Ежи Эдигей - По ходу пьесы Страница 28

— Есть что-нибудь на него?

— Ничего особенного, хотя характеристика этого господина совпадает с той, которую мы слышали. Кроме того, он хорошо известен среди наркоманов. Отсюда и вечное безденежье.

— Вы, капитан, по-прежнему считаете помрежа организатором преступления, а соображения Павельского отвергаете?

— Павельский остается одним из главных подозреваемых, хотя сегодня его положение решительно улучшилось. Для него вот что важно: на него ли одного падают подозрения и улики или он только второй в списке возможных убийц? До сих пор у него была сольная партия, а теперь добавился партнер, который даже оттеснил бывшего певца на второй план.

— Показания Павельского, должен признаться, поколебали мою уверенность. Сказанное им вполне логично. Нового он не сообщил, но кое-что добавил к ранее известному. Считаю, что пренебречь его заявлением нельзя.

— Разумеется, — согласился капитан.

— Если Зарембу действительно не хотели убивать, то Павельский невиновен. Тогда его надо вычеркнуть из списка подозреваемых и выпустить на свободу.

— Однако я вижу, — рассмеялся капитан, — что вы, пан прокурор, под сильным впечатлением от показаний певца. Видно, здорово умеет убеждать, если его слова так действуют на представителя обвинения.

— Не под впечатлением, но признаю, что в словах Павельского есть какой-то заряд эмоциональной правдивости. У меня десятки лет юридической практики. Я допрашивал тысячи людей и, кажется, могу уловить, когда говорят правду.

— Павельский, — согласился капитан, — безусловно, сообщил одну очень важную вещь. Такую, которая, может быть, распахнет перед ним двери камеры.

— Значит, и вы согласны, что надо расширить рамки следствия и изучить дело в плане покушения на Висняка?

— Это лишнее.

— Почему? — удивился прокурор.

— В любой момент, на основании уже известного и зафиксированного в документах, я могу доказать, что убийца про Висняка и не думал.

— Доказывайте.

— Висняк — это мелкий пакостник. Всем стал поперек горла, но никому до такой степени, чтоб родилась мысль его прикончить. Планируя преступление, убийца не только учитывал, что подозрение падет на Павельского, но и сознательно этого добивался. Одним выстрелом хладнокровно убивал двоих. В том числе и того, к кому не имел претензий. Чтоб на такое решиться, надо очень сильно ненавидеть свою жертву, быть законченным мерзавцем и идти по трупам. Такое чувство можно испытывать к Зарембе, но никак не к Висняку. Покушение на дублера было б устроено иначе.

— Как?

— Убийца хорошо знал жертву. Это ясно, не так ли? Чтоб кого-то ненавидеть и пойти на преступление, надо его знать. Павельский не знал, что Висняк наркоман. Дублер это скрывал. Но кто-то должен был знать про эту слабость. Пообещав наркотик, наркомана можно было заманить в уединенное место и там прикончить. Или добавить в наркотик яд, чтобы он постепенно уморил актера. Смерть объяснили бы чрезмерной дозой кокаина.

— Вы упрощаете, капитан. Достать наркотик и яд! Этих вещей не купишь в ближайшей аптеке!

— Пистолетов системы «вальтер» там тоже не продают. А все-таки убийца, зная, что в «Мари-Октябрь» актриса стреляет из пистолета, раздобыл точно такой же. Не будем обманываться, пан прокурор, с тех пор, как финикийцы придумали деньги, все остальное — только вопрос цены.

— Речь идет о больших деньгах.

— Кто ненавидит и хочет чьей-либо смерти, торговаться не станет.

— Интересная версия. Но, настаивая, что целью было убийство Зарембы, вы возвращаетесь к Павельскому как к единственному виновнику.

— Нет.

— Нет? Вы же отвергаете показания помрежа.

— Не отвергаю. Они весьма важны для дела. И для подозреваемого. Могут стать ключом, который откроет перед ним ворота тюрьмы. То, о чем только что говорил Павельский, логически связано с показаниями двух женщин, врача и медсестры. Как их там…

— Доктор Данута Малиновская и сестра Мария Вартецкая, — подсказал прокурор.

— Вот именно. Их показания и «открытие», о котором сообщил сегодня помреж, на первый взгляд меж собой не связаны. А на самом деле согласуются. Теперь и я готов допустить, что Заремба ненадолго пришел в сознание и был в своем уме. Умирающий ни минуты не думал, что в него стреляли по ошибке, не сомневался, что покушались на его жизнь. Знал своего палача и понимал, какая опасность грозит Павельскому. Во что бы то ни стало хотел его выгородить. Я напрасно думал, что актер, умирая, бредил. Ошибкой было считать, что слова Зарембы означали прощение убийце. Нет. Они были сказаны в полном сознании. Умирающий передал нам то, что знал: убийца — не Павельский.

— Значит, вы все же предполагаете, что помреж невиновен.

— С этого момента я отодвинул его на второе место среди подозреваемых. Естественно, еще предстоит собрать улики против того, кто открывает список. Заремба был убежден в невиновности Павельского, но и у него не было доказательств против убийцы. Потому он не назвал фамилии. Он не решался выступить с обвинением и возложил на милицию обязанность найти преступника.

— Жаль, что нельзя подкрепить это фактами. Малиновская решительно отказалась подтвердить, что умирающий произнес свои слова в сознании.

— Это не имеет значения. Ее показания следует, на мой взгляд, рассматривать как указание следствию, а не как доказательство для суда. Таковых у нас будет более чем достаточно.

— Вы оптимист, капитан. Жаль, что доказательств я не получил раньше.

— Пан прокурор, я доставлю улики, не вызывающие сомнений.

— Против Павельского?

— Против убийцы.

— На вашем месте я был бы предельно осторожен и тщательно рассмотрел предположение помрежа насчет попытки убийства Висняка и случайной гибели Зарембы.

— Это действительно лишнее, пан прокурор. В деле есть еще одно доказательство, что все было не так.

— Какое?

— Прежде всего показания Голобли. Они непреложно доказывают, что пистолет был подменен до начала спектакля.

— Но ведь это значит, что убить намеревались Висняка?

— Предположим, что так и было. Убийца подменил пистолет и спокойно ждал момента, когда Барбара Па-вельская застрелит Висняка, исполняющего роль предателя Ружье. А тут произошел несчастный случай. Висняк упал с лестницы, вывихнул ногу и не мог играть. Вместо него на сцену вышел Заремба.

— Теперь убийца не мог опять заменить пистолет. Павельский показал, что с момента происшествия и до открытия занавеса за сценой толпились люди и нельзя было подойти к столику с реквизитом.

— Убийца мог снова поменять пистолет, — ответил Лапинский. — Тот же Павельский долго и терпеливо доказывал, что пистолет подменили, вероятно, во время антракта. Оружие лежало на сцене, где горела лишь одна лампочка. За кулисами нет никого, даже электриков и машинистов. Преступник — а им был кто-то из театра — превосходно об этом знал. Если б он хотел пощадить Зарембу, он не один, а десять раз мог бы поменять оружие. Да и не надо было менять. Достаточно было взять пистолет и удалить пулю из ствола. Тогда в кульминационный момент прозвучал бы только тихий щелчок. Актер Лисовский, который однажды уже выручил в подобной ситуации, громко хлопнул бы в ладоши, имитируя выстрел. Убийца Висняка не допустил бы, чтобы пуля, предназначенная этому мелкому соглядатаю, угодила в Зарембу.

— Да… Может, вы и правы.

— Пан прокурор, убийца превосходно знал, что делает и кто погибнет от этой пули. Не Висняк, а Заремба был намечен в жертву.

— Вы, капитан, говорите так, словно знаете преступника.

— Может, знаю, а может, нет, но мне уже ясно, где его искать. Павельский об этом сказал. Надо только выяснить несколько дополнительных подробностей.

— А именно?

— Еще раз допросить Павельскую.

— Снова бередить рану, которая и так не заживает?

— Думаю, что превосходно зажила. Когда я допрашивал актрису по поводу этого фрукта, который таскал не только котлы, но и записки, она долго расспрашивала про мужа. Была очень обеспокоена его положением. О покойном даже не вспоминала. И неудивительно. С того дня прошло почти три месяца, а французская пословица гласит, что лишь старая любовь не ржавеет. Наша беседа актрисе особого удовольствия не доставит, но и старых ран не растревожит.

— А что вы хотите из нее вытянуть? Боюсь, что Павельская откажется дать показания. Так она заявила на последнем допросе. Адвокат Кравчик сообщил ей, что у нее есть такое право.

— На этот раз то, что она скажет, может сыграть решающую роль в изобличении убийцы и освобождении ее мужа. Я так ей представлю дело и надеюсь, что она согласится побеседовать.

— Вероятно, она все сказала на первых допросах. Сразу после преступления. Вот протоколы.

— Тогда ее никто не спрашивал, почему Заремба оказался в театре. А это обстоятельство теперь наиболее важно.