Фридрих Незнанский - Пробить камень Страница 21

Меркулов вздохнул, потер переносицу. Действительно, ну и дела.

— Почему же он это сделал?

— Вот уж не знаю. Я не психолог. Спросите у жены Турецкого, может, она разберется. Помню только, что эти мальчишки перед ним преклонялись… Возможно, Георгий захотел почувствовать себя богом… Он вполне мог заставить их в это поверить.

— Хм. Ты думаешь, это как-то связано с религией? Он был фанатиком?

— Нет. Скорее, просто помешался, крыша съехала. Жара, Африка. В джунглях, знаете ли, это не редкость… В общем, через пару месяцев мы начали находить этих маленьких головорезов… Наверное, он просто бросил их… Тогда мы решили, что он попал в плен к юаровцам или погиб. Что, в общем, было одно и то же.

— Но его фотографии должны были остаться. В ФСБ, в ГРУ…

Плетнев покачал головой:

— Прошло двадцать лет. Думаю, если он и выжил, то сильно изменился.

Меркулов пытался найти какой-то ключ к новой информации.

— Тот, кто сделал… он, без сомнения, маньяк. Но даже у маньяков есть какая-то своя маньячная мотивация. Так чего же он хочет? Действительно быть богом? В это мудрено поверить.

— Вот уж не знаю. Я даже не знаю, Георгий ли это. Вдруг просто совпадение? Сами разбирайтесь.

— Совпадение? — скептически протянул Меркулов. — Хорошенькое совпадение: амулет плюс рисунок. Ты сам-то в это веришь?

— Мне до лампочки. Говорю же, разбирайтесь.

Возникла пауза. Плетнев закурил сигарету и задумчиво смотрел на своего сына, что-то увлеченно рисующего на асфальте. Плетнев стряхнул удлинившийся пепел с сигареты, и он беззвучно упал ему на ботинок. Он еще раз затянулся, горящий кончик сигареты сверкнул на солнце желто-сиреневым цветом. Плетнев выпустил изо рта клуб дыма, который медленно пополз вверх в неподвижном раскаленном воздухе.

— Надо бы, наверно, с Турецким посоветоваться, — пробормотал Меркулов.

— Посоветуйтесь, конечно…

— Он всегда полон неожиданных идей. Большей частью завиральных, но ведь алмаз можно найти и в большой куче…

— Честно говоря, я перед Турецким виноват, — сказал вдруг Плетнев.

— Ты-то тут при чем? — хмуро возразил Меркулов.

— Да есть грех…

— Ну и? Не тяни.

— Ладно, расскажу. Как-то меня забрали в вытрезвитель в славном городе Киржаче. Знаете Киржач?

— Мы его проезжали, — кивнул Меркулов. — Когда к тебе ехали. Только я не думал, что это город.

— Ну, город не город, а вытрезвитель там есть. Новенький. Недавно отгрохали. В общем, вечером я поплелся со случайными знакомцами выпить пива, а утром — бац, проснулся в незнакомом заведении. Вокруг сновали какие-то люди, таскали кровати и прибивали на стены плакаты «Соблюдайте тишину!». Я почесал раскалывающийся затылок и спросил: «Это ад?» Мне объяснили, что это новое «отрезвляющее учреждение № 1». И добавили еще: «Мы, правда, только завтра открываемся». Что сделал бы нормальный человек в таком случае? Постарался бы слинять поскорее, ну, еще, может, сунув кому-нибудь на лапу, чтобы не сообщали на работу. Но это нормальный. И потом, какая у меня работа? — усмехнулся Плетнев. — Я потребовал книгу жалоб и предложений и оставил запись: «Тут был Турецкий, сервисом доволен».

— Турецкий?! — переспросил Меркулов.

— Именно. Назвался я Турецким. А какая разница, думаю? Ему один хрен, а мне, глядишь, и полегчает.

— Ну и как, полегчало?

— Немного. Я потом попросил, чтобы мне выдали грамоту как первому посетителю. И что вы думаете? Мужики меня поняли. Оживились, бросили свои кровати, стали дружно искать бланк «Почетная грамота», составили текст и вручили документ, хором исполняя при этом туш. «Гражданину Турецкому за примерное поведение в вытрезвителе № 1».

Меркулов с удовольствием засмеялся. Эта история была в жилу — она, конечно, не сняла напряжения последних дней, но немного разрядила атмосферу.

— Где же эта грамота?

— Где-то есть. Надо поискать.

— Найди мне ее, — попросил Константин Дмитриевич.

Тут у него зазвонил мобильный.

— Да, это я. Что?! Ах, вот как, значит… Хорошо…

Да слушаю я, слушаю… — Меркулов молча слушал, и лицо его становилось все отчужденней.

Плетнев, чтобы не мешать, встал и пошел к сыну. Оказалось, что Вася на асфальте воспроизводил тот самый рисунок, что Плетнев вырезал на скамейке. Он поднял глаза на отца, ожидая его похвалы. Действительно, нарисовано было один в один.

— Сотри, — сказал отец. Улыбка сползла с лица мальчика.

— Почему?!

— Сотри, я сказал.

— Но чем?!

Действительно, чем? Асфальт — не классная доска, влажная губка рядом не приготовлена.

— Тогда зарисуй сверху.

Вася удовлетворенно кивнул и принялся за новую работу. Скоро появилось море и пара кораблей. Плетнев оглянулся на Меркулова. Тот еще не закончил разговор.

— Это точно? — сказал Меркулов в трубку. — Ничего не изменится. Ладно, я все понял. До свидания.

Он сунул телефон в карман, и к нему тут же подскочил Васька, потянул за пиджак, пачкая его мелом.

— Дядя Костя, папа сказал, что я здорово рисую!

— Да… Конечно… — рассеянно подтвердил Меркулов. Качнул головой, будто отгоняя какую-то дурную мысль, и сказал Плетневу: — Я больше не занимаюсь делом о взрыве.

— Как это? — оторопел Плетнев от неожиданности.

— А вот так, как слышал. Такая наша работа. Нужен в другом месте… вдруг. — Константин Дмитриевич рассеянно посмотрел по сторонам. Взгляд его остановился на ларьке. — Хм… Я бы, пожалуй, пива сейчас глотнул.

Плетнев присвистнул:

— Неужели вас можно отстранить? Заместителя генерального?!

— Все не так просто… — Меркулов вздохнул. — Есть гибкие формулировки для подобных случаев. В общем, мне поручены «более важные дела».

— Значит, как раз все просто. Может, не стоит искать кошку в черной комнате, когда ее там нет?

— Может, ты и прав.

— Нет, да вы же сами не верите! Какие же причины, — не успокаивался Плетнев, — на самом-то деле?

— Их две… Первая: личная заинтересованность в связи с нашей дружбой с Турецким. А вторая… Я привлек к расследованию «оборотня в погонах».

— Час от часу не легче! Кого это? — удивился Плетнев. — Не меня же, надеюсь? — сказал он в шутку, но в голосе послышалась легкая обеспокоенность. — Да и не в погонах я больше…

— Ты тут ни при чем.

Турецкий

Он переложил кистевой эспандер из правой руки в левую и принялся за дело. Пока ноги не работают, самое время разрабатывать руки. Вдруг придется кому-нибудь по репе дать, а рука не поднимется?! Не в смысле моральной дилеммы, а в смысле физических возможностей, ха-ха! Хотя кому тут давать по репе? Разве что какому-нибудь эскулапу особо ретивому?

Впрочем, дело хоть и медленно, но ощутимо шло на лад, по крайней мере, он уже не лежал день-деньской в койке, а мог перемещаться в специальном кресле. Когда никто не видел, Турецкий ездил по коридору что было мочи, но в основном приходилось довольствоваться небольшим пространством больничной палаты.

Это хорошо, что Ирка взяла к себе этого мальчишку, думал Александр Борисович. По сути, она ведь сейчас совсем одна. Нинка грызет науку в своем Кембриджском колледже, что само по себе совсем неплохо. (Туда ее помогли устроить приятель Турецкого, шеф международного антитеррористического центра «Пятый уровень» Питер Реддвей, и его собственный приятель, знаменитый английский разведчик в отставке.) Так что у Ирины, несмотря на всю ее «музыкально-психологическую» занятость, навалом свободного времени и, как это ни больно, — нерастраченных материнских сил. Она ведь так ждала этого ребенка… И потеряла его из-за треклятого взрыва. Этот выкидыш Турецкий буквально чувствовал, ему самому будто что-то отрезали… Что же тогда чувствовала Ирина? Страшно было даже представить.

Наверно, сейчас он любил жену как никогда прежде, и все же постоянное присутствие в больнице начинало тяготить его, мешало сосредоточиться на деле. В общем, такая ее неожиданная занятость оказалась терапией для всех.

Господи, сколько утраченных жизней… Неродившийся ребенок… Денис Грязнов…

Думать о Денисе было не менее больно и мучительно, ведь он был совершенно родной и близкий человек. И если Грязнову-старшему он приходился настоящим племянником, то сейчас, когда Дениса не стало, Турецкий окончательно понял, что он был его братом, младшим и бесконечно любимым.

Но действительно ли не стало Дениса?

Последнее время Александр Борисович много размышлял на эту тему — отрицания смерти. Не думать об этой материи не получалось. Воспоминания о Денисе никуда не исчезали и были такими осязаемыми, словно существовал виртуальный Денис — каким он мог бы быть теперь. Иногда появлялось чувство, что он стоит за дверью, вот прямо сейчас постучит, войдет, тряхнет своей рыжей шевелюрой и начнет со смехом рассказывать о своих «лоботрясах-сыщиках», каждый из которых на добрый десяток лет его старше и каждый из которых относился к нему с огромным уважением и слушался беспрекословно.