Фридрих Незнанский - На Большом Каретном Страница 22

– В общем, я не могла уснуть и...

– И вы решили спуститься на первый этаж?

Антонина Владленовна утвердительно кивнула:

– Да.

– И что? – с настойчивостью упертого колхозного бугая продолжал допрашивать Яковлев, пытаясь вывести из ступорного состояния дочь Бешметова.

– Я увидела отца и...

Видимо, не в силах возвращаться в ту страшную для нее минуту, женщина закрыла лицо руками, Ирина Генриховна ожидала нового всплеска рыданий, однако дочь своего отца все-таки смогла перебороть себя, и на этот раз, казалось, даже голос ее окреп:

– Я увидела отца и подумала было, что у него что-то с сердцем. Бросилась к нему, попыталась перевернуть, но, когда увидела кровь на затылке, поняла, что это смерть...

Она замолчала, на этот раз, кажется, надолго, и в ее глазах снова отразилась боль. Ирина Генриховна отвела взгляд и, пожалуй, впервые подумала о том, что видеть и пропускать через себя чужое горе – это тоже работа. Тяжелая, страшная сама по себе работа, втянуться в которую дано далеко не каждому. И еще... она вдруг засомневалась сама в себе, подумав о том, сможет ли она выдержать подобные нагрузки.

Лизнула кончиком языка неожиданно пересохшие губы, покосилась на Яковлева. Теперь она уже боялась, что он засек это ее состояние, по-своему расценил его... Зачем, спрашивается, возиться с утонченной интеллигенткой, которая в нотных записях русских классиков разбиралась лучше, чем иная повариха в щах, и не послать ли ее сразу, нежели взваливать на себя такую обузу? Как говорится, баба с возу – кобыле легче.

Однако Яковлев, казалось, забыл про нее, продолжая расспрашивать дочь Бешметова:

– Вы сразу догадались, что это убийство?

Она отрицательно качнула головой:

– Нет! Нет, нет. Я была уверена, что отцу стало плохо и, уже падая, он ударился головой о кафель. Разбудила соседей, вызвала «скорую», и вот тогда только кто-то сказал, что отца убили. Невозможно, мол, с такой силой упасть даже на цементный пол, что весь затылок раздроблен.

– Да, конечно, – согласился с ней Яковлев и тут же спросил: – А не слышали какого-нибудь шума или чего-нибудь подозрительного, когда ваш отец спустился на первый этаж?

Антонина Владленовна пожала плечами, и в ее глазах было что-то такое, будто это она лично виновата в том, что не смогла уберечь отца.

– М-да, – сочувственно вздохнул Яковлев и тут же задал еще один вопрос, который, как показалось Ирине Генриховне, лично для него, начальника Московского уголовного розыска, был далеко не второстепенным и который он придерживал напоследок: – Скажите, ваш отец не говорил вам, что как-то проснулся ночью от посторонних звуков в мастерской Толчева?

– Толчев – это...

– Да, фотокорреспондент, мастерская которого находится прямо под вашей квартирой.

Женщина с силой потерла лоб и неожиданно сморщилась, словно ее пронзил приступ зубной боли.

– А вы... вы как-то все это связываете?

– Пока что никак не связываю, – успокоил ее Яковлев. – И в то же время не могу не задать вам этот вопрос.

И снова ее лицо исказила гримаса боли.

– Да... однажды... это было утром, я уже собиралась на работу, и отец стал рассказывать о том, что прошедшей ночью кто-то шебуршился в мастерской фотографа.

Она замолчала, и Яковлев вынужден был напомнить ей о себе:

– И что?

Женщина тяжело вздохнула, и в ее глазах снова блеснули слезы.

– Я... я тогда уже опаздывала на работу и сказала ему, что, если ночью не спится, надо снотворное принимать или гулять вечерами. Тогда, мол, и барабашки исчезнут.

– В общем, нагрубили? – видимо, сам для себя заключил Яковлев, однако, увидев, как исказилось лицо дочери Бешметова, добавил: – Сами того не желая...

Антонина Владленовна угрюмо кивнула:

– Да. А он... отец... – чувствовалось, что она едва сдерживает рыдания, – был такой... – Видимо, не нашла подходящего слова и закончила с той же угрюмостью в голосе: – Чего теперь говорить об этом? Только и остается, что Бога просить, чтобы отец простил меня.

Перед тем как покинуть квартиру Бешметовых, Яковлев произнес какие-то, видимо, обязательные в подобных случаях слова утешения и, когда они спустились на первый этаж, повернулся к Ирине Генриховне:

– Есть что добавить к тому, что Бешметова убил не случайный бомж из подворотни?

Он явно экзаменовал «стажера-криминалиста» на способность логического мышления, и это неприятно кольнуло ее самолюбие. Даже ежу было понятно, что Бешметов поднялся ночью с постели и спустился вниз не ради «глотка свежего воздуха», а потому только, что он опять услышал нечто странное в осиротевшей мастерской Толчева, в которой в этот предрассветный час никого не было и быть не могло...

Впрочем, о том, что случилось дальше, можно было только гадать, о чем Ирина Генриховна и сказала Яковлеву.

– Что ж, пожалуй, вы правы, – согласился с ее выводами начальник МУРа. – А убили его либо в тот момент, когда он в дверь позвонил, надеясь выяснить, кто же там на самом деле шебуршит в этот час, либо в тот момент, когда убийца уже выходил из мастерской и увидел притаившегося на лестничной площадке Бешметова. М-да.

Он обошел меловой рисунок на кафельном полу, уже от дальней точки примерился взглядом к двери мастерской, покосился на подсыхающую лужицу крови и негромко произнес:

– Впрочем, лично я склоняюсь к первому варианту. Бешметов нажал кнопочку звонка и тем самым вынес себе приговор.

– Вы хотите сказать, что его нельзя было оставлять как потенциального свидетеля?

– Совершенно точно!

– И тогда получается, что этот человек, убивший Бешметова, каким-то образом завязан на трагедии с Толчевым?

– Получается, что так, – подтвердил Яковлев. – Знать бы только, что именно заставило убийцу вторично вернуться в мастерскую Толчева. А в том, что он здесь что-то искал, я уже не сомневаюсь.

Вернуться вторично... Действительно, для того чтобы пойти на столь рискованный шаг и даже решиться на убийство случайного свидетеля, каковым оказался Бешметов, требовались более чем серьезные причины.

Ирина Генриховна лихорадочно сопоставляла уже накопанные факты по любовникам и сожителям любвеобильной женушки Толчева с тем, что сказал начальник МУРа, и не могла не выдвинуть собственную версию:

– А если предположить, что убийца Толчева и убийца Бешметова одно и то же лицо? И этот некто оставил в мастерской довольно серьезную улику, которая могла бы вывести следствие на правильный след?

Начальник МУРа, кажется, проглотил «убийцу Толчева», что уже было для нее немаловажно, однако на поставленный вопрос только плечами пожал невразумительно:

– Предположить, конечно, можно все, но прокуратура сразу же отрыгнет вашу версию как надуманную.

– Почему?

– Да потому, что никакого следствия по делу Толчева не ведется, а посему и улик никаких нет и быть не может.

– Но... но вы-то сами, надеюсь, не думаете так?

Она была возмущена подобной постановкой вопроса, что заставило Яковлева саркастически усмехнуться.

– Лично я так не думаю, но... Короче говоря, будем работать. – Яковлев посмотрел на часы. – У вас есть еще время?

– Да, пожалуй.

– В таком случае приглашаю на Петровку. Необходимо скорректировать работу вашего агентства и группы капитана Майкова, который, видимо, и будет заниматься убийством Бешметова.

Ирина Генриховна не могла скрыть своего удивления.

– Как... как Бешметова? И почему только Бешметова? Разве эти два дела, я имею в виду убийство Толчева и...

– Успокойтесь, Ирина Генриховна, – остудил ее пыл начальник МУРа. – Вопрос с Толчевым в прокуратуре закрыт – самоубийство. И я уверяю вас, следователь сделает все, чтобы отстоять позицию своей конторы.

– Но ведь это... – возмутилась было Ирина Генриховна.

– Такова жизнь, – развел руками Яковлев. – Впрочем, мне ли вам об этом рассказывать? Думаю, от Александра Борисовича вы о таком крючкотворстве среди прокурорских работников понаслышаны, что заштатное самоубийство, а возможно, что и убийство какого-то там фотокора – это... Короче говоря, плюнуть и растереть.

Да, она была наслышана о громких, казалось бы, государственного значения уголовных делах, которые преспокойно ложились под сукно, а то и просто спускались на тормозах, чтобы только не навредить нужному человечку, но все это не касалось ее лично, а тут вдруг...

– Но вы-то совершенно иного мнения! – не сдавалась Ирина Генриховна.

– Совершенно верно, иного, – кивнул Яковлев. – Потому и пригласил вас сюда.

Когда в «Глории» закончилось наконец-то оперативное совещание и Ирина Генриховна, стараясь не смотреть на часы, засобиралась домой, она вдруг почувствовала, как засосало под ложечкой, а в голове, словно заезженная пластинка, давила на мозги до боли простая истина: «Человек предполагает, а Бог располагает». И действительно, рассчитывала в этот день приехать домой пораньше, а вышло... А вышло, как всегда в подобных случаях, наоборот.