Карен Фоссум - Глаз Эвы Страница 21

– Эва Мария, – произнес Сейер.

– Эва, да. Что? Вы знакомы с моей Эвой? Неужели?

Он заворочался, как будто что‑то его вдруг взволновало.

– Да, я ее знаю. Совершенно случайно познакомились. Она пишет хорошие картины, – сказал Сейер. – Люди просто еще не поняли. Подождите немного – и увидите, ее дела пойдут в гору. – Он растерянно погладил подбородок. – Так значит, вы – отец Эвы Марии?

– А что?

– Скажите, а у нее не двойная фамилия – например, Эва Мария Лиланд‑Магнус?

– Нет, она просто Магнус. И уж у нее‑то точно нет денег на новую машину. Она сейчас в разводе, живет одна с маленькой дочкой, Эммой. Это моя единственная внучка.

Сейер встал и, не обращая внимания на удивленный взгляд старика, близко‑близко подошел к картине. Он не мог оторвать взгляда от подписи. «Э. М. МАГНУС». Буквы были заостренные и наклоненные, они немного напоминали древние руны. И инспектор опустил глаза на бумажку с телефоном. «Лиланд». Точно такие же буквы. Не надо быть экспертом‑почерковедом, чтобы это увидеть. Он вздохнул.

– У вас есть все основания гордиться дочерью. Но я приехал только из‑за этой бумажки. Значит, почерк вам не знаком? – вновь спросил он.

Старик не ответил. Он крепко сжал губы, словно испугавшись чего‑то.

Сейер сунул бумажку в карман.

– Ну, не буду вас больше утомлять. Понимаю, что пришел зря.

– Утомлять? Да что вы! Думаете, ко мне сюда часто приходят гости?

– Может, я еще загляну как‑нибудь, – сказал Сейер как можно более небрежно. Он медленно пошел к входной двери, чтобы старик мог за ним успеть. Остановился на пороге и окинул взглядом окрестные поля. Он и не думал, что ему когда‑нибудь попадется это имя – Эва Магнус. Оно всплывает снова и снова. Просто удивительно.

– Вас зовут Сейер, – вдруг сказал старик. – Это ведь датская фамилия, правда? А вы случайно не в Хаукервика выросли?

– Да, – подтвердил Конрад. Старик опять удивил его.

– Мне кажется, я вас помню. Такой маленький, худенький парнишка, вы еще чесались все время.

– Я по‑прежнему чешусь. А вы где жили?

– В зеленом вороньем гнезде, на задворках спортивной площадки. Эва любила тот дом. А вы с тех пор подросли.

Сейер медленно кивнул.

– Это точно.

– О, а здесь у вас что? – Старик кивнул на заднее сиденье.

– Это мой пес.

– Господи, какой здоровый!

– Да, крупный.

– А как его зовут?

– Кольберг.

– Что? Ну что ж, тоже имя. У вас, наверное, были свои причины так его назвать. Жаль, что вы не взяли его с собой в дом.

– Я, как правило, не беру его с собой. Это ведь не всем нравится.

– Мне‑то как раз нравится. У меня и самого когда‑то была собака. Доберман. Много лет назад. Только это была девочка. Я называл ее Дива. Хотя на самом деле ее звали Фара Дива из Киркебаккена. Хуже не бывает.

– Бывает.

Он сел в «Пежо» и завел мотор. Эва, у тебя, похоже, земля начинает гореть под ногами, подумал он, потому что через пару минут тебе позвонит твой старик‑отец и тебе придется кое о чем призадуматься. Черт, почему так получается, что всегда находится кто‑то, кто может ей позвонить и предупредить? !

– Только не надо ехать по полю слишком быстро, – строго предупредил его Ларсгорд. – Там все время какие‑то зверушки попадаются.

– Я всегда езжу медленно. Машина старая.

– Ну, не старше меня.

Удаляясь от дома, Сейер видел, как Ларсгорд машет ему вслед.

***

Эва так и осталась стоять с трубкой в руке.

Он нашел бумажку. Прошло шесть месяцев, но он все равно ее нашел.

В полиции есть эксперты по почерку, им не составит труда выяснить, кто ее написал, но сначала им нужно получить образец почерка, а потом они начнут сравнивать каждую линию, каждую черточку, все связки, точки и палочки, все, что отличает обладателя почерка, все черты его характера, вплоть до склонности к неврозам. Может, они даже смогут определить пол и возраст, их же специально учили это делать, это целая наука.

Сейеру не потребуется много времени, чтобы добраться от отца сюда. Эва швырнула трубку и на секунду прислонилась к стене. Потом она – словно во сне – прошла через всю комнату и вышла в коридор. Там она сорвала с крючка куртку, положила ее на обеденный стол вместе с сумкой и пачкой сигарет. Потом забежала в ванную за туалетными принадлежностями, бросила в большую сумку зубную щетку и пасту, туда же швырнула щетку для волос и пузырек с паральгином. Потом побежала в спальню и, изредка взглядывая на часы, вытащила из шкафа кое‑какое белье, трусики, майки и носки. Затем зашла на кухню, открыла морозилку, взяла упаковку бекона, тоже бросила в сумку, снова побежала в гостиную и выключила свет, проверила, хорошо ли закрыты окна. На все это ушло лишь несколько минут. Она остановилась посреди комнаты и в последний раз огляделась. Эва не знала, куда поедет, знала только, что ей надо бежать. Эмма может остаться у Юстейна. Ей хорошо у отца, может быть, ей вообще следовало бы жить там. Она впервые призналась себе в этом и на мгновение оцепенела. Но сейчас ей было не до этого; она вышла в коридор, закинула сумку на плечо и открыла дверь. На крыльце стоял мужчина и смотрел на нее. Она видела его впервые.

***

Сейер выехал из туннеля; на лбу его пролегла глубокая морщина.

– Кольберг, – произнес он, – это и вправду странно. – Он надел солнечные очки. – Интересно, почему все нити ведут именно к этой даме? Чем же она на самом деле занимается?

Он окинул взглядом город, такой серый и грязный после зимы.

– Во всяком случае, этот дед не имеет к делу ни малейшего отношения. Ему не меньше восьмидесяти. Но Господи, что же общего между элегантной художницей и примитивным рабочим пивзавода? Денег у него, во всяком случае, не было. А ты есть не хочешь?

– Гав!

– И я тоже. Но мне сначала надо в Энгельстад. А вот потом мы сможем себе позволить пообедать – скажем, остановимся у «Севен элевен» по дороге домой. Свиная отбивная для меня и сухой корм для тебя.

Кольберг заскулил.

– Я пошутил. По две свиных отбивных и бочковое пиво каждому.

Пес, успокоившись, опять улегся на сиденье. Он ничего не понял, но ему понравилась интонация, с которой хозяин произнес последнюю фразу.

***

Эва во все глаза смотрела на незнакомца. За его спиной она увидела синий «Сааб»; машина тоже была ей незнакома.

– Простите, – вырвалось у нее. – Я думала, что вы – это не вы, а…

– Ах, вот как? А почему же ты так думала, Эва?

Она заморгала от удивления. И тут у нее возникло смутное подозрение. Оно пронеслось у нее в мозгу как молния, лицо застыло. Прошло шесть месяцев – и откуда‑то всплыла бумажка, она понятия не имела, откуда. Прошло шесть месяцев – и у нее на пороге возник человек, появление которого она должна была предвидеть. Правда, она думала, что он сдался. Мужчина поднялся на две ступеньки и облокотился о притолоку. Она чувствовала его дыхание.

– Знаешь, что я нашел сегодня на чердаке? Когда рылся в Майиных вещах? Я нашел картину. Неплохая, кстати, картинка. А в углу – твое имя. Я об этом и не подумал. Она упомянула о тебе в тот вечер, когда звонила, сказала, что встретила тебя в городе. В тот вечер, ты знаешь, за день до того, как она умерла. «Старая подруга, мы дружили в детстве», – сказала она. Такие подруги вечно все друг другу рассказывают.

Голос его был непохож на голос человека; так могло бы говорить пресмыкающееся, голос был скользкий и ржавый.

– Нечего было повсюду разбрасывать свои картины с подписью и все такое. Я отбирал кое‑какую мебелишку, чтобы продать, вот тут‑то я ее и увидел. А я ведь тебя искал. Шесть месяцев искал. Это было непросто, ты ведь не единственная Эва в городе. Как же это, Эва, неужели бес попутал? Неужели искушение оказалось так велико? Она, значит, тебе про деньги рассказала, а ты ее и убила, да?

Эва, обессилев, прислонилась к стене.

– Я ее не убивала!

Он уставился на нее своими маленькими глазками.

– Да мне на это плевать! Это мои деньги!

Она отскочила в коридор и захлопнула дверь. К счастью, замок защелкнулся. Она кинулась в гостиную; он возился с замком – похоже, у него есть отмычка. Нельзя терять ни минуты. Она бегом спустилась в подвал, протиснулась мимо старого верстака и нашла щит с пробками. Свет погас. Там, наверху, он бил и крушил дверь. Эва ощупью добралась до двери, ведущей из подвала наружу. В голове ее стучало: эту дверь не открывали много лет, может быть, она заперта на ключ, может, на висячий замок снаружи. Она помнила, что дверь выходила в заросший сад, прямо за изгородью был соседский дом, а за ним – улица, она могла бы убежать. Сверху доносились все более яростные удары металла о дерево, – наверное, он взял топор. Она нашла щеколду, подергала ее, но щеколда не поддавалась, наверное, проржавела насквозь. Эва быстро стянула с ноги ботинок и ударила по щеколде каблуком, сначала снизу, потом сверху. Она била и била, а он там, наверху, уже ворвался в коридор, в гостиную; наконец, щеколда поддалась. Эва осторожно отодвинула ее, стараясь не шуметь; человек наверху остановился, он стоял очень тихо, прислушиваясь, и в любой момент мог заметить лестницу в подвал и понять, что она там, в темноте. Он мог предположить, что из подвала можно выбраться на улицу. А она не могла даже попробовать распахнуть дверь – в доме слышен был каждый звук. Она ждала; наконец заскрипел паркет, она снова натянула ботинок и налегла на дверь плечом, моля Бога, чтобы она не заскрипела, но она заскрипела, раздался жалобный, стонущий звук, усиленный акустикой подвала, но дверь не открылась. Оставалось еще подвальное окно, она надеялась, что оно открыто, она никогда не закрывала его, и она взлетела на четыре ступеньки и стала бить по нему локтем, и тут услышала на лестнице его шаги. Он наконец понял, что она решила бежать через подвал, и понесся вниз по лестнице, а Эва все била и била по окну, наконец, оно приоткрылось, щелочка была очень маленькой, но окно тут же захлопнулось, она успела заметить что снаружи кто‑то просунул палку между стальных прутьев, наверное, Юстейн, он ведь такой аккуратист. Но если это деревянная палка, то она сломается, рано или поздно она должна сломаться; и она продолжала бить локтем; окно раскрывалось все шире, ей казалось, что рука ее сломается раньше, чем палка; вся рука онемела, практически ничего не чувствовала, но она продолжала бить, как вдруг увидела его ногу на первой ступеньке лестницы – он был обут в светлые мокасины. А потом она увидела в темноте его белые зубы. Он сделал несколько шагов и протянул руку, Эва стукнула по окну изо всех сил, и именно в этот момент палка треснула, и окно распахнулось с чудовищным стуком. Она не удержала равновесия и скатилась с лестницы, быстро вскочила на ноги, протиснулась в дырку, собираясь немедленно ринуться к изгороди, но он схватил ее за лодыжку, он держал ее крепко, дергал и тянул к себе. Она упала, пересчитав ступеньки подбородком. Цементный пол был ледяным. Руки она больше не чувствовала. Рот был полон крови. Он отпустил ее ногу.