Жан-Клод Иззо - Мертвецы живут в раю Страница 25

Он понимал, что мы к этому придем. Он снова начал потеть, и это было мне противно. Под мышками появились темные круги. Он смотрел умоляюще. У меня пропала к нему всякая симпатия. Санчес стал мне омерзителен.

Мне было бы даже стыдно дать ему пощечину.

- Ведь я же не знаю. Я могу закурить?

Я не ответил. Я распахнул дверь в кабинет и подал дневальному знак войти.

- Фавье, забери этого типа.

- Я вам клянусь. Я не знаю.

- Санчес, ты хочешь, чтобы я поверил в твоего Тони? Скажи мне, где его найти. Иначе, что я должен думать, как ты считаешь? Что ты издеваешься надо мной. Вот что я думаю.

- Я не знаю. Я с ним даже не встречаюсь. У меня и телефона его нет. Он заставляет меня ишачить, а не наоборот. Если я ему нужен, он меня вызывает.

- Как шлюху, значит.

Он не врубился. Наверное, он начал думать, что дело запахло жареным. Его жалкий умишко искал выход.

- Он мне оставляет сообщения. В баре «У Ратуши». Позвоните Чарли, во «Франтель». Вы можете его спросить. Да! Может, он знает.

- С Чарли мы увидимся позже. Забирай его, - обратился я к Фавье.

Фавье подхватил Санчеса под мышку. Решительно. Поставил его на ноги. Санчес захныкал.

- Подождите. У него есть свои привычки. Аперитив он пьет у Франсиса, на Канбьер. Иногда, по вечерам, ужинает в «Мае».

Я подал знак Фавье; тот выпустил его руку. Санчес свалился на стул, словно куча дерьма.

- Так-то оно лучше, Санчес. Теперь мы можем договориться. Сегодня вечером ты что делаешь?

- Как что... я на такси. И...

- В семь часов ты зайдешь к Франсису. Сядешь за столик. Будешь пить пиво. Глазеть на женщин. Когда придет твой приятель, поздороваешься с ним. Я там буду. Без подвохов, я ведь знаю, где тебя найти. Фавье проводит тебя.

- Благодарю, - прохныкал он.

Он встал, шмыгая носом, и пошел к двери.

- Санчес! (Он застыл на месте, опустив голову.) Сейчас я тебе скажу, что я думаю. Тони никогда не водил твое такси. Только в пятницу вечером. Или я ошибаюсь?

- Ладно...

- Что ладно, Санчес? Ты только гнусный лжец. В твоих интересах не обманывать меня с твоим Тони. Иначе можешь с такси распрощаться.

- Извините. Я не хотел...

- Чего? Говорить, что ты якшаешься с бандитами? Ты сколько получил в пятницу вечером?

- Пять. Пять тысяч.

- Учитывая, для чего пригодилось твое такси, ты здорово прокололся, если хочешь знать мое мнение.

Я обошел свой письменный стол, выдвинув ящик и достав из него портативный магнитофон. Я наугад нажал на клавишу.

- Все записано. Поэтому, помни про сегодняшний вечер.

- Я буду там.

- И еще. Для всех, на работе, для жены, твоих приятелей... речь идет о проезде на красный свет и только. Полицейские - ребята симпатичные, и все такое...

Фавье вытолкал Санчеса из кабинета и закрыл за ним дверь, подмигнув мне. У меня появился след. Кое-что, над чем можно было поразмыслить.

Я лежал. На кровати Лолы. Я пришел сюда инстинктивно. Как в субботу утром. Мне очень хотелось побыть у нее дома, в ее постели. Словно в ее объятиях. И я не колебался. Я на миг представил себе, что Лола открывает мне дверь и впускает меня в дом. Она сварит кофе. Мы будем говорить о Маню, об Уго Об ушедшем времени. И о времени, которое проходит. О нас с ней, может быть.

Квартира тонула в полумраке. В ней было прохладно и сохранялся привычный запах. Мяты и базилика. Этим двум растениям не хватало воды. Я полил их. Это первое, что я сделал. Затем я разделся и принял душ, почти ледяной. Потом поставил будильник на два часа и, обессиленный, вытянулся на голубых простынях. Под взглядом Лолы, устремленным на меня. Тем взглядом, когда она ложилась на меня. Тысячелетия скитаний, черные, как антрацит, сверкали в ее взгляде. Лола была легкая, словно дорожная пыль. Ищи ветер, найдешь пыль, как бы говорили ее глаза.

Спал я недолго. Четверть часа. Слишком много мыслей толпилось у меня в голове. Мы с Перолем и Черутти провели небольшое совещание. У меня в кабинете. Окно было распахнуто настежь, но свежести не было. Небо снова потемнело. Гроза была бы желанной гостьей. Пероль принес пиво и сэндвичи. С помидорами, анчоусами, тунцом. Есть их было неудобно, но все-таки они были лучше, чем обычные, отвратительные бутерброды с маслом-ветчиной.

- Мы приняли показания Муррабеда, потом доставили его сюда, - подвел итог Пероль. — Сегодня днем мы устроим ему очную ставку с парнем, которого он избил. Мы задержим Муррабеда на сорок восемь часов. Мы, наверное, найдем возможность в самом деле его посадить.

- А девчонка?

- Она тоже здесь. Мы сообщили ее семье. За ней приедет старший брат. Он выезжает в 13.30 сверхскоростным поездом. Для нее это хреново. Она быстро окажется в Алжире, замужем.

- Тебе надо было дать ей самой выпутываться.

- Ну да. А через месяц-другой мы подобрали бы ее, мертвую, в каком-нибудь подвале, - заметил Черутти.

Жизнь таких девчонок едва начиналась, а они уже попадали в безвыходное положение. Выбор за них делали другие. Из двух зол, какое лучше? Черутти украдкой поглядывал на меня. Его удивляло мое ожесточение против Муррабеда. За этот год, что он находился в бригаде, Черутти за мной такого не замечал. Муррабед не заслуживал никакой жалости. Он всегда был готов на самое худшее. Это читалось в его глазах. Более того, он чувствовал себя под защитой тех, кто снабжал его наркотиками. Да, я сильно желал, чтобы он сел в тюрьму. Я хотел, чтобы это произошло здесь, сейчас. Наверное, потому, чтобы доказать самому себе, что я еще способен вести расследование и довести его до конца. Это успокоило бы меня в отношении собственных возможностей идти до конца в расследовании гибели Уго. И, кто знает, Лейлы.

Было нечто другое. Я снова хотел поверить в мою работу полицейского. Я нуждался в сдерживании. В правилах, кодексах законов. И напоминании мне о них, чтобы я мог держать себя в руках. Каждый предпринятый мною шаг будет отдалять меня от закона. Я ясно понимал это. Перестал рассуждать как полицейский. И в отношении Уго, и в отношении Лейлы. Меня несла моя загубленная молодость. Все мои мечты остались на том склоне моей жизни. Если у меня еще было будущее, то туда я и должен был вернуться.

Я был похож на всех мужчин, что подходят к пятидесяти годам. Спрашивал себя, соответствовала ли жизнь моим ожиданиям. Я хотел ответить «да», но мне оставалось мало времени. И не хотел, чтобы это «да» было ложью. У меня, в отличие от большинства мужчин, не было возможности сделать ребенка жене, к которой я больше не испытывал влечения, чтобы усыпить эту ложь. Обмануть себя. Во всех сферах это было обычное дело. Я был одинок, и я просто был обязан смотреть правде прямо в глаза. Никакое зеркало не сказало бы мне, что я был хороший отец, хороший супруг. Или хороший полицейский.

Комната, казалось, утратила свою прохладу. За ставнями я угадывал надвигающуюся грозу. Воздух становился все тяжелее. Я закрыл глаза. Может быть, я снова смогу заснуть? Уго лежал на соседней койке. Мы придвинули их под вентилятор. Была середина дня. Малейшее движение исторгало из нас потоки пота. Он снял комнатку на площади Менелика. Три недели назад, без предупреждения, он приехал в Джибути. Я взял увольнительную на две недели, и мы смотались в Харар воздать дань уважения Рембо и свергнутым эфиопским принцессам.

- Ну, сержант Монтале, что ты намерен делать?

Джибути был открытый порт. Куча возможностей провернуть любые сделки. Можно было купить корабли, яхты за треть их стоимости. Яхту перегоняли в Тунис и перепродавали вдвое дороже. Более того, яхту нагружали фотоаппаратами, кинокамерами, магнитофонами и сплавляли их туристам.

- Мне еще три месяца служить, а потом вернусь домой.

- И что дальше?

- Ты увидишь, там гораздо хуже, чем раньше. Если бы я остался, я убил бы. Рано или поздно. Ради жратвы. Чтобы жить. Не нужно мне счастье, которое они нам готовят. Я не верю в это счастье. Оно слишком смердит. Самое лучшее было бы вообще не возвращаться. Но я и не вернусь, - он затянулся сигаретой без фильтра «национале» и

прибавил: - Я уехал и больше не вернусь. Ты хоть это понял?

- Ничего я не понял, Уго. Совершенно ничего. Мне стало стыдно. За себя. За нас. За то, чем мы занимались. Я лишь нашел способ сжечь за собой мосты. У меня нет никакого желания снова окунаться во все это.

- Ну и что ты будешь делать? (Я пожал плечами.) Только не говори, что ты останешься на сверхсрочной вместе с этими педерастами.

- Нет. Я свое оттрубил.

- А что дальше?

- Я об этом ничего не знаю, Уго. Но я больше не желаю грязных дел.

- Ну что ж, наймись на завод Рено! Мудак!

Он в бешенстве вскочил и побежал под душ. Уго и Маню любили друг друга как братья. Я так и не стал им по-настоящему близким. Но Маню пожирала ненависть к миру. Он больше ничего не замечал. Даже море, по которому еще плавали наши юношеские мечты. Для Уго это было слишком. Он обратился в мою сторону. С годами между нами установилось чудесное понимание. Несмотря на разность характеров, мы пережили одни и те же безумные увлечения.