Николай Оганесов - Мальчик на качелях Страница 29

Мы вышли из шумного, душного зала. На веранде музыка была не так оглушительна, а воздух гораздо свежей и прохладней.

– Не люблю эти дикарские танцы, – сообщил Коробейников. – Вы не возражаете, если мы постоим здесь?

– Зависит от того, что вы хотите мне сказать, – ответил я.

Директор сложил свои пухленькие руки на животе и снизил голос до шепота:

– Вы взрослый человек и сможете меня понять. Я, кажется, дезинформировал вашего товарища. – Он вплотную приблизился ко мне. – Так получилось, что я видел коллекцию Вышемирского всего один раз. Двадцать лет назад подписал заключение о подлинности картин, полностью доверившись Олегу Станиславовичу. Третий член комиссии тоже подписал не глядя...

Внизу, у причалов, зажглись гирлянды. На воду упало их колеблющееся отражение. Я облокотился о перила и смотрел на медленно проплывающий вниз по реке большой, расцвеченный огнями пароход. Не знаю, как с набережной, но отсюда, с веранды, мне было видно, как по его палубе прогуливаются нарядно одетые люди. Доносились приглушенные голоса и смех.

– Вы не доверяете Маркину? – спросил я.

– То есть я ни в коем случае не ставлю под сомнение подписанное заключение, – пошел на попятный Коробейников. – Тем более не намерен бросать тень на своего коллегу. Но, как бы получше выразиться, считаю своим долгом сообщить вам, что... – Он замолчал, подыскивая нужные слова, и я подумал, как, наверное, нелегко ему это сделать.

– Так что же вы считаете своим долгом?

– Я хочу сообщить вам, что не вникал в это дело, – нашелся Коробейников. – Вот и все. Теперь моя совесть чиста.

Мне не хотелось портить ему настроение, но я все же сказал:

– О совести и о долге мы скорее всего еще будем говорить, товарищ Коробейников.

Он шарахнулся от меня, выставив вперед руки, будто защищаясь от удара.

– Не понимаю вас, товарищ.

– Потом поймете, – пообещал я. – И, пожалуйста, не подходите больше к нашему столу.

Оставив недоумевающего директора на веранде, я направился в зал.

Рита Елецкая раскланивалась после очередной песни, посылала во все стороны воздушные поцелуи, а музыканты, сложив инструменты, гуськом покидали эстраду.

Я посмотрел вдоль зала, и у меня возникло четкое ощущение, что откуда-то издали, может быть, из-за крайнего столика, сквозь пеленой повисший табачный дым за мной наблюдают тревожные, вопрошающие глаза Юрия Вышемирского.

– Что он вам говорил? – спросил Логвинов.

– Знаешь что, Костя, поехали ко мне. – предложил я. – Жена нас таким ужином накормит!

Логвинов спрятал улыбку, и я понял, что мне не придется его долго уговаривать.

Глава 7

Пятница, 28 сентября

«А наутро вот что было: бедный Дима вдруг ослеп. На столе лежало мыло. Он сказал, что видит хлеб».

Этими словами началось для меня утро пятницы. Я сидел в кухне за чашкой крепкого кофе и слушал, как дочь, укладывая портфель, зубрит стихотворение, которое собиралась читать перед подшефными октябрятами. «Доктор смотрит на больного, говорит ему сурово: мы тебе не дурачки, не нужны тебе очки». Вот, значит, чем заканчивается история про Диму!

– Пока, папуля, – донеслось из прихожей. Хлопнула дверь, и я остался один.

В активе было чистых двадцать минут, и я мог позволить себе пофилософствовать на отвлеченные темы.

Интересно, чем вообще должен заниматься обычный следователь милиции в самое обычное сентябрьское утро. Чистить свой пистолет? Или подсчитывать патроны? Нет. Наверно, он должен изучать карту города и обдумывать, как обезвредить матерого преступника... В таком случае следователь я никудышний. Вместо всего этого я мазал масло на хлеб, поливал его сверху вареньем, откусывал максимально большой кусок и запивал его кофе. Одновременно рассматривал случайно оказавшуюся под рукой спичечную коробку. На этикетке была изображена небезынтересная сценка: тройка алкоголиков сидела в лодке и распевала песни, дирижируя себе бутылкой. Волна была большая, лодчонка утлая и тесная, а дяди, сидевшие в ней, – дородными и не в меру веселыми. Все три обстоятельства оправдывали и объясняли надпись на этикетке: «Это причина гибели на воде».

Вот такое занятие нашел себе я утром двадцать восьмого сентября. То же самое, в то же самое время мог думать слесарь, живущий этажом выше, или инженер, проживающий этажом ниже. Зато следующая моя мысль уже несла в себе признаки профессиональной принадлежности. «Где бы достать этикетку с аналогичными данными о причинах гибели на суше?»

Дальше – больше. Возник один вопросик, не имеющий отношения к спичкам: «Почему я так удивился, когда узнал, что Рита Елецкая – воспитанница Маркина?» За первым появился второй, потом третий, четвертый... Не знаю, бывает ли по утрам такое у инженеров и слесарей, – у меня бывает. Почти каждое утро. А тут еще этикетка с причинами гибели подвернулась.

Я допил кофе, но бодрости не почувствовал. Этому тоже были свои причины. Всему и всегда есть свои причины. Обидно только, что разобраться в них не всегда так же легко, как в случае со спичечным коробком.

Повязывая галстук, я сделал попытку классифицировать вопросы.

Вопросы общие:

В чем причина сердечного приступа, приведшего к смерти профессора?

В чем причина того, что Юрий, его сын, до сих пор отсиживается в Риге?

Были вопросы поконкретней:

Куда делся чемодан, с которым Юрий вышел из дома три дня назад?

Кто выкрал кассету с пленкой и что на ней было записано?

Куда, наконец, подевались деньги?

Был и еще один, далеко не риторический вопрос. Идет пятый день, а результатов практически никаких. Спрашивается: что скажет Иван Васильевич – мой будущий начальник?

Я понял, что ни один из перечисленных вопросов не может волновать ни одного из моих соседей ни сверху, ни снизу, и, говоря откровенно, позавидовал им. Кстати, с певицей из ресторана «Приречный» тоже предстояло встретиться мне, а не кому-то другому. Поэтому я надел пиджак и поспешил на работу.

«Ищите женщину», – говорят французы. И правильно говорят. В пятницу, следуя мудрой пословице, я первым делом позвонил в детский сад, где работала Ольга Верещак. Ее на работе не оказалось. «Она на экзаменационной сессии, – сказали мне. – И не звоните каждые пять минут, имейте совесть!»

Последнее замечание задело самолюбие, пришлось отрекомендоваться по всей форме и поинтересоваться, кому, кроме меня, понадобилась Оля.

– С пять минут назад звонил молодой человек, – сообщили мне. – На тот случай, если она зайдет на работу, просил передать, что звонил Юра.

– Больше ничего?

– Ничего, – ответил строгий женский голос.

Не имело смысла спрашивать, был ли звонок междугородным, Вышемирский – я не сомневался, что звонил он, – наверняка воспользовался телефоном-автоматом, а сигналы автоматической связи ничем не отличаются от городских. Итак, налицо первая весточка! Юрий подает признаки нетерпения.

Что касается Ольги, то оставалось надеяться, что я застану ее дома. Хорошо, Сотниченко позаботился узнать точный адрес.

Легкий на помин инспектор позвонил как раз в тот момент, когда Рита Елецкая, вызванная повесткой на девять утра, переступила порог кабинета.

Я показал ей на стул, но она осталась стоять у двери.

Понадобилось некоторое время, чтобы понять, о чем говорит Сотниченко. У меня были все основания заподозрить его в том, что он специально выбирает телефонные аппараты с плохой слышимостью.

– Алло! Алло! Это Скаргин? – Его голос пробился сквозь гул и треск на линии. – Алло! Вы слышите меня, Владимир Николаевич? Они уже там, уже там, поняли? – Откуда-то в телефонную трубку прорвался писк морзянки. Было слышно, как Сотниченко воюет с аппаратом. – Здесь собралась очередь, Владимир Николаевич... у меня мало времени. Специалисты уже там, вы поняли?

– Все понял, – сказал я, но он вряд ли слышал меня.

– Они в доме. Все в доме. Вы поняли? Буду звонить позже. – Он чертыхнулся, вешая трубку.

– Присаживайтесь, – предложил я Елецкой.

– Мне кажется, это какое-то недоразумение, – сказала она, не трогаясь с места. – Я не рассчитываю долго задерживаться у вас.

– Боюсь, что двумя минутами мы не обойдемся, – возразил я. – Вопросов у меня к вам много.

Она вздернула плечи, походкой манекенщицы прошла через кабинет и села.

– Какие же сведения вы рассчитываете получить от меня? – Рита говорила тоном, не оставлявшим сомнений в ее артистических способностях и желании их продемонстрировать. Сейчас она была само Удивление.

– Меня интересует ваш приятель Юрий Вышемирский. – Я не видел необходимости играть с ней в прятки, к тому же был уверен, что Коробейников известил ее, о чем говорили с ним работники милиции.