Николай Леонов - Коррупция Страница 28

Референт, человек в принципе очень внимательный, так был погружен в свои мысли, что, проходя через вестибюль, не обратил внимания на швейцара, который хотя и поклонился, но улыбка не соответствовала обычной, была ехидной, торжествующей. Референт поднялся на этаж, открыл первые двери, отпер вторые, получил толчок в спину и в квартиру не вошел, влетел.

– Я же сказал, как освобожусь, так мы и встретимся, – Гуров запер двери, прошел мимо хозяина, оглядел гостиную. – Ты ко мне явился без приглашения, так я понял, что мы без церемоний, попросту.

Гуров начал разгуливать по квартире, осматривая ее, словно музей.

– Руслан, ты не знаешь, кто первым высказал пошлую, но в принципе верную мысль, что красиво жить не запретишь?

– Когда я к вам, Лев Иванович, пришел, то поздоровался, – шок неожиданно прошел, и Референт взял себя в руки. – И плащ я снял, и ноги вытер.

– Так ты хотел понравиться, а мне это ни к чему, – Гуров снял плащ, бросил его на руки хозяину. – Я тебя чаем поил, так что давай, накрывай.

Хотя Волин был растерян, ему почему-то в этот момент казалось самым важным, чтобы гость обращался к нему на «вы».

– Лев Иванович, может, вы не помните, меня зовут Руслан Алексеевич.

– Я намекнул на кофе или чай, – сказал Гуров, проходя в кабинет и с любопытством его оглядывая.

На обитой кожей стене красовалось старинное оружие. «Где-то в этой квартире нужный мне пистолетик. Конечно, получи я постановление на обыск…»

– Кофе по-восточному или можно растворимый? – Волин выглянул из кухни.

– Был бы коньяк хорош, а кофе можно любой, – ответил Гуров, переходя в спальню. – Интересно, сколько душ прописано в столь скромных апартаментах?

– Не изображайте участкового, Лев Иванович, – Волин принес кофе в гостиную, открыл бар, жестом пригласил, мол, выбирайте.

Гуров подошел, взял одну бутылку, затем другую, вздохнул, поставил на место, опустился в низкое кресло.

– Ну? Каковы наши дела? – Он понял, что хозяина раздражает бесцеремонность, даже хамское обращение, но мириться было еще рано, и Гуров спросил: – Так зачем я тебе понадобился? Какие важные вопросы ты хочешь со мной решить?

Гуров откровенно бутафорил, переигрывал, вел себя, словно подвыпивший амбал с хлипким интеллигентом. Мол, вот ты образованный, умный, в шляпе и очках, а я с тобой чего хочу, то и сделаю, могу очки и шляпу снять, а могу и морду набить. И будешь ты молчать и терпеть, так как ни одна живая душа за тебя все равно не заступится.

– Лев Иванович, у вас на руках двадцать два, а вы все прикупаете, – Волин налил кофе, коньяк не предложил, понимая, что подполковник все равно пить не будет. – Может, хватит?

– У кого сколько очков, выяснится, когда карты раскроем, – Гуров взял чашку, понюхал кофе и отставил. – А сейчас говори: зачем звал?

– Хотел выяснить наши взаимоотношения…

– А ты считаешь, что они существуют? – Гуров брезгливо поморщился.

– Конечно, существуют, – Волин обретал уверенность. – Но если вы хотите, я еще раз могу объяснить отлично известную вам ситуацию. У меня есть доказательства, что подполковник Гуров застрелил генерала Потапова. Конечно, вы не убивали, но это вы будете долго и нудно доказывать сначала на следствии, потом в суде.

– Ты, конечно, читал «Золотого теленка». Там есть такой Паниковский. Так вот, он нарушил конвенцию. Не помнишь, что с ним приключилось? Я с тобой, сукин сын, никакого договора не заключал. Но при нашей последней и единственной встрече прозвучало выражение «честное слово». Ты свое нарушил, считай, и я его не давал, так что берегись.

– Слова всегда слова, а дело – всегда дело. Если вы на переговоры не идете, покидайте помещение. А завтра…

– Так бы и говорил, – перебил Гуров и поднялся. – А то цирлих-манирлих, белые перчатки…

Он шагнул к двери. Референт тоже встал, чего и добивался Гуров.

– И последнее, – он улыбнулся, опустил голову, взглянул под ноги. – Разрешите?

– Извольте, – отозвался Референт, убежденный, что сейчас строптивец начнет торговаться. Додумать он не успел, Гуров слегка пригнулся и ударил Референта со всей силой, на какую был способен. Учитывая, что вес Гурова превышал восемьдесят килограммов и удар пришелся по открытой челюсти, результат оказался соответствующим. Безвольное тело хозяина опрокинуло кресло, ударилось о ковер, свалилось сначала на бок, затем медленно улеглось на спину и затихло. Гуров посмотрел на Волина, как смотрят на неодушевленный предмет, скажем, на манекен в витрине магазина, сказал:

– А ведь красивый и вроде неглупый мужик… Жалость какая.

Он вздохнул, прошел в ванную, подержал ушибленную руку под холодной водой, намочил полотенце и вернулся в гостиную. Волин уже сидел, беззвучно шевелил кровавыми губами. Гуров швырнул ему в лицо мокрое полотенце, сел в кресло и отпил кофе.

– Вот и кофе уже остыл, – сказал он укоризненно. – Где же русское гостеприимство?

Он встал, перешагнул через ноги Волина, подошел к бару, взял бутылку и два бокала.

– Давай, давай, пошевеливайся. Срочно поговорить, срочно поговорить, – передразнил Гуров, – а сам резину тянешь… у меня времени, между прочим, нет. Так что кончай придуриваться, поднимайся, поговорим серьезно.

Волин осторожно вытерся мокрым полотенцем, ощупал голову, встал на четвереньки, затем с трудом выпрямился.

– У меня сотрясение, – он причмокнул рассеченной губой. – Вы заплатите, – и замолчал, посчитав, видимо, что в данный момент угрожать расплатой преждевременно и опасно.

Гуров смотрел сквозь Волина и думал почему-то об отце и матери, о покойной домохозяйке Клаве, о юном Льве Гурове, который в двадцать два года пришел работать в уголовный розыск. Тот Гуров был юноша стеснительный, беспричинно краснел и ужасно переживал, когда над ним подшучивали. «Я стремился к самостоятельности, к мужскому настоящему делу, а сотрудник „угро“ борется со злом… Увидели бы родители, как их любимый и единственный доборолся: врезал изо всех сил человеку по лицу и смотрит, как тот кровь сглатывает, да еще думает о том, как его еще раз побольнее ударить и добить окончательно. Только теперь уже не кулаком, а словом. И хоть бы капелька жалости проступила…»

Напрасно подполковник Гуров пытался смягчиться, вновь очеловечиться, он смотрел на Референта и видел Риту и Ольгу, и холодел, уже не черствел, а костенел душой.

Волин опять осторожно утерся полотенцем, выпил коньку, кровяня мундштук, раскурил трубку, взгляд у него вновь стал осмысленный, цепкий.

– Одной зуботычиной, Руслан Алексеевич, за убийство, которое ты пытаешься мне повесить, я, конечно, с тобой не рассчитаюсь. Но вот так, не торопясь, помаленьку должок загашу, – сказал Гуров. – Я знаю, что ты советов не любишь, однако рекомендую: ты пистолет и фотографии отдай по-хорошему.

– Обязательно, – Волин согласно кивнул, – только не тебе. Убить меня ты не сможешь, отвечу твоими же словами: ты жди, Лев Иванович, каждый день жди…

– Ладно, потрачу на тебя еще несколько минут. Дураку надо все по полочкам разложить, иначе он и умрет дураком. Компроматериал ты на меня предъявить не можешь. Если меня арестуют, я расскажу правду, доказательств у меня нет, однако тебя пригласят и начнут против тебя копать. Возможно, до ареста дело не дойдет, но твое совместное предприятие прихлопнут и заграничный паспорт отберут. Мои коллеги возьмутся за дело, это сейчас я один, а в случае моего ареста начнет работать машина. Убил генерала Силин-Эффенди, видел убийство Олег Веселов, знают о нем Лебедев и Патрон.

Гуров замолчал, плеснул в фужер коньяку, взглянул на Волина участливо. На Патрона Волин практически не среагировал, лишь чуть прищурился, и Гуров отдал его выдержке должное.

– МУРом ты детишек пугай, это раньше была мощная контора, сегодня над ней тысячи рэкетиров посмеиваются, – Волин выпил и налил снова. – Кто убил вашего генерала, не знаю, но если, как ты утверждаешь, Эффенди, так он в розыске пятый год. Как говорится, Бог в помощь, ищите дальше. Что видел Олег Веселов, мне неизвестно, так это и не будет известно: экс-чемпион внезапно скончался. Кто такой Патрон, я понятия не имею. Лебедева знаю хорошо. Юрий Петрович любит деньги и другими вопросами не занимается, к убийству он никакого отношения не имеет. А что касается моего предприятия и загранпаспорта, так это даже смешно, скорее грустно. Как формировалось твое сознание, Лев Иванович, в застойные семидесятые годы, такое оно и сформировалось – застойное. Совместное предприятие, которое дает государству конвертируемую валюту, по навету подозреваемого в убийстве никто не закроет, а если у меня попробуют отобрать паспорт, я обращусь в прессу.

– Руслан, ты, – перебил Гуров, – поменьше говори, – он коснулся своей скулы. – Расплывается на глазах, а что будет завтра, так страшно подумать.

Волин тронул кончиками пальцев скулу, вздрогнул, но тут же взял себя в руки.