Жан-Клод Иззо - Мертвецы живут в раю Страница 20

Я пришел пешком. Ради удовольствия побродить в порту, грызя соленый арахис. Мне нравилась эта прогулка. Портовая набережная, набережная Бельгийцев, набережная Рив-Нёв. Запах порта. Моря и отработанной смазки.

Торговки рыбой, неизменно горластые, продавали дневной улов. Дорад, сардин, морских сомов и пателл. Перед прилавком африканца группка немцев торговалась из-за слоников черного дерева. Африканец восторжествует над ними. Он прибавит поддельный серебряный браслет, с фальшивой пробой. Уступит сто франков за все. Но все равно останется в выигрыше. Я улыбнулся. Таким я знал их всегда. Мой отец отпускал мою руку, и я бежал к слоникам. Я садился на корточки, чтобы рассмотреть их поближе. Я не смел прикоснуться к ним. Африканец смотрел на меня, вращая глазами. Это был первый подарок моего отца. Мне было четыре года.

С Батисти я пошел на обман.

— Почему ты навел Уго на Дзукку? Это все, что я хочу знать. И кто здесь что выигрывает?

Батисти был старый лис. Он тщательно жевал, допил свой бокал вина.

- Что тебе известно?

- Кое-какие вещи, о чем я не должен бы знать.

Его глаза искали в моих указания на блеф. Я не моргнул.

- Мои информаторы были точны.

- Кончай, Батисти! Мне на твоих информаторов насрать. Их у тебя нет! Тебе велели это сказать, ты это и говоришь. Ты послал Уго сделать то, на что никто не решился бы пойти. Дзукка был под «крышей». А Уго после этого убили. Полицейские. Хорошо информированные. Уго попал в западню.

Мне казалось, будто я ловлю рыбу на толстую лесу. На ней полно крючков, и я жду клёва. Батисти выпил свой кофе, и у меня возникло ощущение, что мой кредит исчерпан.

- Слушай, Монтале. Есть официальная версия, ты ее и держись. Ты легавый из пригорода, таким и оставайся. У тебя на берегу миленький домик, постарайся его сохранить. (Он встал.) Советы бесплатные. Счет за мной.

- А Маню? Ты тоже ничего не знаешь? Тебе на него плевать!

Я сказал это из злости. Я был дурак. Я выдавал гипотезы, которые сам же построил.

То есть, ничего убедительного. Я только высказал едва скрытую угрозу. Батисти пришел лишь ради того, чтобы вытянуть все, что я знал.

- Все, что касается Уго, касается и Маню.

- Но ты его очень любил, Маню. Разве нет?

Он бросил на меня злой взгляд. Я попал в самую точку. Но он мне не ответил. Он поднялся и пошел к стойке, держа в руках счет. Я пошел за ним.

- Я тебе признаюсь, Батисти. Ты меня облапошил, так ведь. Но не думай, что я все брошу. Уго заходил к тебе, чтобы получить наводку. Ты его ловко провел. Он только хотел отомстить за Маню. Значит, я тебя не отпущу. (Он забрал сдачу. Я положил ладонь ему на руку и склонился к его уху.) И еще одно, - прошептал я. - Ты так боишься сдохнуть, что готов на все. Ты трусишь. У тебя нет чести, Батисти. Когда я все выясню об Уго, я тебе припомню. Поверь мне.

Он высвободил руку, посмотрел на меня с грустью. Даже с жалостью.

- Тебя прикончат раньше.

- Лучше бы это случилось с тобой.

Он ушел, не обернувшись. Какое-то мгновение я смотрел ему вслед. Я заказал вторую чашку кофе. Пара итальянских туристов встала и ушла, расточая «чао, чао».

Если в Марселе Уго имел кого-то из близких, то они, конечно, газет не читали. Никто не объявился ни после того, как его пристрелили, ни после появления извещения о смерти, что я передал в утренние выпуски трех ежедневных газет. Разрешение на захоронение было выдано в пятницу. Мне пришлось выбирать. Я не желал, чтобы его бросили в общую могилу как собаку. Я достал мою заначку и взял на себя похоронные расходы. В этом году я в отпуск не поеду. Впрочем, я никогда не езжу в отпуск.

Могильщики открыли склеп. В нем были похоронены мои родители. Внутри еще оставалось место для меня. Но я решил подождать. Я не считал, что еще один постоялец может их стеснить. Стояла адская жара. Я посмотрел в темную и сырую дыру. Уго она не понравилась бы. Да и никому другому. Лейле тоже. Мы похороним ее завтра. Я еще не решил, пойду или нет. Для них, Мулуда и его детей, я теперь был совсем чужой. К тому же полицейский. Который ничему не мог помешать.

Все разваливалось. Последние годы я жил в спокойствии и равнодушии. Словно меня не было на свете. Ничто меня по-настоящему не трогало. Ни старые приятели, которые больше не звонили. Ни женщины, которые меня бросали. Я приглушил мои мечты, мои ненависти. Я старел, не имея больше никаких желаний. Жил без страсти. Спал со шлюхами. И счастье было лишь на конце удочки.

Смерть Маню встряхнула все это. Вероятно, слишком слабо, если судить по моей шкале Рихтера. Смерть Уго была пощечиной. По всей морде. Она извлекла меня из старого, нечистого сна. Я пробудился к жизни, и ни хрена не случилось. То, что я думал о Маню и Уго, ничего не меняло в моей жизни. Они-то пожили всласть. Мне очень хотелось бы поговорить с Уго, попросить рассказать о его странствиях. Сидя ночью на скалах в Гуд, мы мечтали лишь об этом -уехать куда глаза глядят.

«Черт возьми! Почему им хочется бежать в такую даль!» - возмущался Туану. Он призывал в свидетели Онорину. «Что они хотят там увидеть, эти мальчишки! Что?! Ну, ты можешь мне сказать! У нас тут все страны есть. Люди всех рас. Представители всех широт». Онорина ставила перед нами тарелки с рыбным супом.

— Наши отцы пришли сюда из разных мест. Они осели в этом городе. Вот так-то! Все, что они искали, они нашли здесь. И, черт побери, даже если они по-настоящему ничего не нашли, они, учти это, остались тут.

Он переводил дух. Потом рассерженно смотрел на нас.

— Попробуйте это! — кричал он, указывая на тарелки. - Вот лекарство от глупостей!

— Мы здесь гибнем, — осмелился заметить Уго.

— Гибнут и в других местах, мой милый! Это хуже!

Уго вернулся, но он умер. Закончил путь. Я кивнул. Гроб поглотила темная и сырая дыра. Я проглотил слезы. У меня во рту остался привкус крови.

Я притормозил у офиса «Такси Радио», на углу бульваров Пломбьер и Гальсьер. Я хотел прояснить этот след, след такси. Может быть, он меня никуда не выведет, но это была единственная нить, которая связывала Лейлу с двумя убийцами с площади Оперы.

Какой-то малый в бюро листал с усталым видом порнографический журнал. Законченный mia. Длинные волосы на затылке, ужасная прическа «дикобраз», пестрая ру

башка, распахнутая на смуглой и волосатой груди, толстая золотая цепь, на которой болтался «Иисус» с бриллиантами в глазах, по два перстня на каждой руке, черные очки на носу. Выражение mia пришло из Италии. Из фирмы «Ланча». Они выпустили автомобиль «mia», у которого отверстие в окне позволяло высовывать наружу локоть, не опуская стекла. Для марсельцев это уже было слишком!

Таких mia было полным-полно во всех бистро. Это были пижоны, ловкачи. Расистские хамы. Целыми днями они просиживали за стойкой, потягивая анисовый ликер «рикар». Дополнительно им случалось немножко работать.

Тот, что был передо мной, наверное, ездит на «рено-12» - машине, утыканной радиомаяками, с надписью «Dede & Valerie» на радиаторе, с висящими на смотровом стекле мягкими игрушками, с обтянутым обивочной тканью рулем. Он перевернул страницу. Его взгляд упал на промежность пышной блондинки. Потом он соблаговолил поднять на меня глаза.

- Вы по какому делу?

Я показал ему мое удостоверение. Он едва на него взглянул, как будто уже не раз его видел.

- Вы дочитываете?

Он слегка приспустил с носа очки, равнодушно посмотрел на меня. Казалось, что необходимость говорить его утомляет. Я ему объяснил, что хочу узнать, кто в субботу вечером вел «рено-21» под номером 675JLT13. Речь идет о проезде на красный свет. На авеню дез'Эгалад.

- Теперь вы приходите ради этого?

- Мы приходим ради всего. Иначе люди пишут министру. Подана жалоба в суд.

- Жалоба в суд? Из-за проезда на красный свет?

Для него это был гром с ясного неба! В каком же мире мы живем!

- Полным-полно сумасшедших пешеходов, — сказал я.

На этот раз он снял очки и внимательно посмотрел на меня. На тот случай, если он схлопочет от меня по роже.

- Ну да, а мы расплачивайся, черт возьми! Лучше бы вы теряли меньше времени на эти глупости. Потому что нам необходима безопасность.

- На пешеходных переходах тоже. (Он начинал меня раздражать.) Фамилия, имя, адрес и телефон шофера!

- Если он должен явиться в комиссариат, я ему передам.

- Я сам его вызову повесткой.

— Вы из какого комиссариата?

— Центральное бюро.

- Я могу еще раз взглянуть на ваше удостоверение?

Он взял его, записал на клочке бумаги мою фамилию. Я понял, что пересек последнюю черту. Но было слишком поздно. Он, почти с отвращением, вернул мне удостоверение.

- Монтале. Итальянец, да? (Я кивнул в знак согласия. Казалось, он погрузился в глубокое раздумье, потом снова посмотрел на меня.) Всегда можно договориться, о красном-то сигнале. Мы вам оказываем немало таких услуг, разве нет?