Николай Леонов - Сынок министра Страница 25

– Я не знаю. Всеми делами занимался отец, – пробурчал Панченко, отворачиваясь. – Но вы меня неправильно поняли. Признаюсь, я погорячился. Извините. Просто я жду не дождусь, когда вы наконец поймаете эту воровку. На фотографии – она, я подтверждаю это официально.

– Однако, составляя ее портрет, вы оказались довольно далеки от оригинала, – заметил Гуров.

Панченко пожал плечами.

– Что поделаешь? – сказал он. – У меня всегда были проблемы со зрительной памятью. В школе по рисованию у меня всегда было не больше тройки.

– А сколько было по рисованию у Канунникова? – поинтересовался Гуров. – Оказывается, вы учились в одном классе и с ним? Почему не сказали об этом раньше?

– А разве это важно? – удивился Панченко. – Да, правда, мы учились вместе – Генка, Курносов и я. Только когда это было! Я не из тех людей, которые разводят по этому поводу сантименты.

– Однако старую дружбу с Курносовым вы все-таки вспомнили, – сказал Гуров.

Панченко презрительно махнул рукой.

– Этот тип без мыла куда угодно влезет, – зло сказал он. – Старая дружба была нужна ему в расчете на милости моего отца-министра. До какой-то минуты я терпел его назойливость. Но всему есть предел.

– А какие отношения у вашего двоюродного брата с Курносовым? Они были друзьями в школе?

– В школе? Вряд ли, – поморщился Панченко. – Понимаете, в школе Генка Канунников был самым, как бы сейчас сказали, «продвинутым». Всегда носил самую модную одежду, курил «Мальборо», нравился девчонкам… И всегда немного выпендривался. Это не всем нравилось. В нашей школе учились дети, у которых родители были куда круче, чем у Генки. Но он всегда старался изобразить из себя нечто более значительное, чем на самом деле. А Курносов у нас в ту пору считался, скорее, паршивой овцой. Он был абсолютно серым, невзрачным юнцом, из тех, знаете, что двух слов связать не могут и краснеют, когда к ним подходит девушка…

– Но, кажется, со временем ему удалось избавиться от своих комплексов, – заключил Гуров. – Итак, насколько я понял, в ту пору никакой дружбы между Канунниковым и Курносовым не было. Вы тоже не были близки с Курносовым. Вы, видимо, числились в компании «продвинутых», не так ли?

– Ну-у, пожалуй, – согласился Панченко. – Только какое это теперь имеет значение?

Гуров решил распрощаться, поскольку основную цель своего посещения выполнил.

Оставался один щекотливый момент – фотографии, брошенные капризной рукой Виталия, все еще валялись в живописном беспорядке на полу, и кому-то, наверное, следовало их поднять. Гуров считал, что ответ на этот вопрос может быть только один, но ему было любопытно, как сын министра сумеет выкрутиться из этой ситуации. До сих пор он делал вид, что разбросанные как попало снимки не имеют к нему никакого отношения.

Гуров не желал подыгрывать этому типу ни при каких обстоятельствах и уже собирался напомнить Панченко о фотографиях, как вдруг этому помешало неожиданное обстоятельство. Дверь палаты распахнулась, и на пороге появилась женщина.

Гуров сразу узнал ее, хотя видел один-единственный раз и тоже на фотографии. В жизни невеста Виталия Панченко была ничуть не привлекательнее. Конечно, выглядела она вполне эффектно – длинноногая блондинка в элегантном брючном костюме цвета морской волны. Короткая стрижка подчеркивала стройную, без единой морщинки шею. Но лицо все портило – оно как будто навеки застыло в надменной величавой гримасе, а в глазах у Лидии Степановны стоял лед. Было видно, что эта женщина привыкла повелевать и принимать решения. Гурову трудно было представить ее в роли любовницы или жены – по его мнению, статуя в этой роли была бы уместнее.

Кажется, Виталий Панченко придерживался того же мнения. Гуров видел, как он напугался, когда увидел свою будущую жену. Впрочем, возможно, тому способствовало и присутствие Гурова – лишнее напоминание о злосчастном колье.

– Здравствуй! – отрывисто произнесла Лидия Степановна, деловито пересекая комнату и усаживаясь в кресло лицом к Панченко. – Что такое? Почему ты здесь? Ты болен?

Гурову она мимоходом кивнула головой и тут же потеряла к нему всякий интерес, словно его и не было в палате. Может быть, она приняла его за кого-то из персонала больницы.

Совсем растерявшийся Панченко в ответ на вопрос только развел руками и тут же умоляюще посмотрел на Гурова. Он как бы просил его держать язык за зубами, а еще лучше – удалиться от греха подальше. Однако Гуров не торопился. Не вставая со своего места, он сказал:

– Пожалуй, я пойду, Виталий Андреевич. Выздоравливайте. Да! Только не забудьте вернуть мне мои фотографии!

Панченко понял, что попал в ловушку. Он покраснел как рак и, помявшись какое-то время, нагнулся и стал собирать фотографии. Его невеста наблюдала за этим с брезгливым любопытством. Потом она перевела глаза на Гурова, и тот поразился, какой у нее зоркий и неприязненный взгляд.

– Чем это ты занимаешься? – спросила она, адресуясь опять к своему жениху. – Рассматриваешь фотографии, лежа на полу? Странное занятие для больного человека. Кстати, ты так мне и не ответил, чем ты болен. И не стой столбом – отпусти наконец человека! Мне нужно с тобой серьезно поговорить.

Панченко, хмурый и замкнутый, молча сунул Гурову в руки фотографии и, не поднимая глаз, попрощался. Гуров встал, вежливо сказал «до свиданья» и вышел из палаты. И еще он подумал, что, если бы ему пришлось жениться на такой женщине, он пошел бы на все, а уж от колье бы избавился непременно. К сожалению, для Панченко эта версия теперь точно не подходила – он опознал похитительницу.

Глава 12

К вечеру наконец появились первые плоды долгих усилий – во-первых, генерал сдержал свое слово, подключив к поискам женщин по фамилии Смелова все возможные службы, а во-вторых, постарался Крячко, который, опять связавшись с Григорием Петровичем, выведал у него координаты некоторых участников группы, снимавшей десять лет назад кинофильм «Долгое пробуждение».

– Григорий Петрович не всех, конечно, вспомнил, – объяснил он Гурову. – Но, в общем, набралось прилично – девять человек. Трое в отъезде – вернутся не скоро, – так что я их сразу отбросил. Оставшихся объехал всех. До сих пор не понимаю, зачем тратил свой личный бензин. Может быть, твой друг министр мне его оплатит?

– Ты шестой десяток разменял, а ума не нажил, – хладнокровно заметил на это Гуров. – Из чего же он тебе его оплатит, когда его семейство и без того потерпело такой ущерб! Разве ты не слышал, сколько стоит пропавшее колье?

– Ясно, – вздохнул Стас. – А я думал, что теперь, когда у нас такие друзья, мы заживем!

– Кончай трепаться, ночь на дворе! – сердито перебил его Гуров. – Ближе к делу! Удалось узнать что-нибудь конкретное?

– Кое-что. Ближе к вечеру нашел одного мужика. Он десять лет назад в той киногруппе осветителем работал. Щеглов Ваня, хороший мужик, откровенный. Так вот он мне ценную информацию подкинул. Оказывается, он этих девчонок хорошо запомнил – Смелову Ирину и Смелову Евгению. Он тогда помоложе был и на младшую, Евгению, глаз положил. Но куда там! Говорит, она на него даже и не смотрела. Старалась поближе держаться к режиссеру – не промах девка была.

– И это все? – покачал головой Гуров. – Нечего сказать, ценная информация. Осветитель на актрису глаз положил!

– Ты, Гуров, становишься нетерпимым, – заметил Стас, критически оглядывая друга с головы до ног. – Старость, что ли? Сыщик должен уметь слушать, запомни! Я ведь главного еще не сказал. Когда фильм сняли и группа разбрелась, Щеглов некоторое время еще за Смеловой бегал, пытался ее, значит, обаять. Но ничего у него с ней так и не вышло, а потом Смелова уехала за рубеж вместе с режиссером Никольским.

– Ясное дело! – кивнул вмиг заинтересовавшийся Гуров. – И что же дальше? Потом она из Штатов вернулась?

– А уж вот это неизвестно, – заявил Крячко. – Щеглов постепенно к этой девочке остыл, женился и совершенно ею больше не интересовался. Можно сказать, выбросил ее из головы. Только когда появился я и разворошил погасший костер страстей, наш осветитель растрогался и был готов говорить о своей бывшей возлюбленной часами. Но это уже была лирика, из которой мне пришлось выуживать информацию по крупинкам.

– Еще что-нибудь выудил? – поинтересовался Гуров.

– Есть и еще кое-что, – подтвердил Крячко. – Поскольку след Евгении затерялся, пришлось пристальнее присмотреться к ее сестре. И тут выяснилось уже нечто определенное. Если Евгения Смелова на момент съемок фильма была, в общем-то, актрисой-любительницей, то ее сестра Ирина – она старшая – уже была в некотором смысле профессионалом. Она снималась в «Долгом пробуждении», будучи студенткой третьего курса актерского факультета ВГИКа. А это уже след в архивах, биографические данные, адреса и прочее… Во ВГИК я, конечно, уже не успел. Так что решай, что будем делать.