Николай Леонов - Свинцовый аргумент Страница 24

Два-три часа назад рядом с избой буксовал «Кировец». Он оставил за собой две огромные колеи, завалил улицу грязью и уехал. Шапито молча шагал за Михеем. Он был злой и очень усталый. Его правая рука лежала на ледяной рукоятке пистолета. Он низко наклонил голову, ссутулился и пер, почти не видя дороги. Холодный ветер пронимал его почти до костей.

Михей проворно перескочил через забор у избы. Ключи от входной двери звякнули у него в кармане и едва не упали в грязь. Эти ключи пожилой таджик, хозяин дома, вручил Шапито неделю назад. Отдал, чтобы тот приглядывал за жильем, а сам отбыл на историческую родину. Вроде как за урюком.

– Сюда, что ли? – спросил Михей.

– Да.

Ударом ноги Михей попытался открыть покосившуюся калитку, но та в ответ на его действия хрустнула и сломалась. С возмущенным видом через открывшейся проем во двор дома прошел Шапито.

– Ну и чего ты наделал? – недовольно спросил он. – На фига ты ее поломал? Объясни.

– Да я и не ломал, – неожиданный наезд застал Михея врасплох. – Она сама поломалась.

Михей попытался свести все к шутливой отговорке. Дескать, силу девать некуда. Но Шапито все это время долго и презрительно смотрел на него, едва сдержавшись, чтобы не врезать товарищу по физиономии.

– Не выставляй свою дурь напоказ. Она на хрен никому не нужна. Лучше учись следы заметать, чтоб никто не знал, кто ты есть! – настоятельно порекомендовал он, и Михей живо кивнул, словно сразу понял, о чем ему говорили.

Он еще не до конца осознавал тот факт, что уже является преступником, который обязан все время скрываться, и что ему больше не видать ни свежих огурчиков, ни маминого холодца. Он вел себя как мальчишка, который не подозревал, что детство-то уже кончилось.

Шапито был в клетчатой кепке и длинном серо-белом плаще, который он успел сорвать с веревки во дворе дома, откуда они убежали. Михей, молодой человек невысокого роста, был вообще в одном свитере и с непокрытой головой. Они быстро прошли через двор и поднялись на крыльцо. Михей достал ключи и замерзшими руками отомкнул замок. Пока он открывал дверь, Шапито повернулся к нему спиной и зорко посмотрел, не идет ли кто по их следу. Никого не было. Дом находился в непролазной глухомани, разум отказывался верить, что и это тоже Москва. Шапито казалось, что стоит пройти еще немного пешим ходом, и их взорам откроется самая настоящая тайга.

В действительности так ничего и не поняв из того, что ему сказал Шапито, Михей, будто мстя за постоянные нравоучения, вновь толкнул дверь ногой. Она, тяжело скрипя, открыла взору летнюю веранду, с которой и начиналось жилище таджика. Шапито тут же развернулся и влепил Михею пинок. Такой, что тот влетел в дом, на ходу гремя в темноте чугунками и ведрами. Шапито еще немного постоял на пороге, прислушиваясь к напряженной тишине, и беззвучно нырнул в дом.

В доме было ужасно холодно. Надо было топить печь, но ни у Шапито, ни у Михея сейчас просто не было сил этим заняться. Усталые, с тяжкой тревогой на душе, они повалились на диван и на кровать, стоявшие по разные стороны низкого темного зала. Во всем ощущалась какая-то нечистота, хотя с виду комната казалась вполне ухоженной.

Шапито выбрал кровать. Он повесил на край ее спинки свою кепку и, скрестив ноги, сунул руки в рукава плаща. Михей стянул с дивана плотное покрывало и набросил его на плечи, как плащ-палатку. Оба устроились на постелях, не снимая обуви.

Отогреться в таких условиях было все равно нереально, и, повалявшись с полчаса в неподвижном положении, Шапито сказал:

– Михей, надо печку затопить.

Голос его утробно дребезжал прокуренными связками.

– Надо, – через минуту произнес Михей унылым голосом.

Он понял, что этим делом предстоит заняться ему. А так как Михей никогда в жизни не топил печек, то это предприятие показалось ему большой проблемой. Кому-нибудь другому он бы ответил матом, и тот от него быстро бы отвязался, но Шапито так отвечать было опасно.

– Ну и чего ты лежишь? – зло спросил Шапито.

Он слегка повернулся, и его глаза наполнились гневом. Голова у Шапито была коротко стриженной и седой. Эта седина и пугала и привлекала одновременно простодушного Михея. Он был убежден, что таким Шапито сделали злодеи менты и разные косяки, приключившиеся в зоне. И хотя сам Михей на зоне никогда не был, он много слышал про нее и даже тайно хотел побывать. Ему, например, совсем не хотелось идти в армию, а на зону попасть он не возражал.

– Да-да, надо подниматься, – пробормотал он, делая сонный вид, словно Шапито мог пожалеть его, дать немного поспать, а сам бы пошел топить печь.

Конечно, такого не произошло бы никогда. Михей поднялся, не снимая с плеч покрывала, побрел, как привидение, по пустынным комнатам, нашел на вешалке вполне сносную фуфайку и набросил ее на себя.

– Я сейчас, быстро.

Шапито остался один. Наедине со своими мыслями. Что-то невозможное произошло несколько часов назад. Шапито никак не ожидал такого поворота событий, поэтому к холоду и усталости у него понемногу начал прибавляться гнев. Он еще плохо понимал, на кого он его прольет, но то, что месть не заставит себя ждать, было лишь делом времени. Он прикрыл глаза и попытался задремать.

Сейчас Шапито был на сто процентов уверен, что он в безопасности. Во-первых, с таджиком этим его вообще ничего не связывало, кроме приятельских отношений, сложившихся за совершенно непродолжительный отрезок времени, а во-вторых, сам хозяин в этом доме давно не жил. Он и до отъезда на родину-то жил в двухкомнатной квартире в Москве, а дом этот держал исключительно как дачу. О ключах, переданных ему хозяином дома, знал только он один, и час тому назад о них узнал Михей. А самому себе Шапито доверял. Все сработано как надо. И ключ у него оказался вовремя, и хозяина не найти. Он в другой стране. Правда, ненадолго, но какое это имело значение сегодня?

Шапито ясно представлял, что сейчас менты с ног валятся, мечутся и ищут его. Он знал и то, что, попадись он сегодня в лапы к Гурову, жизни не рад был бы. Но все было продумано, и именно это являлось его отличительной чертой характера. Им руководили не эмоции, а только чистый разум.

Вернувшись, Михей споткнулся в дверях и с грохотом рассыпал какие-то деревяшки, которые он, очевидно, выискал в огороде. Протяжный громкий мат потопил грохот дров. Шапито кисло поморщился.

– Быстрей давай.

– Сейчас, – зло буркнул Михей.

В детстве, когда они с друзьями ходили в лес, он всегда старался устраниться от разведения костров и прочей чепухи. Он умел сачковать, а кому его поведение не нравилось, тем при случае просто бил морду. Если учитель выговаривал ему, то в дело шли любые предлоги. Живот, голова, просто нет настроения и так далее. Люди, конечно, понимали и не могли не понимать, что их держат за дураков, никто не хотел иметь дело с Михеем. Поэтому все обычно делалось без него, а он только ел и пил. Ребята и хворост собирали без него, и раздували слабенький огонек, используя клочки газеты. Теперь Михею предстояло вспоминать, как одноклассники разводили костер. Оказалось это делом непростым, и с непривычки на первый раз у Михея ничего не вышло.

– Гаснет у меня. Третью газету жгу. Может, поможешь? – робко обратился он к Шапито. – А то у меня пальцы как деревянные.

– Не могу. У меня башка болит, – ответил Шапито, даже не скрывая того, что открыто врет. – И живот. Так что сам давай. Да пошустрей. У меня ноги уже замерзли.

– Я ведь могу и вообще не разжечь, – слегка пригрозил Михей, сунув лицо в печь и в который раз пытаясь раздуть потухшую газету.

– Да как же можно не разжечь? – удивился Шапито.

– У меня дрова сырые, – ответил Михей. В это мгновение ему в глаза попал серый густой слой взметнувшейся пыли, и на них навернулись слезы. – Не умею я. Ни хрена у меня не получается, – кашляя, простонал он и начал размахивать руками.

– Слушай, Михей, если я еще раз услышу от тебя что-нибудь типа не умею или не могу, я тебя застрелю. Клянусь, застрелю. Понял? Так что топи, брат. Не испытывай моего терпения.

Слова Шапито были настолько внушительными и вескими, что до Михея наконец-то дошло, как глубоко он влип. В самом деле, никто бы его не стал здесь искать до весны. А вот Шапито мог запросто прихлопнуть его, как комара. Чего ему терять?

Между тем именно сейчас Шапито решил, что его, скорее всего, сам Вилков и сдал ментам. Очевидно, Вилкова взяли, суку, вот он и свалил на Шапито убийство. А это было уже слишком. Так они не договаривались. Шапито почувствовал себя подставленным. Он прекрасно понимал, что убийство девчонки в два счета повесят на него. Его ребята работали, и они засветились у Гурова по полной программе. Он начал, чертыхаясь про себя, лихорадочно выдумывать аргументированное оправдание для себя. Ему надо все валить на Вилкова. Честно, ничего не скрывая. А сопротивление, оказанное Гурову сегодня при их задержании, списать на нервы, которые у Шапито и в самом деле были на пределе. Любой врач сможет подтвердить, что он действовал в состоянии аффекта. А Вилкова чернить! Убийство, потом стрельба на квартире, снятой Шапито... Все это произошло только из-за него.