Николай Леонов - Почерк палача Страница 19

– А пенсионер принимает заказы для покойного? – спросил Вагин. Оперу стало даже интересно, как сумел старый волк так крепко перекраситься.

– Мне со старого адреса сразу позвонили, вот я и вышел с сыном тебя встретить. Много говоришь. Коль имеешь работу и деньги, примем заказ. Пойдем в дом, что-то зябко, – Робер поднялся.

Квартира оказалась двухкомнатная, добротная, с холлом и большой кухней. Хозяйка встретила поклоном и забрала коляску, в ее молодом лице Вагин увидел что-то знакомое. Робер, войдя в дом, преобразился, снял куртку, перестал горбиться и шаркать, а очки положил на телевизор.

– Садись, в ногах правды нет, – Робер был одного роста с Вагиным, крепок, движениями ловок. – Я с твоего разрешения приму стакан, – он прошел на кухню.

Вагин сел в кресло, взял с тумбочки журнал «Смена», услышал на кухне громкий возглас, женский смех. В комнату влетела полногрудая хозяйка и обняла старого опера.

– Крестный! Не признала тебя! Вижу, знакомый, а не признала! Графиня я! – она томно опустила глаза. – Пятнадцать лет назад ты меня на Казанском взял, мент поганый, я пятерик схлопотала.

Вагин все вспомнил. Груня Тополева по кличке «Графиня» одевалась соответственно, несмотря на молодость, была известной и неуловимой воровкой-карманницей, работала только с богатыми дамами. Начальник МУРа на оперативке как-то в сердцах сказал:

– Орлы-сыщики, вы что же, все вместе одну девку взять не можете? Вчера у жены посланника она колье миллионное в театре сняла, меня в горком утром вызывали…

– Груди у тебя такой не было, – сказал Вагин. – И вообще, была ты девка противная! Как же вы столкнулись?

– Любопытный, – Робер вернулся с кухни, жуя огурец. – А я чуял, что ты в нашу команду перейдешь. Такие мужики за копейки не работают. Груня, дай нам кофе, гостю холодненький боржомчик открой. У него в глотке пересохло, он уже около часа толкового слова вымолвить не может.

– Боюсь горе принести в ваш счастливый дом, – ответил Вагин.

– Неужто президент спать не дает? – усмехнулся Робер. – Не верю, ты в политику не вяжешься, да и дело совершенно пустое, одного похоронишь, на его место еще дурней выберут.

– Гуров Лев Иванович. Знаешь? – быстро спросил Вагин.

– Который Мельника завалил, на Грузинке с Эффенди стрелялся? Толковый мужик, много слышал, говорят, на актера похож, – Робер взял изящную чашку с кофе, сделал деликатный глоток. – Слышал, люди постановили, что на его отстрел на главной сходке разрешение получить требуется. Задурел народ, таких авторитетов пачками мочат, хоть бы что, а мента порешить – святое дело, можно сказать, – так разрешение получи.

– Он порой ночами в свой дом темными переулками возвращается, – сказал Вагин, – любой отморозок, не слышавший о каких-либо законах, полковника ломом перекрестить может.

– Верно. Плевое дело, – согласился Робер. – Потому ты и поднял волну, разыскал покойника. Серьезный человек о твоего сыскаря и руки пачкать не станет. И цена за него лишь штука зеленых, – сказал Робер, затем сходил на кухню, махнул второй стакан водки и вернулся в гостиную.

Вагин прекрасно понял, что над ним издеваются, и, чтобы сбить с разговора нерв, сказал:

– А ты поставь пузырь на стол, не глотай, как алкаш, за углом. Я давно по данному делу спокойный.

– Я бы на твоем месте из-за всяких глупостей не стал бы серьезных людей искать, отрывать их от дела, – сказал запьяневший Робер. – Мешает тебе мент, так шлепнул бы его сам и закусил мороженым.

Вагину характера было не занимать, и никому он не позволял стоять над собой.

– Договорились, – Вагин кивнул. – Считай, разговора не было. Значит, наследника родили, хвалю. Когда семья одного окраса, то она крепкая.

Хозяйка легко поднялась из-за стола, взяла мужа под руку и повела в соседнюю комнату, бросив на ходу:

– Через тридцать минут станет трезвее ребенка.

Затем вернулась, смерила Вагина взглядом.

– Давно я тебя хотела, опер. С первой встречи. Иди умойся, перед серьезным разговором тебе тоже напряжение сбросить надо.

Она проводила опера до ванной, вошла следом, заперла за собой дверь.

Через некоторое время стол был накрыт по-обеденному, рядом с тарелкой хозяина стоял стакан, налитый наполовину, запотевший. Грозный Робер виновато взглянул на жену, выпил и сказал:

– На улице продрог, затем принял без закуси, извини, Груня.

– Бог простит, – Груня улыбнулась свеженакрашенными губами. – Вы остановились на том, что клиент ходит домой темным переулком.

– Ты умна в своих делах, а в мужские не лезь. Если настоящий сыскарь проходит двести метров темным переулком, значит, каждую машину, ночующую там, он знает и, увидев чужую, не пойдет, вернется. Проехать мимо и полоскать из автоматов – пустое дело. Машина лишь въедет в переулок, полковник будет уже в чужом подъезде и из окна «снимет» водителя. Если он ходит переулком, значит, знает то, чего мы не знаем. О переулке забыть. И кончайте разговор, сначала о деле. Боря, сколько?

Вагин к вопросу был готов, знал, что платить следует максимально, но только после кремации.

– Сто тысяч баксов после похорон.

– Не годится, – ответил Робер. – Пусть восемьдесят, но сорок и сорок.

– У нас нет лишних денег, – сказал Вагин. – Я уже сказал, сам знаешь – платим круто, но только по результату.

– У меня имеются три толковых парня, – задумчиво произнес Робер. – Сам я, естественно, не пойду. Сроки?

– Неделя.

– Живет?

– Никитский бульвар, двенадцать, работает в министерстве. На ночь машину оставляет либо на работе, либо в Калашном переулке, напротив поста охраны. Жена сейчас в отъезде, встает в восемь, выходит в девять. Лестницу и подъезд, а также лифт не рекомендую, только потеряешь людей. Машина черный «Пежо», горзнак запиши. Дорогу от Никитской до Октябрьской сам знаешь. Может ехать не один. Улицу видит лучше нас с тобой в лучшие годы.

– Запугал, запугал, – усмехнулся Робер.

– Предупредил. Нам необходим результат, на твоих мальчиков мне наплевать. Сложно, это точно. Но ведь и оплата не фантиками.

– Надо два дня на разведку, – сказал Робер. – Тебе же не годится, если я сегодня соглашусь, а через день в отказ пойду?

– Зря я тебя предупреждал, – после паузы сказал Вагин. – Ты теперь и на воду дуть будешь. Хорошо, послезавтра позвони мне. Если позовешь к телефону Толика, значит, согласен, и счетчик включен. Отказываешься, скажешь, мол, ошибся номером.

Робер проводил опера до передней, хозяйка открыла замок, вышла с Вагиным на площадку, перекрестила его и сказала:

– Он не откажется.

Заместитель министра Бодрашов сидел за своим столом, откинувшись на спинку кресла и вытянув длинные ноги, смотрел мимо сидевшего напротив Орлова и, как обычно равнодушно, не повышая голоса, говорил:

– Я, видимо, в разыскной работе слабоват стал. Практики мало, слишком высоко забрался, зрения и не хватает.

– Алексей Алексеевич, мы свои люди, коли решили поставить нам горчичник, можно подходы опустить, – ответил Орлов. – Тянем мы с Гуровым, можно сказать, непозволительно. Много у нас имеется, а сделать ничего нельзя. Вы человек опытный…

– Ой! – перебил Бодрашов. – Я еще и не дурак. Тянет Гуров, вы его прикрываете, я вас обоих понимаю. Но министр, отдельные депутаты, журналисты в наши сложности вникать не желают. Цифра угнанных машин и пропавших людей растет изо дня в день. Я сам в английском не силен, а вот помощник мне перевел, мол, банды терроризируют Россию. И приводит наш случай, где цифры уже зашкаливают за сотню.

– Пока нет трупов, нет никаких убийств, – ответил Орлов. – Писать все можно, бумага стерпит. Аналогичные преступления в последнее время больше не совершались, так что исходим из первоначального предположения – около тридцати.

– Тоже не кот чихнул, – скупо улыбнулся зам, а глаза у него были холодные. – Между прочим, если меня снимут, главку лучше не будет. Мне докладывали, что вы ежедневно ходите по тем трупам.

– Я того же мнения. Москва город большой, километр – не расстояние, – Орлов покраснел, мундир ему жал, и стоило разволноваться, как лицо тотчас становилось багровым.

Бодрашов скрипнул креслом, поднялся из-за стола.

– Бегать я не терплю, гимнастика не помогает, надо садиться на диету, – Бодрашов прошелся по кабинету. – А у меня после девяти вечера самый жор. И все норовлю какие-нибудь глупости проглотить: приправу острую, котлеты, и чтобы гора жареного лука. У меня есть друг, который утверждает, что мой мягкий характер меня погубит. Пройдемся по коридору, Петр Николаевич, я вас провожу, вы этот чертов мундир снимете, а я на вашего Гурова взгляну. Человека в Англии знают, а я в глаза не видел.

– Алексей Алексеевич, у вас давление в порядке? – спросил Орлов, расстегивая верхнюю пуговицу.

– Я не жалуюсь, врачи молчат, значит, в норме.

Генералы вошли в крохотную приемную Орлова, Верочка встала, хотела изобразить книксен, но не решилась, лишь покраснела.