Хеннинг Манкелль - Китаец Страница 24

Они вошли в шумный город, который впрямь встретил их смрадом. Сань опасался потерять братьев в толчее чужих людей на улицах. Поэтому он обернул вокруг пояса длинный шарф и привязал к нему братьев. Теперь они никуда не денутся, разве только перережут шарф. Медленно все трое пробирались сквозь толпу, удивляясь большим домам, храмам, товарам, выставленным на продажу.

Внезапно шарф натянулся. У показывал куда-то рукой. Сань увидел, что заставило брата остановиться.

В паланкине сидел человек. Занавески, обычно скрывавшие седока, были раздвинуты. Вне всякого сомнения, человек умирал. Лицо белое, словно обсыпанное белой пудрой. Или, может, он злой. Дух зла всегда посылал на землю демонов с белыми лицами. Вдобавок он без косы, а лицо длинное, уродливое, с большим горбатым носом.

У и Го Сы жались поближе к Саню, спрашивая, кто это — человек или демон. Сань не знал. Никогда он не видывал ничего подобного, даже в самых страшных снах.

Занавески вдруг задернулись, паланкин понесли прочь. Мужчина, стоявший рядом с Санем, плюнул вслед паланкину.

— Кто это был? — спросил Сань.

Мужчина презрительно взглянул на него, попросил повторить вопрос. Сань сообразил, что они говорят на очень разных диалектах.

— Человек в паланкине. Кто он?

— Белый господин, владелец многих судов, что приходят в наш порт.

— Он больной?

Мужчина рассмеялся:

— Такие уж они есть. Белые, как покойники, которых давно пора сжечь.

Братья пошли дальше по смрадному, пыльному городу. Сань рассматривал людей. Многие хорошо одеты. Платье у них не рваное, не то что у него. И начал догадываться, что мир не совсем таков, как он воображал.

Много часов они блуждали по городу, и наконец впереди блеснула вода. У обрезал шарф, побежал к воде. Бросился наземь и стал пить, но тотчас выплюнул — вода-то соленая. Мимо проплыл раздутый кошачий труп. Сань огляделся — сколько же грязи, не только падаль, но и экскременты людей и животных. Его чуть не стошнило. Дома, в деревне, экскрементами удобряли огородики, где росли овощи. А здесь народ испражняется прямо в воду, и ничего тут не растет.

Он глянул вдаль: другого берега не видать. Наверно, морем зовут очень широкую реку, подумалось ему.

Братья сели на шаткие деревянные мостки, окруженные лодками, суденышек было великое множество, не счесть. Повсюду народ — шумит, перекликается. И это тоже отличие от деревни. В городе люди кричали не переставая, словно им все время было что сказать или на что посетовать. Нигде нет привычной тишины.

Они доели остатки риса, поделили воду из кувшина. У и Го Сы смотрели на Саня. Он должен теперь доказать, что достоин их доверия. Но как найти работу в этом людском хаосе? Где взять еду? Где ночевать? Сань взглянул на собачонку, которая лежала, прикрыв лапой нос. Что же мне делать? — думал он.

Ему необходимо побыть одному, чтобы оценить положение. Сань встал, велел братьям ждать тут, вместе с собакой. Чтобы они не беспокоились, что он бросит их, исчезнет в людской толчее и не вернется, он сказал:

— Представьте себе незримые узы, связывающие нас. Я скоро приду. Если кто заговорит с вами, отвечайте учтиво, но отсюда не уходите. Иначе мне вас не найти.

Он зашагал в переулки, то и дело оглядываясь, чтобы запомнить дорогу. Внезапно узкая улочка вывела его на площадь с храмом. Люди преклоняли колени или били поклоны, раскачиваясь перед алтарями, где лежали жертвенные дары и курились благовония.

Мать всегда шагала твердо, думал он. Отец тоже шел вперед, хоть и не очень уверенно. Не помню, чтобы он когда-нибудь ходил решительно.

А теперь вот он сам не знает, как быть. Он сел, потому что голова кружилась от зноя, от людской толчеи и голода, на который он старался не обращать внимания.

Отдохнув, Сань вернулся к реке, прошелся по набережным, тянувшимся вдоль Жемчужной реки. Сгорбившиеся под тяжелым грузом люди сновали по шатким мосткам. Вдали виднелись большие суда с опущенными мачтами, шедшие вверх по реке под мостами.

Он долго наблюдал за носильщиками, таскавшими огромные тюки. Какие-то люди, стоя возле сходней, вели учет тому, что несли на борт или на берег. Получив несколько мелких монеток, носильщики исчезали в переулках.

И вдруг ему все стало ясно. Чтобы выжить, надо таскать грузы. Это мы сможем, подумал он. Братья и я, мы носильщики. Здесь нет ни огородов, ни рисовых полей. Но мы можем носить груз, мы сильные.

Он вернулся к У и Го Сы, которые, съежившись, сидели на причале. Долго стоял, глядя на братьев.

Мы как собаки, думал он. Которых все пинают и которые живут чужими отбросами.

Собачонка заметила его, подбежала.

Он не стал ее пинать.

11

Ночевали на пристани, другого ночлега Сань не нашел. Собака охраняла их, ворчала на бесшумные крадущиеся ноги, подходившие слишком близко. Но когда утром они проснулись, кто-то все-таки украл кувшин для воды. Сань яростно огляделся. Бедняк ворует у бедняка, думал он. Даже старый пустой кувшин и тот желанная добыча для неимущего.

— Собака хорошая, только сторож из нее не ахти какой, — сказал Сань.

— Что будем делать? — спросил У.

— Попробуем найти работу, — ответил Сань.

— Я хочу есть, — сказал Го Сы.

Сань покачал головой. Го Сы не хуже его самого знал, что еды больше нет.

— Воровать нельзя. Не то нас ждет судьба тех, чьи головы торчат сейчас на кольях у развилки дорог. Сперва надо искать работу, а уж потом думать о еде.

Он повел братьев туда, где сновали взад-вперед носильщики. Собачонка по-прежнему вертелась рядом. Сань долго стоял, глядя на тех, что приказывали возле корабельных сходней. Наконец решился, подошел к низенькому толстяку, который не бил носильщиков, даже когда они двигались медленно.

— Нас трое братьев. Мы можем носить, — сказал Сань.

Толстяк злобно глянул на него, продолжая держать под контролем своих людей, выныривавших из корабельного трюма с грузом на плечах.

— Что делать в Кантоне всем этим крестьянам? — вскричал он. — Зачем вы сюда являетесь? Тысячи крестьян, и всем подавай работу. У меня людей достаточно. Уходи. Не мешай.

Они бродили среди погрузочных сходней, но ответ всюду был один. Никто их не брал. В Кантоне они никому не нужны.

В тот день они подкрепились только остатками грязных, растоптанных овощей, валявшихся на улице возле какого-то рынка. Воды напились из колонки, окруженной изможденным народом. Ночевали опять на пристани. Сань не мог спать. Крепко прижал кулаки к животу, чтобы избавиться от гложущего чувства голода. Думал о туче мотыльков, в которую погружался. Казалось, все эти мотыльки забрались ему в нутро и резали кишки острыми крылышками.

Минуло еще два дня, но никто на набережной так и не кивнул им, не сказал, что есть нужда в их спинах. Второй день близился к концу, и Сань понял, что долго им не протянуть. Последнее, что они ели, были те растоптанные овощи. Только воду пили. У подхватил лихорадку, лежал на земле в тени штабеля бочек и трясся всем телом.

На закате Сань принял решение. Им необходимо поесть, иначе конец. Вместе с братьями и собачонкой он пошел на площадь, где множество бедняков сидели вокруг костров и ели то, что сумели найти.

Теперь он сообразил, зачем мать послала им собаку. Камнем он ударил ее по голове. Люди у одного из ближних костров подошли к нему. Кожа обтягивала изнуренные лица. Сань взял у кого-то из них нож, зарезал собаку, сложил мясо в котел. Все так изголодались, что не могли дождаться, когда собачина сварится. Сань раздал по куску всем сидевшим у костра.

Поев, они легли наземь, закрыли глаза. Только Сань сидел, глядя в пламя костра. Завтра у них даже собачины не будет.

Он мысленно видел родителей, как в то утро они висели на дереве. Далеко ли сейчас сук и веревка от собственной его шеи? Он не знал.

Как вдруг Сань почувствовал, что кто-то смотрит на него. Прищурясь, вгляделся в темноту. Там и правда стоял человек, сверкая белками глаз. Шагнул к огню. Постарше Саня, но не намного. На лице улыбка. Наверно, из тех счастливцев, которые не всегда бродят тут голодные, подумал Сань.

— Меня зовут Цзы. Я видел, как вы ели собаку.

Сань не ответил. Настороженно ждал. Что-то в этом человеке лишало его уверенности.

— Мое имя Цзы Цяньчжао. А кто ты?

Сань беспокойно огляделся по сторонам:

— Я ступил на твою землю?

Цзы рассмеялся:

— Вовсе нет. Я просто интересуюсь, кто ты. Любопытство добродетельно. Ведь нелюбознательного редко ждет хорошая жизнь.

— Мое имя Ван Сань.

— Откуда ты родом?

Сань не привык, чтобы ему задавали вопросы. И засомневался. Может, человек, называющий себя Цзы, принадлежит к числу избранных, которые вправе вести допрос и карать? Может, он с братьями нарушил один из множества незримых законов и правил, стеной окружающих бедняка?