Фридрих Незнанский - Вспомнить себя Страница 28

Оказывается, Мишка был тут с детства заводилой, его все в соседних дворах давно знали, к нему, высокому, накачанному парню с красивой, «мужественной» внешностью, тянулись и окрестные мальчишки, и девчонки. Но примером, как продемонстрировал финал его непутевой жизни, он оказался отрицательным… Поэтому, надо понимать, с облегчением и вздохнули родители подраставшей в округе пацанвы.

Собственно, в квартире Саломаткиных ничего, представляющего интерес для следствия, обнаружено не было. Зато обыск в отсеке сарая, точнее, в боксе для стоянки автомобиля кооперативного гаража, дал результат. Ну, старый мотоцикл марки «ИЖ» интереса не представлял, зато среди инструментов и тряпья был обнаружен пистолет Макарова со спиленным номером и запасными обоймами, а также толстая пачка валюты — американских долларов.

Огорченные и, видно, сильно обиженные на сына, родители объяснить происхождение денег и оружия, естественно, не могли, а выдать находки за свое накопленное добро, это ж на кого надо было рассчитывать-то? Был составлен протокол в присутствии понятых, тех же соседей, и обнаруженные улики преступной деятельности Михаила Петровича Саломаткина изъяты.

Оружие отправили к экспертам-криминалистам и баллистикам для идентификации, а валюту пересчитали и… внесли «запредельную» в понимании родителей сумму в тот же протокол изъятия. Вот последнее, похоже, как раз больше всего и опечалило стариков, с откровенной неприязнью поглядывавших на оперативников, производивших обыск.

Антон Плетнев тоже не представлял исключения и, чувствуя на себе их, очень мягко говоря, недружелюбные взгляды, размышлял, откуда они берутся, эти бандитские семьи? Послушный мальчик? Убийца! Ведь если б задавили не его, он бы обязательно шлепнул беглеца сам. Вот и эти деньги наверняка получены были за какое-то очередное его «послушное» убийство. Или ограбление. Или избиение и прочее, прочее, опыт-то уже имеется! Так что говорить здесь не о чем. Раздавил его мужик, как клопа вонючего, и туда ему дорога…

А все равно, подумал Антон, наверное, им было обидно. Может, и этому, задушенному, но, определенно, больше второму — Логопеду, которого, ко всему прочему, еще и зарезали, как свинью, обчистили карманы и вышвырнули из поезда. Важную работу сделали «послушные мальчики», человека убили, а гонорар просвистел мимо рта. Ведь еще ни один заказчик до конца акции, когда имеется полная уверенность, что свидетель ликвидирован, не заплатил исполнителю ни копейки. Поди, испуская дух, успели подумать, что это несправедливо, что вперед надо было брать. Может, когда деньги уже в кармане, и помирать не так страшно? А то бежать от судьбы приходится, так и не получив гонорара. Конечно, обидно.

И каково родителям Химика, у которых прямо из-под носа менты «уводят» такие «бабки»? Поневоле возненавидишь милицию… Не сына, нет, сынишка — что, он же послушный мальчик… был.

Таким образом, видел Антон, среди пятерых покойников оставался неизвестным лишь один — тот самый уголовник, который «зачищал» по второму кругу. Но он был явным уголовником, а Министерство юстиции, в чьем ведении находились теперь места заключения и исправления преступников, не торопилось с ответом. Правда, обещал МУР. Но ведь и день еще не кончился!..

И Плетнев помчался в прокуратуру.

Милу ему ждать фактически не пришлось. Она позвонила Антону и сказала, что все для себя необходимое просмотрела, а теперь едет к ним, в прокуратуру, и просит, чтобы срочно доставили из СИЗО, или где тот содержится, дежурного оператора Платонова. У нее есть к нему серьезный разговор. Плетнев попытался было выяснить какой, но Мила отрезала:

— Важный, — и отключилась.

«Неужели нашла? — подумал Плетнев. — Вот умница какая! Ах, хороша девушка!..»

Но потом он вспомнил ехидное сообщение Турецкого о том, что сегодня или, во всяком случае, не позже, чем завтра, сюда пожалует Ирина Генриховна. И подумал, что если еще утром он обиделся на то, что Саша не поверил ему, то сейчас Антону стало это совершенно безразлично. Вплоть до того, что попросту наплевать. А почему? Да потому, наверное, что Мила заняла полностью за сегодняшнее утро — про минувшую ночь и говорить не приходится! — все его мысли, и ни о ком другом он больше не хотел думать. И не будет. Вот так, прямо, и придется сказать этому упрямцу, чтоб он утих и заткнулся со своими истериками: никому его жена, кроме самого Турецкого, не нужна. А что касается Васьки, так тоже ничего страшного не произойдет, отучится парень за ручку чужой женщины держаться, отвыкнет. Он же — подросток, многого еще не понимает. Ему женщина, похожая на его мать, ею же и кажется… Да и самой Ирине Генриховне неплохо бы стать с ним пожестче, раз уж взялась воспитывать, не разрешать Ваське садиться себе на шею… Впрочем, это — вопрос будущего. Ближайшего, правда…

Но, пребывавшему в понятной эйфории Плетневу как-то и в голову не пришло, что не только его сын, но и он давно уже, если быть совершенно откровенным хотя бы с самим собой, должен был понять, что сам уютно устроился на шее жены своего товарища и слезать как-то не собирался. Может, по той причине, что не считал такую постановку вопроса справедливой для себя: все-таки не он напросился, а, наоборот, именно его та же Ирина Генриховна, с подачи своего мужа, вытащила из омута глухого пьянства и фактически заставила вспомнить все свое прошлое. Что, между прочим, и дало им возможность поймать маньяка-террориста. И это не он, Антон, а конкретно Ирина Генриховна лично, по собственной инициативе, взялась за воспитание Васьки. Антон никогда не просил ее об этом. И сам же Турецкий прежде не возражал. Напротив, покупал Ваське всякие игрушки, тот же ноутбук подарил, с которым теперь сынишка не расстается. В комнате своей дочери поселил, чтоб Ирина не носилась ежедневно на край света, на окраину Москвы. Даже в школу на Комсомольском проспекте, фактически напротив своего дома, помог устроить! О чем это говорит? Да о людской порядочности, в первую очередь…

А ревность? Что поделаешь, конечно, слепое чувство… Она у каждого может возникнуть, даже и без веской причины. На пустом месте.

Не мог он, да и не хотелось Антону разбираться со всеми семейными сложностями Турецких. Но уж если начистоту, то Сашка сам кобелина порядочный, по себе небось обо всех мужиках судит. Но сказать ему об этом, понимал все-таки Антон, это значило обрести в его лице заклятого врага. Причем до конца дней. Ну, что поделаешь, такой характер. Правда, у Плетнева проскальзывала мысль, что Сашка с этой его Капитолиной тоже маленько зарвался, баба-то она видная, эффектная, таких мимо рта, что называется, пропускать грех, а их с Сашкой откровенная уже связь просто в глаза бросается. И если Ирина что-то почует, то придется Турецкому самому до конца дней своих в виноватых ходить. И вот в этом случае ему вполне можно будет оказать дружескую услугу, убедить Ирину, что никакое это у ее мужа не увлечение, а та же бесконечная работа неутомимых мозгов. Ну, втемяшилась ему в голову идея отыскать следы прошлого в биографии какого-то полковника, впавшего в амнезию! Вот и Меркулов — в курсе, даже помогает. И Антон поможет всегда, если Саша просто попросит, а как же! Спокойно так убедить. Помирить, наконец, и снять вопрос навсегда. И такое решение показалось Плетневу наиболее вероятным и правильным. Не мог он и догадываться о том, какой милый сюрприз уже приготовил ему любимый сынишка…

Дежурный оператор диспетчерского пульта управления электростанцией, проводивший тестирование в тот злополучный день, когда произошла авария, был доставлен из СИЗО, где он содержался последние несколько дней, — а это почти с городской окраины. И пока его везли в прокуратуру и закованного — по закону — в наручники, вели в кабинет следователя, Мила успела тоже подъехать. Антон встретил ее внизу и провел мимо дежурного, который хитро подмигнул ему, мол, не теряйся, девочка ничего!

Встретились они уже в кабинете Липняковского. Конвоир еще стоял у двери, ожидая распоряжения. Антон обратил внимание, что парень, лет тридцати, явно не старше, стоит в наручниках.

— А это зачем? — кивнул он на наручники Липняковскому, и тот мгновенно отреагировал по-своему. Приказал конвоиру:

— Наручники снять! Сам пока свободен. Ожидай внизу. Мы тут недолго, и повезешь обратно.

Мила с недоумением посмотрела на Антона, потом с еще большим удивлением на Липняковского и пожала плечами. Подошла к дежурному оператору.

— Это ты — Борис Платонов?

Тот кивнул.

— Рада знакомству, — она протянула руку. Платонов как-то неловко пожал ее ладонь. Немного по-мальчишески шмыгнул носом.

Мила взяла его под руку, подвела ближе к окну и подвинула ногой стул.

— Садись. — И взяла себе второй, от стола следователя, уселась рядом. — Можно на «ты»?

Тот опять кивнул — несколько уже растерянно. Но тут же вмешался Липняковский: