Хокан Нессер - Карамболь Страница 27

— Значит, очень вероятно? — спросил Рейнхарт. — Ты считаешь так?

— Хотелось просто внести свою лепту, — сказал Меуссе.

Некоторое время они молча пили пиво. Рейнхарт закурил трубку.

— Между Верой Миллер и Эрихом Ван Вейтереном не существует никаких связей. Нам, во всяком случае, о них не известно… правда, мы ведь и не искали.

— Достаточно одной, — заметил Меуссе. — Но это не моя работа.

— Совершенно верно, — согласился Рейнхарт. — Ну, спасибо за беседу, посмотрим, что нам удастся из этого извлечь.

— Посмотрим, — отозвался Меуссе, вставая. — Спасибо за пиво.

— В Аарлахе никаких курсов нет, — констатировала Морено, усаживаясь напротив Рейнхарта. — Во всяком случае, никаких курсов для медсестер каждые выходные. Как он себя чувствует?

— Неважно, — ответил Рейнхарт. — Я готов был дать голову на отсечение, что эта история с Аарлахом блеф. Домой ехать Волльгер не хочет. Лежит внизу, у Шенка, к нему заходил приятель, но Шенк как раз накачал его успокоительными. Бедняга. Вечером приедут родители… семидесятипятилетние старики прикатят на машине из Фригге. Его родители, ее родителей мы пока не нашли. Посмотрим, как пойдет дело, но нам в любом случае необходимо поставить его на ноги, чтобы с ним поговорить. С успокоительным или без.

— Она ему изменяла? — проговорила Морено. — Примем это как данность?

— Думаю, да, — отозвался Рейнхарт. — Зачем бы ей иначе врать каждую субботу про поездку?

— Могут быть и другие объяснения.

— Вот как? Назови хоть одно.

Секунду подумав, Морено отложила ответ на потом.

— Каким он тебе показался? — спросила она вместо ответа. — Наивным?

Рейнхарт с задумчивым видом провел рукой по подбородку.

— Да, — согласился он. — Наивный, возможно, подходящее определение. Ван Берле, его приятель, мало что смог сообщить нам о жене. Очевидно, она возникла в его жизни относительно недавно. Раньше она жила в Грюнштадте. Ван Берле дружит, по его словам, с Волльгером с детства. С ним тот обычно и ходил по кабакам, пока жена развлекалась с другими. Если, конечно, она занималась именно этим.

— Хм… — произнесла Морено. — У медали, возможно, есть и другая сторона. Правда, какое это имеет отношение к Эриху Ван Вейтерену, я понять не в силах.

— Я тоже, — признался Рейнхарт. — Но ты ведь знаешь, догадки Меуссе обычно дорогого стоят.

Морено кивнула.

— Как будем действовать дальше?

Рейнхарт встал.

— Следующим образом, — сказал он. — Юнг с Роотом начнут опрашивать коллег и друзей. И родственников, если мы таковых отыщем. Мы с тобой попробуем снова взяться за Волльгера. Давай двинемся вниз прямо сейчас, дожидаться папу с мамой особого смысла нет, как ты считаешь?

— Я в настоящий момент ничего не считаю, — призналась Морено, направляясь за Рейнхартом к лифту. — Кто расскажет ему о курсах, ты или я?

— Ты, — сказал Рейнхарт. — Я полагаюсь на твою женскую хитрость и эмпатию. Возможно, теперь это уже не так важно, раз ее убили. Возможно, он воспримет это как мужчина.

— Наверняка, — согласилась Морено. — Мне не терпится с ним встретиться.

Юнг назначил встречу с Лиляной Миловиц в кафетерии больницы Хемейнте. Лиляна не имела ни малейшего представления о том, почему он захотел с ней поговорить, и ему выпала малоприятная обязанность сообщить, что ее коллегу и подругу, к несчастью, убили и поэтому она не вышла на работу в этот мрачный понедельник.

Лиляна Миловиц была, несомненно, красавицей, и при других обстоятельствах он ничего бы не имел против того, чтобы попытаться успокоить ее в своих объятиях. Если вдуматься, он ничего не имел против и сейчас — поскольку значительную часть встречи посвятил именно этому. Лиляна просто-напросто обняла его и зарыдала. Придвинула стул поближе к нему и повисла у него на шее. Он неловко поглаживал ее по спине и пышным темным волосам, пахнущим каприфолью, розовой водой и бог знает чем еще.

— Простите, — периодически всхлипывала она. — Простите меня, я ничего не могу с собой поделать.

«Я тоже», — подумал Юнг, чувствуя, что у него тоже подступил к горлу большой комок. Постепенно рыдания стихли, и она взяла себя в руки, но по-прежнему немного прижималась к нему.

— Мне очень жаль, — сказал Юнг. — Я думал, что вам уже сообщили.

Она замотала головой и высморкалась. Он заметил, что посетители кафетерия, сидящие за ближайшими столиками, украдкой на них поглядывают. Его заинтересовало, что же они себе воображают, и он спросил, не хочет ли она перейти куда-нибудь в другое место.

— Нет, давайте останемся здесь.

У нее был слышен слабый акцент, и он предположил, что она переехала сюда с Балкан подростком, когда страна еще называлась Югославией.

— Вы хорошо знали Веру?

— Она была моей любимой коллегой.

— А вне работы вы встречались?

Она сделала глубокий вдох. Печаль красила ее еще больше. Под высокими скулами были именно такие слабые намеки на тень, от которых Юнг почему-то всегда ощущал слабость в коленях. Он прикусил язык и попытался вернуться к роли полицейского.

— Довольно мало, — ответила она. — Мы проработали в одном отделении всего несколько месяцев. С августа. Как она погибла?

В ожидании ответа она крепко сжала его руки. Юнг поколебался.

— Кто-то нанес ей смертельные удары, — сказал он, помедлив. — Кто именно, мы не знаем.

— Убил?

— Да, убил.

— Я не понимаю.

— Мы тоже. Но дело обстоит именно так.

Она посмотрела ему прямо в глаза с расстояния пятнадцати сантиметров.

— Зачем? — произнесла она. — Зачем кому-то понадобилось убивать Веру? Она была таким замечательным человеком. Как это произошло?

Юнг отвел взгляд и решил избавить ее от деталей.

— Это не совсем ясно, — сказал он. — Но мы хотели бы поговорить со всеми, кто ее знал. Вы не заметили, чтобы ее в последнее время что-нибудь беспокоило?

Лиляна Миловиц задумалась.

— Не знаю, но, возможно, в последние дни… в пятницу она была немного… даже не знаю, как сказать… немного грустной.

— А вы разговаривали с ней в пятницу?

— Не очень много. Тогда я об этом не подумала, но сейчас, когда вы спросили, я припоминаю, что она была не такой веселой, как обычно.

— Вы это не обсуждали?

— Нет. Навалилось много работы, мы не успели. Если бы я только знала…

Слезы снова потекли, и она высморкалась. Юнг наблюдал за ней и думал, что, не будь у него Маурейн, он пригласил бы Лиляну Миловиц вместе поужинать. Или в кино. Или еще куда-нибудь.

— Где она сейчас? — спросила она.

— Сейчас? — переспросил Юнг. — А… вы имеете в виду… она в Управлении судебной медицины. Там обследуют…

— А ее муж?

— Да, муж, — вспомнил Юнг. — Его вы тоже знали?

Она опустила взгляд:

— Нет. Совсем не знала. Никогда с ним не встречалась.

— А вы сами замужем? — спросил он, вспомнив о фрейдистских оговорках, о которых недавно читал в одном из дамских журналов Маурейн.

— Нет. — Она слегка улыбнулась. — Но у меня есть Друг.

«Он наверняка тебя не достоин», — подумал Юнг.

— Она рассказывала о муже? Об их отношениях и тому подобном?

Лиляна немного посомневалась.

— Нет, — ответила она. — Не часто. Я думаю, они не жили особенно хорошо.

Она впервые перепутала порядок слов, и он задумался над тем, можно ли усмотреть в этом признак чего-либо.

— Вот как? — произнес он, выжидая.

— Но она мне ничего не рассказывала. Говорила лишь, что у них не все складывалось, как хотелось бы. Вы меня понимаете?

Юнг кивнул, предположив, что понимает.

— Но вы не обсуждали… личные дела?

— Иногда.

— Вы не думаете, что ее интересовал другой мужчина? Что у нее, скажем, имелись с кем-то отношения?

Лиляна Миловиц надолго задумалась.

— Возможно, — ответила она. — Да, вероятно, имелись. В последнее время что-то было.

— Но она ничего не рассказывала?

— Нет.

— Вы не представляете, кто бы это мог быть?

Лиляна Миловиц покачала головой и снова заплакала.

— Похороны. Когда ее собираются хоронить? — спросила она.

— Не знаю, — ответил Юнг. — Вероятно, еще не решено. Но я обещаю сообщить вам, как только узнаю.

— Спасибо, — пробормотала она и улыбнулась сквозь слезы. — Вы очень хороший полицейский.

Юнг дважды сглотнул, но не нашелся что сказать.

В воскресенье он спал до восьми часов вечера.

Когда он проснулся, первым ощущением было, что у него в голове что-то лопнуло, разорвалось в самом восприятии мира. Ему снились бильярдные шары, беспрестанно движущиеся по огромному столу без лунок. Непостижимые узоры, столкновения и смены направления — игра, в которой все казалось столь же ненадежным и в то же время предопределенным, как сама жизнь. Скорость и направление, сообщаемые каждому шару в движении по болотному сукну, были тайным кодом, включавшим все предстоящие события и встречи, — разумеется, в сочетании с путями и кодами всех других шаров. Правда, каждый отдельный шар еще каким-то неясным образом вовлекал в свою ленту Мёбиуса судьбы остальных… по крайней мере, тот шар, который представлял его самого… «Бесконечность запрограммированного времени… — думал он, лежа в постели и пытаясь отыскать точку для наблюдения, хоть что-нибудь, за что можно было бы уцепиться, — замкнутая бесконечность». Некоторое время назад он прочел в одном из журналов, которые выписывал, несколько статей об изучении хаоса — и знал, что закономерное и непредсказуемое вполне может совмещаться в одной и той же теории. Совместимые противоположности. В одной жизни.