Джеймс Паттерсон - Алекс Кросс. Территория смерти Страница 25

— Городской холл? — спросил я. — Где же такой находится?

— Если хотите, я покажу, — произнес самый общительный из калек. Посмотрев на него, я с удивлением подумал, как параноидальное недоверие к ближнему не сожрало еще заживо эту часть Африки. И решил довериться этому парню.

— Меня зовут Алекс. А вас как?

Мы пожали друг другу руки.

— А я — Мозес. Моисей то есть.

Услышав это имя, я едва заметно улыбнулся. И тут же вспомнил Нану. Будь она на моем месте, тоже улыбнулась бы, да еще и похлопала этого парня по спине. Как это сказано в псалме?

«Укажи мне путь в Обетованный край, Моисей…» Так, что ли?

Глава пятьдесят пятая

Я вновь приступил к работе и продолжал расследовать дело, ради которого приехал сюда.

Мы добирались до города пешком около часа. За это время Мозес поведал мне множество любопытных вещей о местной жизни, но сказал, что никогда не слышал о Тигре. Правда ли это? Я усомнился в этом.

Здесь ни для кого не было секретом, что алмазы обменивают на нефть, газ, оружие, наркотики и прочие запрещенные к ввозу товары. Мозес знал, что такого рода сделки незаконны, но об этом знали все, между тем незаконные бартерные сделки и торговля алмазами продолжались. Он сам в юности и в молодые годы работал на алмазных приисках. Пока не началась гражданская война.

— Теперь таких, как я, называют парни «сан-сан», — сказал он.

Я предположил, что он говорит о подобных ему недееспособных людях, калеках, которые не в состоянии более работать.

Поначалу меня поразила открытость Мозеса. Некоторые из его историй имели слишком личный характер, чтобы делиться ими с первым встречным, тем более с парнем, которого он и ему подобные втайне считали американским журналистом или того хуже — агентом ЦРУ. Но чем дольше он говорил, тем больше я убеждался в том, что эти истории, возможно, единственное звено, связывающее его с людьми и этим миром. Больше ничего у него в жизни не осталось.

— Раньше мы жили там, — сказал он, ткнув пальцем в восточном направлении, но не приведя никаких подробностей. — Моя жена торговала на рынке пальмовым маслом. У нас подрастали два прекрасных сына. Потом в Коно пришли солдаты революционного фронта и ночью явились к нам в дом. Шел дождь; мы стояли во дворе под его косыми струями в кромешной тьме, поскольку ни у нас, ни у солдат не оказалось фонарей. Они велели мне смотреть на то, как будут убивать моих сыновей. Сказали, что если я буду вести себя смирно и не произнесу ни слова протеста, то они освободят мою жену. Я вел себя смирно и не протестовал, но они обманули меня и убили жену.

Революционный фронт представлял собой пестрое сборище деклассированных элементов, убийц и мародеров, и международная общественность обвиняла его в уничтожении многих тысяч людей. Бойцы фронта обычно вырезали население целыми семьями, что лишний раз напомнило мне об убийствах семей в Вашингтоне.

— А вас, значит, они оставили в живых? — спросил я.

— Да. Положили на стол и крепко привязали к нему веревками. Потом спросили: какие рубашки я предпочитал носить в мирное время — с короткими рукавами или с длинными? А затем, так и не дождавшись ответа, отрезали мне руку по локоть. — Он указал здоровой рукой на свой обрубок.

— Эти люди хотели отрезать мне и вторую руку, но со стороны соседнего дома неожиданно прогремел взрыв, и они отправились выяснять, в чем дело. Я же потерял сознание, а когда очнулся, узнал, что солдаты революционной армии из деревни уже ушли. Вместе с ними из дома исчезло тело моей жены, хотя трупы сыновей остались. Мне очень хотелось умереть, но я выжил. Видно, мой час еще не настал.

— Мозес, почему вы остались здесь? Не перебрались в какое-нибудь другое место?

— А мне некуда и не к кому ехать. Здесь по крайней мере иногда можно получить хоть какую-то работу. Кроме того, у меня здесь друзья. Такие же парни «сан-сан», как я сам. — Тут он улыбнулся по известной ему одному причине. — Как ни крути, а мой дом здесь.

Мы уже почти дошли до города. Коиду с его грязными дорогами и одноэтажными домами больше походил на разросшуюся деревню, чем на город. Кроме того, он находился в запустении со времен последней войны. Многие городские здания еще восстанавливали, хотя боевые действия происходили здесь в последний раз шесть лет назад.

Пока мы шли по главной улице, я видел недостроенный госпиталь, полностью достроенную и отделанную мечеть, но состояние всех остальных построек оставляло желать лучшего. Что же касается других улиц, моему взгляду открывались в основном руины.

Когда я предложил Мозесу деньги — за рассказы и, если так можно выразиться, «за беспокойство», он отказался, причем столь решительно, что я не настаивал.

— Лучше передайте то, о чем рассказал я, другим людям, — проговорил он. — Расскажите об этом всей Америке. О том, в частности, что мятежников еще не истребили и они в любой момент могут снова напасть на наши города и другие мирные поселения, вырезать местное население. Обычно они убивают всех, чтобы выжившие не поведали людям доброй воли об их зверствах. Если вы передадите мои истории американцам, они расскажут об этом жителям других народов и стран, и тогда об этом узнает весь мир.

— Хорошо, Мозес, — пообещал я. — Я расскажу американскому народу о том, что здесь происходит. Может, тогда что-нибудь и изменится.

Глава пятьдесят шестая

Зал для проведения общественных мероприятий именовался, как ни странно, «Приют безмятежности». Эта надпись была выведена голубой краской на старой деревянной вывеске, украшавшей фасад, и вызвала у меня ассоциации с недавно прочитанным романом Александра Макколла-Смита «Дамское детективное агентство № 1».

Возможно, это здание изначально строили как церковь. Теперь же его использовали для разных целей. Оно представляло собой большую, довольно грязную и запущенную комнату, заставленную столами и стульями. С заходом солнца помещение постепенно начало заполняться.

Кто-то включил музыкальный ящик; появился парень с подносом, на котором стояли полные кружки с пивом. Сгрузив кружки на один из столиков, он собрал пластиковые подставки от предыдущих порций выпивки, пересчитал их и принял от клиентов плату.

Хотя я предлагал угостить выпивкой Мозеса и его приятелей, они отказались войти в холл, мотивируя это тем, что если клиент не в состоянии расплатиться за пиво или виски самостоятельно, то его изгоняют из заведения. Вместо этого, сказал Мозес, они будут прогуливаться около разложенного на улице огромного костра недалеко от холла, петь там песни и плясать, и я легко найду их, если они мне понадобятся. С этими словами он махнул здоровой рукой, указывая направление, где искать его с товарищами.

Я провел в холле несколько часов, задавая посетителям вопросы и пытаясь завязать беседу, но ни на шаг не продвинулся. Даже несколько парней, готовые посудачить о порядках на шахте, мигом затыкались, когда я пытался перевести разговор на другую тему… например, потолковать о нелегальной торговле алмазами.

Пару раз я сталкивался с парнями в камуфляже и вьетнамках на босых ногах.

— Есть бриллианты на продажу, — шепотом говорили они. — Чтобы вывезти камни из страны, достаточно проглотить их.

Впрочем, стоило им понять, что я ничего не продаю и не покупаю, как они мгновенно теряли ко мне интерес.

Я уже подумал, что вечер потерян и мне так и не удастся ничего узнать, когда увидел юношу лет восемнадцати, стоявшего у стены рядом с моим столиком и смотревшего на меня в упор.

— Говорят, вы кое-кого ищете, мистер, — тихо сказал он, чтобы никто, кроме меня, не слышал его. Впрочем, музыкальный ящик в этот момент исполнял на предельной громкости композицию в стиле хип-хоп Баста Раймса, так что подслушивания можно было не опасаться.

— Кого же, по-твоему, я ищу? — спросил я.

— Одного человека. Только он уже уехал, и я не знаю, где его искать. Зато знаю, что его зовут Тигр.

Я внимательно посмотрел на парнишку. Хорошо сложенный, мускулистый, пяти футов девяти дюймов ростом, он выглядел моложе, чем мне показалось сначала. «Не более семнадцати», — приглядевшись, подумал я. Если и старше Дэймиена, то самую малость. Как многие подростки на континенте, он носил фуфайку с эмблемой команды Американской национальной баскетбольной лиги. В данном случае это была эмблема «Хьюстон рокетс», за которую когда-то с блеском выступал нигериец Хаким Оладжувон.

— А сам-то ты кто? — спросил я.

— Хотите знать больше того, что я уже сказал, платите. Сто зеленых американских долларов. Буду ждать вас на улице. Здесь опасно разговаривать. Слишком много ушей и глаз. Так что выходите на улицу, мистер. Там и поговорим. И запомните: дополнительная информация обойдется вам в сотню американских долларов.