Сергей Высоцкий - Пунктирная линия (журнальный вариант) Страница 20

Что сумел разузнать журналист за сутки, прошедшие с того момента, как он познакомился с делом? С чего он начал? С поиска родственников Климачева и Полякова? Что могут они рассказать о прошлом этих людей, даже если захотят?

«Я смотрю на дело слишком профессионально, — остановил себя полковник. — Журналисту, наверное, интересно было узнать, кем стали дети преступников, как они живут?»

Он пометил на листке: «1. Родственники» и подумал о том, что Борису Андреевичу, наверное, мало показалось папки с делом Бабушкина. Были в годы блокады и другие процессы, на которых судили настоящих жуликов и расхитителей. У Лежнева могло появиться желание посмотреть на явление пошире. Года два назад Корнилов уже листал похожие синие папки.

Полковник записал: «2. Архивы».

Потом он позвонил Вере Михайловне Лежневой — узнать, не брал ли ее муж от редакции письмо в архив. Но телефон не отвечал. Наверное, Лежнева была в больнице.

Корнилов достал из сейфа папку с делом Бабушкина. Исходные данные для поисков и у Лежнева, и у него были одни и те же — хранящиеся в этой папке документы. «Так и не выяснил я, куда пропали материалы предварительного расследования!» — с неудовольствием подумал полковник и подчеркнул в своей записке слово «архивы» тремя жирными линиями.

Снова и снова он листал дело. Для того чтобы восстановить картину суда, Лежнев мог попытаться разыскать его участников. Заместителя начальника управления Наркомюста по Ленинграду Соколова, заместителя прокурора Исаенко. Судью Толя. Если они еще живы.

Полковник переписал все фамилии на листок. Недоставало только фамилии следователя. «Завтра затребую еще раз материалы предварительного расследования и выясню, — подумал Игорь Васильевич. — У Бори не было времени меня опередить».

И еще одна строка появилась на листке: «3. Судебное дело Климачева».

Последние дни забот у Бугаева было по горло. Белянчиков в таких случаях говорил: «Напряженка». Майору это слово не нравилось. Резало слух. Так же как «замот» и «заморочка». Он приходил домой усталый, с гудящей от курева и кофе головой, принимал теплый душ и засыпал, едва голова касалась подушки. Ни кофеин, ни никотин еще не могли совладать с его здоровым организмом. Но каждый раз он просыпался с каким-то мучительным чувством неудовлетворенности. Так бывает, когда человеку приснится сон, но какой — не вспомнить. Остается лишь ощущение значительности приснившегося. Спал Семен последнее время без сновидений и совершенно справедливо рассудил, что его неясная тревога имеет вполне реальную основу. Что-то в эти дни он упустил очень важное.

В то время, когда шеф листал синюю папку с делом Бабушкина и методично расписывал свои действия на завтра, майор ходил взад и вперед по кабинету и лихорадочно вспоминал людей, с которыми встречался в последние дни.

Первый день — выезд на Каменный остров, осмотр места происшествия, всего парка, разговоры с жильцами немногочисленных домов и с многочисленной охраной государственных дач, с отдыхающими из санатория, с матерью Бабушкина. Надо же, еще в первый свой приход в их квартиру он мог споткнуться об этот проклятый саквояж с деньгами!

Шаг за шагом Бугаев вспоминал подробности увиденного, лица людей, их реплики, их реакцию на вопросы.

За первым днем следовал второй, третий... Загорелая, будто подвяленная на солнце, Агния Петровна Зеленкова. Стоп! Она же сказала о поздравительных открытках от Полякова! Как же я не уловил такую важную информацию сразу? Осел!

Торопясь, он начал листать записную книжку, нашел домашний телефон секретарши и, уже набирая номер, подумал с тревогой: «А ведь я даже не сообщил ей о смерти старика!»

— Слушаю вас, — ласково откликнулась Зеленкова.

— Агния Петровна, здравствуйте. Вас беспокоит майор Бугаев из милиции. Помните, мы недавно беседовали с вами о Капитоне Григорьевиче?

— Что с ним? Он нашелся? — с тревогой спросила Зеленкова. — Я вам много раз звонила, телефон не отвечал. Мне уже бог знает что в голову полезло...

— Простите. Я был все время в разъездах. Завтра утром приеду к вам, все объясню. А сейчас напомните мне, пожалуйста, когда Капитону Григорьевичу пришла последняя открытка от Полякова? Та, что вы из почтового ящика вынимали.

— Господи, да что вы об открытках! Капитона Григорьевича все нет и нет! И квартира опечатана! Что случилось?

— Я вам потом объясню, Агния Петровна. Сейчас важно, чтобы вы вспомнили...

— Про открытку от Полякова? К майским праздникам она пришла! День я не помню. Самый конец апреля.

— Спасибо, — сказал майор. — Большое спасибо. Завтра я у вас буду.

— Получается, что Поляков жив? — удивился Корнилов, выслушав покаянную исповедь майора. — А как же некролог, вырезанный Романычевым из газеты?

— Ошибся дедушка, — сказал Бугаев. — И как мне кажется, ошибка эта стоила ему жизни...

— Только не увлекайся! — остановил его полковник.

— Я думаю, Лежнев поехал к родственникам того Полякова, чей некролог лежал у Романычева в тетради. Решил порасспросить их об усопшем, о его характере, привычках — ему ведь для очерка психология нужна, яркие детали, — продолжал Бугаев, и полковник отметил, что ход рассуждений майора совпадает с его мыслями. — Так выяснилась ошибка. Остальное — дело техники. Разыскал журналист настоящего Полякова и...

— Счастливый ты человек, Бугаев, — вздохнул полковник. — Все умеешь объяснить. Скажи мне: почему вдова и сын расстрелянного Бабушкина не хотят добиваться его реабилитации? Не верят?

— Игорь Васильевич, вы же видели мамашу! В чем только душа теплится? Ей волноваться нельзя. Отдаст богу душу. Жалеют ее, наверное? Только и всего.

Корнилов промолчал. Он словно увидел весельчака Бугаева новыми глазами.

21

Последние годы Корнилов спал плохо. Привыкать к снотворному ему не хотелось, и он перепробовал массу безвредных и, как оказалось, бесполезных средств от бессонницы. Глотал перед сном ложку меда, запивая его теплой водой, пил часто валериановый корень, ел размоченную курагу. После теплого душа, не вытираясь, ложился в постель. Гулял перед сном по часу или не выходил на прогулки вовсе... Не помогало ничего. Даже чтение скучных книг. Советы врачи давали противоречивые. А его старый друг, доктор Козлов, как-то сказал Корнилову:

— Ну чего ты меня выспрашиваешь? Я и сам не могу заснуть, пока не глотну димедролу и запью бутылкой пива.

Идея с пивом пришлась Игорю Васильевичу по душе. Он попробовал пиво без димедрола. И быстро заснул. С тех пор, ложась спать, он ставил на ночной столик бутылку пива. Действовало неплохо. Получасовое чтение «под пивко» помогало заснуть. Но появились новые неприятности. Стала сниться всякая чертовщина...

В ту ночь Игорь Васильевич вообще не сомкнул глаз. Не помогли ни пиво, ни снотворное. Утром жена спросила с тревогой:

— Ты когда уснул?

— Около двух, — соврал Корнилов. Жена с сомнением посмотрела на него.

— Ты же почернел, Игорь. В гроб краше кладут.

— Сегодня магнитная буря, — попробовал отшутиться он.

Горячий душ и крепкий кофе помогли ему обрести форму. Приехав на службу, Корнилов снова сварил себе кофе.

Сводка за сутки была на удивление спокойной, и Корнилов отменил оперативку. Ему не хотелось сегодня терять время.

В девять тридцать Игорь Васильевич уже знакомился со списком двенадцати Поляковых, проживавших в Гатчине. Среди них был и Поляков Петр Михайлович, 1917 года рождения, проживавший на Парковой улице в доме № 14.

— Здорово все сошлось на Гатчине! — радовался Бугаев.

Как он умудрился в такую рань установить всех гатчинских Поляковых, полковник спрашивать не стал. Отметил только, что майор сегодня тоже подрастерял свой франтоватый лоск. Может, и впрямь магнитные бури на них стали действовать? И смех и грех с этими прогнозами!

— Дедушка в Гатчину ездил? — Семен упорно называл покойного Капитона Григорьевича «дедушкой». — Лежнев с Гатчины начал?! И там же, оказывается, Поляков живет! Есть повод задуматься?

— Поляков на пенсии?

— Как бы не так! Работает главным специалистом гатчинского Гипромеза. И тоже кандидат технических наук. Надо ехать в Гатчину, товарищ полковник!

— Успеем. Скажи мне лучше — ты можешь себе представить ученого, главного специалиста института, стерегущего свою жертву с куском трубы в руке?

— Очень даже могу.

— Семидесятилетнего деда?

— Могу! — упрямо повторил Бугаев.

— Ладно. Свяжись со следователем. Доложи ему о Полякове.

Когда майор ушел, Игорь Васильевич попросил секретаря соединить его с начальником жилотдела того района, где жили Бабушкины. Начальника звали Олег Павлович Зорин. Корнилов коротко рассказал ему о неудобной и холодной квартире Бабушкиных.