Джон Кризи - Инспектор Вест в ужасе Страница 2

Стулья были отодвинуты от стола, кофейник стоял на специальной электроплитке, какие теперь употребляют в ресторанах. Он подождал, пока не сядет Мэг, потом занял свое место. Две сосиски, три кусочка поджаренного бекона и несколько подрумяненных картофелин были разложены на тарелочках. Он не должен был испытывать чувства голода, но при взгляде на это пиршество ему захотелось есть.

Она смотрела на него.

— Тебе лучше?

— Да, гораздо.

— Что за боль, дорогой?

— Похоже на удары. Стучит в голове… когда я наклоняюсь… — торопливо добавил Бирвитц. Солгать Мэг всегда было непросто.

— Забудь про это…

— Ты должен сходить к врачу.

— Ладно, как-нибудь…

— Ты должен, Витци!

— Поговорю с доктором Эстоном.

— Когда?

— Ну, на днях.

— Нет, Витц, это несерьезный ответ.

Он состроил смешную гримасу:

— Позабудь об этом. Возможно, это какая-то мигрень. У Лофти Геджа они бывают очень часто. Я видел сам, как он внезапно бледнеет, как смерть, а через минуту уже…

— Ты лучше ешь, — сказала Мэг.

Во время еды они были тихими и неразговорчивыми. Поведение Мэг можно было объяснить двояко: либо беспокойством за него, либо чувством вины. Господи, какой же он был болван!

Бирвитц покончил с едой, и Мэг налила ему вторую чашку кофе. Допив ее, он сразу же поднялся. Она подняла на него глаза.

— Я должен идти, — сказал он.

— Только не волнуйся, — стала уговаривать его Мэг. Она тоже поднялась, хотя еще не позавтракала, и пошла вместе с ним к выходу. Он достал с вешалки за дверью свою синюю фуражку, надвинул ее на один глаз и спросил:

— Как я выгляжу?

— Олл-райт.

Она стояла как раз перед ним на расстоянии вытянутой руки. На нее падал свет через стеклянный верх входной двери, отбрасывая блики на ее светлые волосы, и серебря виски.

— Мэг, — сказал он придушенным голосом и совершенно неожиданно схватил ее и притянул к себе, сжимая с такой силой, что она испуганно втянула в себя воздух. У него возникло дикое желание не отпускать ее, держать в своих объятиях, чувствовать биение ее сердца. Она хотела откинуть голову назад, но это было трудно. Ее рот был у его губ. Он спросил хриплым голосом:

— Мэг, ты меня любишь?

— Люблю тебя? — повторила она.

Это походило на вздох.

— Да или нет?

— Всем своим существом, — сказала она, — Как будто ты этого не знаешь, Витц! В чем…

— Нужно идти, — сказал он. — С тобой я тут окончательно потеряю голову, если только останусь дальше.

Он сжал ее руку, повернулся и быстро оттянул задвижку на двери.

— До свидания, дорогая.

— Витц?

— Я должен идти.

— Витц, в чем дело?

— Дикая головная боль.

— Витц, скажи мне, что случилось?

— Переутомился, по-видимому, — сказал он беспечно. — Разве человек не может сказать своей жене, как много она для него значит? Если бы мне грозило потерять тебя, я бы…

Он не закончил, поразившись сам, что заговорил о таком. Можно же вот так одуреть?

— Если повезет, вернусь рано, — добавил он, распахнул дверь и вышел на маленькое крыльцо.

Мэг снова промолчала, но когда он обернулся уже возле крыльца соседнего дома, она продолжала стоять у раскрытой двери, закусив нижнюю губу и хмуро сведя брови. Беспокойство или вина? Уже сейчас, хотя Мэг находилась от него всего в нескольких ярдах, он чувствовал, как в душу к нему вновь закрадывается сомнение. Полное доверие, которое он питал когда-то к жене, исчезло, стоило ему выпустить ее из своих объятий.

Он помахал ей рукой, повернулся и быстро зашагал к углу Хиллари-авеню. В некоторых письмах было сказано, что мужчины зачастили к ним в дом и оставались там достаточно долго, чтобы полежать с ней в постели. В ЕГО постели.

Если он станет наблюдать, соседи сразу же узнают. Все, что он мог сделать, это осторожно ее выспрашивать, не задавая прямых вопросов.

Продолжать и дальше жить в неизвестности было просто невозможно, а ведь у него был один человек, которому он мог бы поручить последить за Мэг, не опасаясь сплетен и нескромных вопросов. Его старый приятель, тоже служивший в полиции, Мэнни Томпсон. Конечно, это идиотизм обращаться к кому-либо с подобными поручениями, только у него не хватало никаких сил и дальше терзаться сомнениями.

От их бунгало до остановки автобуса было 10 минут ходу, а оттуда до полицейского участка, где он должен был быть в половине десятого утра, еще 20 минут. Накануне вечером он задержался на работе, поэтому имел право сегодня явиться с небольшим опозданием.

Заворачивая за угол, Бирвитц оглянулся назад. Мэг больше не было на крыльце, к воротам же она вообще не выходила. Бирвитц ускорил шаг. Он умел и любил ходить пешком, но в последнее время эти прогулки перестали доставлять ему удовольствие.

Он дотронулся рукой до письма в кармане. Даже если бы он никогда больше не увидел его, все равно этот текст будет стоять у него перед глазами до самой смерти. А одно слово буквально плясало у него перед глазами: «шлюха».

Кто мог обозвать такими словами его Мэг? Кто осмелился бы это сделать, если бы для этого не было оснований? В конце-то концов, откуда он, Бирвитц, мог знать, что в письмах не была написана правда? Нельзя ли отложить слушанье этого дела в суде? Имеет ли он на это моральное право? Ведь тогда эта пожилая особа, которая непременно станет ссылаться на клептоманию, сумеет вывернуться. Нет, он должен быть на суде. Впрочем, если ее оправдают, кому от этого будет большой вред? Он же сможет сказаться больным, притвориться…

Он дошел до автобусной остановки, прекрасно зная, что поедет сперва в участок, а оттуда в суд и станет там терпеливо ждать, пока не настанет его очередь давать показания. Дисциплинированность была его второй натурой, он бы не смог не подчиниться приказу.

Но сейчас в дороге, у себя в кабинете, в зале суда на месте для свидетелей, пока одна половина его сознания будет следить за всеми перипетиями дела, вторая будет думать о Мэг. О ней, о постели, об этих проклятых письмах.

В это утро он получил десятое.

Глава 2

СВИДЕТЕЛЬ

Бирвитц почувствовал необычайное волнение, стоило ему переступить порог полицейского участка. Оно чувствовалось и в необычайном блеске глаз Корби (детектива-сержанта, которому оставалось доработать всего несколько месяцев до пенсии, так что как правило, он держался с таким видом, словно его не могло удивить ни одно преступление под солнцем), и в том, что дверь в кабинет суперинтенданта была плотно заперта, хотя в этот час ей полагалось быть широко распахнутой, чтобы все могли слышать, как «старик» отдает басом распоряжение на день. Олдерман, второй детектив-констебль, высокий, худой, казался необычайно взбудораженным.

Увидев Бирвитца, Корби заворчал:

— Надо же тебе выбрать именно этот день для опоздания.

— Кто это опоздал? — запальчиво спросил он.

— Наверное, ты не слышал последней новости? — осведомился Олдерман.

Бирвитц усилием воли прогнал мысли о Мэг.

— Нет, конечно. А что случилось?

— Вчера вечером Мэнни Томпсон заметил, что в один из домов по Риверсайд-драйв лезет вор. Ну и тихонечко пошел за ним. А эта сволочь выстрелила в него!

Олдерман был вне себя. Бирвитц почувствовал, что его охватило отчаяние.

— Он тяжело ранен?

— Останется жить, чтобы было куда повесить медаль, — не мог не съязвить Корби.

— Что же это такое? — воскликнул Бирвитц. Он был обескуражен и растерян главным образом потому, что твердо решил довериться Мэнни, чтобы как-то ослабить гнетущее напряжение.

Как-то надо было справиться со своим отчаянием, чтобы никто не догадался, что ему впору сесть и заплакать.

— Так Мэнн захотел стать героем?

— Разве можно так говорить? — рассердился Олдерман. — Он все-таки пустился в погоню за этой сволочью, несмотря на пулю в плече, догнал и задержал его, пока не подоспела помощь. Негодяя доставили сюда, сегодня с ним будут разораться, а сейчас в кабинете нашего «старика» находится Вест из Ярда.

— Большой начальник, да? — спросил Бирвитц.

Чувство облегчения при известии о том, что Томпсон ранен не слишком опасно, было испорчено его личными переживаниями и мыслью о том, что теперь наверняка слушанье «его дела» будет передвинуто на более поздний час. Можно не сомневаться, что нажмут на все пружины, чтобы в суде отдали предпочтение суперинтенданту Весту. Ну и вообще дело о ранении при исполнении служебных обязанностей или о покушении на убийство должно разбираться раньше, чем какой-то ерундовый иск против мелкой магазинной воровки.

Бирвитц почувствовал, что остальные поглядывают на него с любопытством, как если бы они ожидали от него иной реакции. И в этом не было ничего удивительного, при других обстоятельствах Бирвитц конечно выразил бы больше участия и беспокойства за судьбу Мэнни.