Вольф Долгий - Только всем миром Страница 20

Да, Кудасов, несомненно, все это отчетливо сознавал.

Он не оправдывался— объяснял, как это все у него так погано получилось. Спал плохо — все боялся проспать, хотя, по совести, никогда такого не было — чтобы проспал, да и будильник завел для верности. Поднялся на добрый час раньше, чем нужно — в четыре. Побрился, позавтракал, оделся, даже шинель натянул на себя, но потом прикинул: минут двадцать, как минимум, можно еще в тепле побыть, прямо на кухне присел на стул — и как провалился! Открыл глаза — уже семь! Поздно уже!.. Право, даже и жалко было смотреть на Кудасо- ва — так казнит себя человек. Но и то ведь сказать — вина не из малых.

…Кабинет Исаева в райотделе более всего походил в этот день на какой-нибудь штаб, куда непрерывно сходятся донесения с поля боя. Штаб, положим, и есть, подумал Чекалин, штаб оперативно-розыскной группы. Что же касается донесений, то в данном случае это несколько громковатое слово лучше заменить другим: сведения, скажем, и тогда все будет на своем месте. Сюда, в кабинет Исаева, поминутно поступают сведения* могущие иметь отношение к делу, — все равно, прямое или косвенное. Самый объем всей этой информации был устрашающе велик. Преобладали сведения о лицах, имеющих сходство с преступником, совершившим убийство, точнее сказать — с композиционным портретом предполагаемого убийцы. Это начал делать свое дело помянутый портрет, размноженный фотоспособом во многих десятках экземпляров и широко распространенный по городу:

Просматривая сообщения, Чекалин с немалым удивлением обнаружил — притом двукратно, из разных источников — имя Виталия Горячева, парня из соседской квартиры. По одному из сообщений, на него указали как на шофера автобазы, работающего на польском «жуке», здесь полностью были названы имя его и фамилия. Второе сообщение было довольно туманным: дескать, парень 22–23 лет, который примерно с месяц назад разводился в нарсуде с Оленькой Горячевой; имя этого парня, разумеется, тотчас было установлено: суд помещался в здании напротив.

Виталика Горячева Чекалин знал с пацанов. Парень, в принципе, не золото. Был в его биографии и такой, не шибко украшающий его штрих: года полтора назад судили, его за угон такси. Цель угона, слава аллаху, вполне детская. Как увидел в пустой машине ключ, оставленный в замке зажигания, не выдержало ретивое: сел за руль, посадил эту самую Оленьку, тогда еще не Горячеву, рядом — и был таков. Много, правда, не наездил, задержали буквально через пять минут, не сопротивлялся, сразу все как есть рассказал. Зачем угнал? А покататься! Вернее — ненаглядную Оленьку покатать! Полгода потом высчитывали по приговору суда двадцать процентов с заработка.

Что до крайности удивило Чекалина, когда наткнулся в списке на своего соседа — как это самому не пришло на ум, что Виталий и впрямь чем-то смахивает на предполагаемого преступника? Только сейчас вот, когда, что называется, ткнули пальцем, обнаружил: похож, определенно ведь похож, чертяка! Правда, сколь помнилось, волосы у Виталия не больно-то светлые, скорее русый он, и разрез глаз, пожалуй, не тот… но какое-то сходство определенно имеется.

За Виталия Горячева Чекалин, вообще-то, был спокоен. В том смысле — едва ли он способен на убийство. Несмотря на тот случай с угоном машины, парень вроде доброкачественный. Спросил у Исаева — вызывали ли Горячева. Да, вызывали. Пустой номер. Не признали в нем Блондина. К тому же алиби у него: в ту ночь был в дальней поездке за пределами области. Чекалин еще поинтересовался, как вел себя Горячев. Оказывается, нормально вел себя. Как это — нормально? С некоторым испугом… Невольно улыбнувшись, Чекалин подумал: «А ведь, пожалуй, прав Исаев — «некоторый» испуг (или лучше сказать — опаска) и впрямь нормальное состояние для любого человека, которого вызывают в милицию…»

Впрочем, в жизни не все одни лишь правила — она, жизнь, горазда и на исключения из правил. Доставили в райотдел одного малого под хорошим градусом. Первоначально привлек внимание потому, что у трамвайной остановки приставал к девушке, а затем уж — пока везли в райотдел — старшина Чинков вдруг сообразил, что этот донжуанчик вполне соответствует композиционному портрету разыскиваемого преступника. Ну, насчет «вполне» старшина Чинков, положим, немного лишку взял: некоторое сходство — так, пожалуй что, вернее будет сказать. Так вот, у этого малого ни малейшего «испуга» не было. Вел себя, паршивец, не просто вызывающе — нахально: не имеете права! Моя милиция должна, мол, беречь меня! Пришлось кое-что разъяснить буйному «любителю свободы» — пьяная дурь мигом слетела. Через минуту он уже просил прощения, через две — клялся и божился, что больше не будет (ничего не будет, в том числе и водку хлестать), через три — чуть не плакал от счастья, что его отпускают восвояси подобру-поздорову.

В комнате у дежурного к этому времени сошлись еще человек пять — все, как на подбор, парни высокие, сплошь блондины всех оттенков и мастей. С каждым из них работал кто-нибудь из следователей райотдела, каждого обязательно предъявляли опознавателю. Чекалин несколько раз выходил к дежурному — глянуть, кто да что там. И всякий раз не мог перебороть изумления. Все эти парни — очень, очень разные. Даже рядом поставь их — не сразу догадаешься, что они чем-то похожи друг на друга. А вот каждый из них в отдельности очень даже напоминает хотя бы один из вариантов композиционного портрета. Видимо, размышлял над этим диковинным феноменом Чекалин, речь, видимо, должна идти не о буквальном сходстве; дело тут, вероятно, в определенном человеческом типе; так что сходство тут, скорее, родовое. Но в любом случае одно не подлежит сомнению: сеть заброшена надежная, мелкоячеистая.

Около каждого пункта перечня поступившей по делу информации значилось: «исполнено» и стояла фамилия сотрудника, осуществившего проверку. Просматривая сводку за вчерашний день, Чекалин наткнулся на пункт, где помечен был лишь исполнитель — Сычев. В сообщении говорилось, что рисованный портрет полностью (в этом месте Чекалин мысленно поставил три восклицательных знака, но миг спустя переменил их на вопросительные), — итак, полностью совпадает с плотником РСУ по имени Влад, фамилия неизвестна, проживает с матерью и малолетней сестрой на втором этаже дома, где расположена центральная аптека. Чекалин вызвал Аркашу Сычева, спросил, чем закончилась проверка.

— А она еще не закончилась, Анатолий Васильевич, — сказал Сычев. — Не видел я Влада, не сподобился. Я так понимаю — в кабак он наладился после работы. Судя по тому, как мамаша его меня встретила.

Более или менее интеллигентная по виду гражданка, а тут, увидела меня, сразу: «Тебе, ханурику, лучше знать, где твой Влад!» Обидно даже…

Из этих Аркашиных слов легко было заключить, что, не иначе, он опять копировал бывалого сыщика из очередного теледетектива, — они, превеликие эти сыщики, известное дело, только и знают, что перевоплощаются, по мере надобности: то, к примеру, в алкаша подзаборного, то, бывает, в коммерсанта из сильно южных краев. У Сычева тоже была своя излюбленная маска: потертые джинсики, концы расстегнутой рубахи узлом на пузе, адидасовская кепочка — эдакий блатяра из ближней пивной. Верно, в подобном виде и предстал перед матерью того Влада — не мудрено, что их встреча была не из тех, о которых говорят, что она прошла в теплой и дружественной обстановке. Сколько уж раз говорено ему: липовая романтика, друг, уж оставь ее для авторов расхожих детективчиков, к чему пижонить, серьезным ведь делом занимаемся. Знай себе отшучивается! Если бы Чекалин не видел его в деле, в настоящем деле, давно бы, может, крест на нем поставил. Но Чекалин знал: если нужно брать вооруженного преступника — надежнее напарника, чем Аркадий, не найти; он редкостно храбр, но, что в сто крат важнее, не безоглядно, а умно, расчетливо храбр. А как в прошлом году он обезвредил бежавшего из мест заключения матерого бандюгу Мам- лина? У самого пистолетик только, а у того боевой автомат, которым готов был, не раздумывая, косить всех, кто ни попадет под руку. Этот эпизод совершенно бескровной поимки опаснейшего преступника, право, заслуживает чести быть детально расписанным в каком-нибудь пособии по криминалистике.

— Рассекречиваться перед матерью, — продолжал Аркадий, — мне не показалось обязательным. Ждать, когда Влад изволит вернуться из своего культпохода в кабак, — тоже роскошь излишняя. Я попросил участкового — Саватеев, может, знаете? Мужик толковый, — чтобы обязал Влада явиться к нам.

Чекалин давно знал Саватеева, действительно хороший работник, один из лучших участковых города.

— А как его — я имею в виду Влада — Саватеев характеризует?

— Как? А никак. Ни в чем таком-этаком не замечен.

Разве вот что: последнее время частенько мальчик выпивать стал. Но — без эксцессов вроде… Простите, Анатолий Васильевич, у вас есть какие-нибудь особые причины интересоваться этим балбесом?