палатки, из которой выбежал Лен Нин, появились две белокурые бестии, две девушки. Я чуть не рухнул от удивления, но справился с собой. Однако все же у меня отвалилась челюсть.

К нам подошли две высокие девицы в нейлоновых цветастых бюстгальтерах, обе светловолосые: одна — с длинными, до плеч, роскошными кудрями, а другая — подстриженная чересчур коротко, почти под ноль.

— Хай! — поздоровались они с Юркой.

Я тут же спросил по-английски, где господин Салим. Девицы нахмурились, но ничего не ответили. В ответ они представились, сказав, что они англичанки, Мэри и Барбара. Понемногу с разных сторон стали появляться и окружать нас такие же маленькие, как Лен Нин, китайцы.

— Куда ты меня завез? — сквозь зубы прошептал я Королеву.

— Все нормально, это наемники из бригады «Черный аист», — ответил Юрий. — Многие из них тоже снайперы, как Мэри с Барбарой.

— А вообще-то французы здесь есть? — спросил я у Мэри по-английски.

— Есть и врачи-французы. В общем, здесь у нас интернациональная бригада, выполняем интернациональный долг… — ответила она по-английски.

Многие из китайцев были с «Калашниковыми», они быстро что-то мяукали на своем языке, наверное, обсуждали наше прибытие. Я как можно вежливее улыбался.