Алексей Макеев - Неслабое звено Страница 24

– Что, па-а-скуда? А яйца-то небось поджались, тва-р-рюга, и слезки из глаз, а?! Так сделаешь или нет? Смотри, ур-род, это с тобой пока добром говорим, а будешь дальше Зою Космодемьянскую корячить – заканчивать будем! Я тебе твоих лихих маханий ручками-ножками не простил еще. До сих пор челюсть как чужая и руку оттоптал мне, сволочуга. Ишь, хрен старый, на погост пора, а как махаться еще может, а, Колян?! Колян на тебя тоже сердитый, вон до сих пор дышать не может полной грудью, все за ребра держится! И яйца ты ему почесал неслабо, зар-раза! Так что не кобенься, все равно я тебя заставлю петь то, что прикажем. А для начала, чтобы гм-м… взаимопонимание наладить, ты еще разик подышишь как следует. Давай мешочек, Колян, клиент упрямится!

Совсем, совсем не обязательно загонять человеку иголки под ногти, капать на головку члена азотной кислотой, пытать электротоком и все прочее в том же духе, чтобы привести его к покорности и «взаимопониманию». Это для дилетантов или садистов, к тому же следы оставляет. Можно гораздо проще. Называется «скафандр». Всего-то напяливаешь на голову прочно привязанного к креслу «клиента» полиэтиленовый мешочек, на горле перехватываешь веревочкой. Для пущего эффекта предварительно добавляешь в тот самый мешочек несколько капель десятипроцентного нашатырного спирта, он в любой аптеке копейки стоит. Есть, правда, оригиналы – они хлорную известь в мешочек добавляют, но это изыски. Вот и все. А затем ну оч-чень интересная, поучительная картинка наблюдается… Больше минуты в таком «скафандре» мало кто выдерживает за раз, а три-четыре сеанса ломают почти любого; при этом – ну никаких внешних следов!

– Заканчивай, придурок, не лепи горбатого, а самое лучшее – не строй из себя, – он проглотил ругательство, лишний раз зачем сквернословить – большего дебила, чем ты есть. Хрен вы чего от меня дождетесь!

Отхрипев, окашлявшись, чуть отдышавшись после второго «сеанса», он начал игру:

– Ладно, выродки… Если… Если выполню ваши требования, где гарантия, что не мочканете? Я требую…

Старший из «выродков» довольно хмыкнул, потер руки, подмигнул своему «ассистенту»: клиент поплыл! И решил ковать железо, пока горячо, не подозревая, что совершает тяжелейший промах:

– Ща я тебе, па-а-скуда, «потребую»! Ща я тебе устрою та-а-акую «гарантию»! Повтори процедуру, Колян, клиент чего-то недопонял!

«Нет, я неплохо сыграл, – лихорадочно думал он, когда на голову ему снова напяливали кошмарный мешок, – эти гоблины купятся, обязаны купиться. Сейчас я сдамся. Пора. Четвертого раза мне не выдержать. Скажу Петру все, что они потребуют, но поставлю условие – звонить не отсюда, иначе убьют сразу после звонка, а из людного места какого-нибудь… Согласятся? Нет? Если нет, придется геройски подыхать, потому что предавать Орлова я ни при каком раскладе не стану. А вот если согласятся… Тогда еще бабулька очень надвое сказала, попрыгаем, тряхнем стариной. Ох, как же легкие жжет! Воздуху! Воз…»

Да, шанс выиграть у него был. Даже неплохой. Но… Изношенное сердце уже весьма пожилого человека имело на этот счет собственное мнение, вот чего не учел и он сам, и пытавшие его гоблины. Оно резко, болезненно дернулось, дернулось снова, снова – и остановилось. Он осознавал, что не выдержит четвертого раза, но чуть ошибся – не выдержал третьего. Все-таки получился выигрыш, выигрыш – пусть ценой жизни! Господь оказался милосердным к нему: он успел это осознать. «А ведь спрыгнул, ушел!» – облегченно подумал он и умер.

– Слышь, эта-а, а ведь дедок-то, – с недоумением и даже некоторой обидой в голосе прогундосил Колян, – того… Эта-а он, сучара, похоже, кони бросил!

Когда до старшего гоблина дошел смысл сказанного, когда он убедился в несомненной правоте своего «ассистента», его физиономию перекосило так, что хоть кикимор пугай.

– Ат, м-мать твою! Перестарались! Чего стоишь, придурь, чмо недоделанное, сам вижу, что «холодный». Тащи водку и грелку со шлангом, ща заливать будем, да быстрее, пока он остывать не начал! Нет, стой! Слушай меня внимательно: мужик, который нас нанимал, человек серьезный. Мне по херам, что ты его не знаешь, зато я знаю. Ты не хочешь со спущенной шкурой погулять, а? Вот и я тоже. Этому шнырьку все едино такой конечик нарисовывался, даже если б он по-доброму согласился, мы его потом мочкануть должны были. Зачем, спрашиваешь? А хрен его знает зачем, не наше дело, меньше знаешь – дольше живешь. Но! После того мочкануть, как он позвонит куда надо. После, а не до. Так вот, Колян, крепко запомни: он позвонил куда надо, он все сказал, что на бумажечке написано, слово в слово, и хрен кто узнает, что он раньше дуба врезал, понял? А уж после этого мы шнырька… согласно плану. Тут ты да я, да мы с тобой. Я болтать не буду; ты, если еще пожить хочешь, хоть и дурак, а тоже не будешь. Тогда и деньги наши, и шкуры целы, а как там этот крутой дядя свои проблемы решит – насрать нам зигзагом с Марса. Коли он нам так доверя-я-яет… Не проверя-яет, сам ручки пачкать не жела-ает на мокрухе…То и хер с ним! Пусть я шестерка, но мозги у меня тоже имеются. Мы ничего не знаем, не понимаем, мы в стороне! Подрядились заставить дедка по номеру тренькнуть да фамилию назвать, так он и тренькнул – мы его убедили. А потом ак-куратно мочканули. Согласно договору. Деньги на бочку и адье – мы с вами незнакомы! Дошло, дебил сраный?! Вот так-то, см-мотри у меня… А теперь бегом за грелкой, бегом, я сказал! И сам чтоб ни капли, все в жмура вольем.

… Вот так и вышло, что заказчик пребывал в святой уверенности, что Орлов получил-таки очередную порцию «дезы» – конкретную личность на неприглядную роль взбесившегося русофобствующего толстосума – Юнеса Саидовича Набокова. Хотя, откровенно говоря, это было уже неважно.

Все это случилось во вторник, ровно за шестнадцать часов до разговора Гурова с Орловым в генеральском кабинете. Такой вот «черный вторник» выдался, день, в который расстались с жизнью Константин Павлович Иванов и Владимир Евгеньевич Жирафчиков. Два мента, пусть один из них и бывший. Такие разные люди…

ГЛАВА 9

Со Станиславом он договорился встретиться не в управлении, а у себя дома, в шесть вечера. Как раз минут сорок до срока оставалось, нужно было заставить себя съесть хоть что-нибудь, хоть раз за весь этот похабный денек, хотя какой тут, к чертям собачьим, аппетит – с такими-то впечатляющими достижениями. Он, конечно, и без ошеломляющих известий о двух вчерашних смертях осознавал, что дело с расследованием по иконе идет сикось = накось. Погано идет. Но при тщательном обдумывании, детальной оценке ситуации выяснилось, что он ошибался: все оказалось значительно хуже, чем он полагал.

Гуров тяжело вздохнул, поставил на плиту небольную кастрюльку с водой, зажег газ. Подождал, пока закипит, и полез в морозильник за дежурными пельменями. Вроде и Машины кулинарные шедевры в избытке наличествовали, а вот поди ж ты – странная штука человеческая психология – не хотелось в таком настроении. Пельмени смерзлись в ком, он поковырял этот ком ножом, разобрал его на фрагменты и бросил то, что получилось, в белый кипяток. Посолил, закрыл крышкой, убавил пламя. Раз он такой дурак и неумеха, то ничего вкусного ему не положено, стрескает пельмешки как миленький.

Нет, некоторые результаты накапали даже сегодня. По крайней мере, у Гурова не осталось никаких сомнений – икону Богоматери, а скорее всего, и те четыре Боровиковского украл Сукалев. Он же убил Каленова, хотя Лев был уверен, что слово «убил» тут не подходит. Не было умысла, это Гуров чувствовал однозначно. С места преступления Сукалев удирал в расстроенных чувствах, в ужасе от содеянного. Хладнокровный убийца озаботился хотя бы запереть входную дверь, не оставлял бы ее нараспашку! Такие «шибко глубокомысленные» – Лев горько усмехнулся, даже замычал от бессилия – выводы последовали после трехчасового допроса Музы Григорьевны, муторного, тягомотного донельзя. Она явилась-таки по повестке, хоть опоздала на полтора часа, а то Лев всерьез подумывал – не придется ли посылать за церковной овечкой двух дюжих сержантов. В сопровождении машины «Скорой помощи», а то ведь жалко сослуживцев. Нет, обошлось.

На «своем поле», в родном, любимом служебном кабинете Гуров чувствовал себя немного поувереннее, чем в провонявшей вареной рыбой берлоге Сукалевой, но толку-то? Да, она подтвердила, что заказывала три комплекта ключей. Один – батюшке, один у нее хранится, а третий – у сторожа, они в трапезной висят.

Точно, висели там эти ключи. Гуров их своими глазами видел. Только они ведь на виду, в трапезной все время народ, причем, заметим, посторонних туда не очень-то пускают. А вот сама она где комплектик хранила? Мог ли кто-то ключи на время позаимствовать, ненадолго, на час-два? Ах, в комоде, в ящичке… Ах, никто не мог… Словом, ясно все.

Когда же она проговорилась, что «ирод» разок поинтересовался, что это за ключики такие у нее появились, а она, конечно, непутевого отшила, не твое, мол, дело, – тут уж младенцу ясельного возраста этот фрагмент картинки становился понятен до боли в печенках.