Фридрих Незнанский - Самоубийство по заказу Страница 28

– А по машине есть сведения?

– Это – пустяк, потом, я тебе выложу все данные на ее хозяина… Он – из главной военной прокуратуры, позже, – и Макс отмахнулся, как от назойливой мухи. Ничего не поделаешь, таков стиль мастера.

Оставалось ждать, когда Бродяга сочтет себя готовым для общения. А тут еще возвратились и Филипп Агеев с Николаем Щербаком, было, о чем поговорить. Голованов – без всякого подвоха, ну, разве что с долей юмора, – рассказал мужикам, какую роскошную девицу сегодня подцепил Сан Борисыч, и тут же, естественно, началось общее обсуждение, существующих пока только в их воображении, ее несомненных достоинств. Поострили, поржали, перемежая молодецкий смех холодным пивком. И, наконец, на свет выбрался Бродяга Макс.

Против ледяного пива он не возражал, но для начала выложил на стол перед собравшимися сотрудниками распечатку письма того солдатика, – для вящей наглядности, как он выразился. Положил рядом еще кипу листов распечаток, а когда любознательный Филя потянулся и к ним, отстранил руку того своей «медвежьей лапой».

– Погоди, – прогудел в бороду, – дойдет очередь.

Рассказ у Макса был любопытным.

Ну, для начала следовало знать господам сыщикам, что он был уже принципиально недалек от раскрытия адреса, с которого пошло в сеть письмо. Но Борисыч, Макс уважительно кивнул в сторону Турецкого, помог ему существенно сэкономить время. Где-то в Мытищах – это уже почти точный адрес, если знать, где надо проверить. Макс знал. И – вот он, адрес. Можно уже сегодня, до конца дня, подъехать туда, на Рабочую улицу, дом номер… – все это указано в распечатке, и встретиться с системным администратором этого «богоугодного» заведения.

Если само заведение порядочное, то есть это – не забегаловка какая-то на три машинки, то там может быть оборудована и система контроля и слежения. А, следовательно, просмотрев съемки за нужное время, не составит особого труда даже увидеть в видеозаписи и вычислить то лицо, которое отправляло письмо в Интернет. А дальше – дело техники. Правда, работа муторная, не на час и, возможно, даже не на день. Хотя уже – что-то.

Но это была только первая часть проблемы, которую стремительно решал, как и все другие, казавшиеся неразрешимыми, задачи, неутомимый старина Макс. Вторая часть оказалась посложней и потребовала от Макса пустить в дело буквально все свои мыслительные способности, особенно, те, которые касались предметов, как будто и не имеющих никакого отношения к компьютерным технологиям.

Он без конца, внимательно перечитывал солдатское письмо, пытаясь вникнуть в логику человека, писавшего этот текст. И, раз за разом, находил новые доказательства того, что письмо написано не мужской рукой. Тут и сам словарь, и частота упоминаемых слов и выражений, и общий тон, стилистика письма указывали на определенное вмешательство женщины. Ну, скажем так, женской руки.

Отсюда – новый вопрос: может быть, письмо было надиктовано и самим парнем, но что оно записано и стилистически исправлено женской рукой, несомненно. Если, конечно, это все – не чисто женская работа. И такое подозрение тоже имеется.

В письмах подобного рода, написанных от отчаянья, в тяжкую для военнослужащего, для юноши, минуту, как правило, не предупреждают о том, что главный рассказ еще впереди. Иначе не понятна цель первого письма. Как его рассматривать в контексте армейской службы, – как предупреждение? Так ведь и «деды», и «дембели», и командиры всех уровней положение призывника в армии прекрасно знают. Значит, что? Попытка взять их всех на испуг? Мол, не отстанете, повешусь? Или сам застрелюсь и вас перестреляю? А кого конкретно им бояться? Каждого новичка? Обратного-то адреса-то не указано.

Нет, значит, мыслилось иначе: я их сперва припугну всех, от президента до моего взводного, пусть поднимется в Интернете, в прессе, волна протеста, и вот уже на этой волне, может быть, как-то ужесточат дисциплину, станут действительно, на деле, пресекать «дедовщину», а не только болтать о ней. Ну и… не надо будет тогда думать о самоубийстве, или пугать им?

Далее. Для отчаявшегося человека это письмо слишком обстоятельное и длинное. Но, несмотря на обилие слов и общих обвинений, конкретного материала в нем практически нет. Даже о пытках солдат в казарме сказано только намеком, но не рассказано по существу. Мол, еще узнаете, продолжение последует. Нелогично. Он что, уверен, что успеет написать и второе письмо? Или оно уже написано и ждет своей очереди? А какие моменты должны обозначить время очередной публикации? Одни загадки. И ни единого намека.

А вот еще один аргумент в пользу того, что письмо написано не отчаявшейся солдатской рукой, а человеком, который больше думал о том, как это послание воспримут читающие. Так, пассаж о заботливом хозяине, который заботится о своей скотине больше, чем государство о солдате, явно литературный. Вычитанный, а не пережитый лично. Умозрительный, так сказать. Протянутая рука солдатика – это уж явная мелодрама, может, из кино, из телевизора, может, из старого романса: «Так дайте ж милостыню ей!». И, кстати, редко, кто не протянет просящему солдату где-нибудь, у табачного киоска, сигарету, а то и целую пачку. Ну, а рубль у нас – вообще не деньги. Не каждый нищий у церкви возьмет.

Нет, не мужской текст. Опять же, о том, что все врут – сверху донизу, – могла бы жаловаться разве что мать солдата, но не он сам. Он бы написал грубее и жестче. Ну, а все, что касается пыток, – «крокодилов» там, «фанеры» и прочего, – это тоже чисто умозрительные пассажи. Названия не пугают и ничего конкретного несведущему человеку не объясняют. Так можно говорить только в общем контексте, не вдаваясь в частности, ибо письмо и без того длинное. Но после него обещано следующее – уже с теми самыми, надо понимать, устрашающими читателя подробностями и перечислением фамилий пыточных дел мастеров. В назидание остальным негодяям, превратившим армию в свою вотчину, в которой солдаты – их собственные рабы.

А как общий вывод, наблюдается острое желание возбудить общественность. Лучше – мировую. Со всеми вытекающими правозащитными организациями, – что у нас, что в Страсбурге…

Таковы были общие соображения Макса. Но имелись и еще две детали, на которые он обратил самое пристальное внимание. Они вроде и незначительные, но… как сказать…

Макс явно напрашивался не только на всеобщую похвалу, но и на дополнительное пиво. Заработанное им, впрочем, честно. И вот, что за этим последовало.

– Вы наверняка не обратили внимания на две частности, – отхлебывая пиво из новой банки, поучительно помахал толстым пальцем Макс. – Во-первых, это имя Лана. Обычно так называют Елену, Светлану, ну, кого там еще? Вроде и все. Но сегодня, особенно в компьютерной переписке, эти сокращенные, ласкательные имена стали часто употребляться самостоятельно. Как ники… Но в письме девушка названа именно так, и остановимся пока на этом. Дальше пошли… Он подписывается, как обычный русский парень Андрей Иванов, родом из глубокой провинции. И, надо думать, не лукавит. Отметим только «глубокую провинцию». Как вы понимаете, где это?

«Народ» переглянулся, и стали высказывать соображения. Западные и центральные губернии не подходили, отпадали, что называется, по определению. Краснодар или Ставрополь себя глубокой провинцией сами не назовут. Как и Поволжье. Все считают себя близкими к Центру, в любой конец – сутки поездом. Север? Только что разве глухие вологодские да костромские леса. Ну, еще Северный Урал. Но, вероятнее всего, это, конечно, Сибирь и Дальний Восток.

– Теперь следующий вопрос, – продолжил

Макс. – Откуда призвали и привезли аж в Мытищи подмосковные, парня, который владеет компьютером и знаком с Интернетом настолько, что знает, в каком портале размещать свое послание? Ясно, что из какого-то крупного города, где все это уже имеется в наличии. В деревнях Интернетом пока еще не пользуются. И еще есть у этого парня мать и любимая девушка Лана. Которые его должны узнать по письму. Это значит, что, как минимум, Лана тоже владеет компьютером, иначе откуда они узнают о его послании. Про маму пока молчим. Далее, он просит не приезжать их к нему в часть и не писать. Будем считать, что они уже и писали, и приезжали. Парень больше полгода в армии, не могло не быть хоть каких-то контактов. Но теперь он боится, возможно, не только за себя, но и за них. Запугали? И такое возможно.

– Ты смотри, – поощрительно покачал головой Всеволод Михайлович, – а не стоит ли нам, братцы, перевести Максима на следственную работу? Чего он там, один в темноте? Солнышка живого не видит…

– Да ну вас! – с испугом Макс воспринял предложение Голованова.

Но его успокоили, объяснив, что это – шутка, а он – самый настоящий молодец. И принесли еще пива.

Турецкий внимательно слушал компьютерного бога, его очень заинтересовал сам ход мыслей Макса.