Донна Леон - Выстрел в лицо Страница 3

— Зато лыжникам благодать, — прекрасно справился с нелегкой задачей Брунетти.

— И фермерам.

— В каком смысле?

— В тех местах, откуда я родом, — сказала Франка на чистейшем итальянском, не оставляющем ни шанса догадаться о ее происхождении, — есть такая поговорка: «Под снегом — хлеб; под дождем — голод».

Она говорила приятным низким голосом. Будь она певицей, непременно пела бы контральто.

— Не уверен, что правильно вас понял, — извиняющимся тоном ответил Брунетти, горожанин до мозга костей.

Губы Франки дернулись вверх — Брунетти уже понял, что так выглядит ее улыбка, — а глаза потеплели.

— Это значит, что дождь проходит, принося лишь кратковременную пользу, а вот снег лежит в горах все лето и потихоньку тает.

— И от него-то польза перманентная?

— Ну да. Во всяком случае, в это верят наши старики. — И, не дожидаясь ответа Брунетти, Франка продолжила: — Но здешние снегопады не идут с нашими ни в какое сравнение. Так, мелочь — нападало два сантиметра снега, да аэропорт закрыли на пару часов. Правда, в Альто-Адидже, откуда я родом, в этом году снега вообще не было.

— То есть лыжникам все-таки не повезло? — с улыбкой поинтересовался Брунетти, представив себе Франку в теплом кашемировом свитере и спортивных штанах перед камином в пятизвездочном отеле горнолыжного курорта.

— Лыжники меня, в отличие от фермеров, совершенно не волнуют, — сказала она с неожиданной горячностью. И, не отводя взгляда от Брунетти, процитировала: — «Трижды блаженны — когда б они счастье свое сознавали! — жители сел»[9].

— Это же Вергилий, да? — удивленно воскликнул Брунетти.

— Да, «Георгики», — ответила Франка, вежливо проигнорировав его удивление и все, что оно подразумевало. — Вы читали?

— В школе. И пару лет назад еще раз перечитал.

— А почему, если не секрет? — поинтересовалась она, прежде чем отвернуться и поблагодарить официанта, который как раз ставил перед ней блюдо с risotto ai funghi[10].

— Что — почему?

— Почему решили перечитать?

— Потому что сыну задали «Георгики» в школе, и его это произведение привело в восторг. Вот я и решил, что надо бы самому еще раз его пролистать. Как вы понимаете, за столько лет текст порядком подзабылся.

— Ну и как вам?

Брунетти задумался. Ему нечасто выпадала возможность обсудить с кем-нибудь прочитанное.

— Должен признаться, — заговорил наконец он, — все эти размышления об обязанностях хорошего землевладельца навеяли на меня скуку.

— А что тогда вам понравилось?

— Больше всего меня занимает мнение классиков о политике, — признался Брунетти. Он был уверен, что теперь ее интерес к беседе угаснет.

Франка сделала маленький глоток вина и, наклонив бокал к Брунетти, покрутила его в руках.

— Ничего этого, — она отпила еще немного, — у нас без фермеров точно не было бы.

Брунетти решил рискнуть. Подняв правую руку, он нарисовал в воздухе круг, включив в него стол, людей за ним, и даже palazzo и город, в котором они находились.

— А без политиков, — объявил он, — у нас не было бы ничего этого.

Франка при всем желании не смогла бы удивленно распахнуть глаза, поэтому ограничилась тихим смешком, который вскоре перешел в девическое хихиканье. Она прикрыла губы рукой, но смех так и рвался из нее, хотя она пыталась замаскировать его кашлем.

На них уже косились другие гости. Катальдо отвлекся от беседы с графом, чтобы водрузить руку на ее плечо. Все разговоры стихли.

Франка кивнула и помахала рукой, показывая, что с ней все в порядке, затем, все еще кашляя, вытерла салфеткой глаза. Вскоре кашель утих, и она сделала несколько глубоких вдохов.

— Прошу прощения, — обратилась она к остальным гостям. — Не в то горло попало.

Накрыв руку мужа своей ладонью, она легонько сжала ее и что-то ему прошептала, от чего тот заулыбался и вновь вернулся к своему разговору с графом.

Франка пригубила бокал с водой, попробовала ризотто, но вскоре опустила вилку.

— Что касается политиков, то я предпочитаю Цицерона, — сказала она Брунетти, как ни в чем не бывало возвращаясь к прерванному разговору.

— Почему?

— Он умел ненавидеть.

Не без труда Брунетти заставил себя не пялиться на ее невероятный рот и сосредоточиться на словах, которые из него вылетали. Слуги забрали их почти нетронутое ризотто, а они все еще обсуждали Цицерона.

Франка говорила о ненависти, которую римский мыслитель испытывал к Катилине и всему, что тот олицетворял; вспомнила, какое отвращение вызывал у Цицерона Марк Антоний; откровенно радовалась тому, что должность консула досталась все-таки Цицерону; и поразила Брунетти, зарекомендовав себя прекрасным знатоком его поэзии.

Когда слуги убирали со стола тарелки со вторым блюдом — овощным рулетом — муж синьоры Маринелло сказал ей что-то, чего Брунетти не расслышал. Франка улыбнулась и переключилась на супруга. Она продолжала беседовать с Катальдо до тех пор, пока не унесли десерт — кремовый торт, такой жирный, что он с лихвой компенсировал отсутствие в меню мяса.

Брунетти, вновь вынужденный включиться в светскую болтовню, перенес внимание на жену адвоката Роччетто. Она принялась рассказывать ему о недавнем скандале, в котором оказалось замешано руководство театра «Ла Фениче».

— …короче говоря, мы решили не продлевать наш abbonamento[11], — вещала женщина. — Все равно постановки у них какие-то второразрядные, и наверняка они опять включат в репертуар эти ужасные немецкие и французские пьесы, — фыркнула она, чуть не трясясь от возмущения. — Как будто это какой-то вшивый провинциальный театришка в занюханном французском городке, — закончила она, взмахом руки посылая в небытие и театр, и всю провинциальную Францию вместе с ним.

Брунетти, подобно героине[12] Джейн Остин, вспомнил «старое правило: чем сказать, лучше смолчать» и потому не стал говорить, что «Ла Фениче» и есть типичный провинциальный театр в маленьком итальянском городке, от которого не стоит ждать ничего выдающегося.

Подали кофе, и слуги принялись обходить стол, толкая перед собой тележки, заставленные бутылочками граппы и другими дижестивами. Брунетти попросил налить ему «Доменис», и ликер его не разочаровал. Он повернулся к Паоле, чтобы предложить ей глоток, но она была занята — слушала разговор Катальдо с отцом. Она сидела, подперев подбородок рукой, и ее наручные часы оказались прямо под носом Брунетти. Было уже далеко за полночь. Брунетти принялся медленно и осторожно продвигать свою ногу под столом, пока она не уткнулась во что-то твердое, но не настолько твердое, как ножка стула. Он дважды легонько пнул ногу жены.

Меньше чем через минуту Паола взглянула на часы и воскликнула:

— Oddio![13] Ко мне завтра студент придет к девяти, а я даже не начала проверять его работу! — Она наклонилась и через весь стол обратилась к матери: — У меня вообще такое ощущение, что я всю жизнь провела над уроками — только раньше сама делала домашние задания, а теперь вот проверяю чужие.

— И ни то ни другое не успеваешь вовремя, — заметил граф с добродушной ухмылкой. Он ее ни капли не осуждал.

— Caro[14], может, и мы пойдем потихоньку? — улыбнулась Франка мужу.

Катальдо кивнул и поднялся на ноги. Обойдя жену, он подождал, пока она встанет, и задвинул ее стул.

— Благодарю вас, синьор граф, — чуть склонив голову, сказал он. — Очень мило было с вашей стороны пригласить нас. Мы вдвойне рады, так как получили возможность познакомиться поближе с вашей семьей, — улыбнулся он Паоле.

Тем временем другие гости побросали салфетки на стол, а адвокат Роччетто, вздохнув, заявил, что неплохо бы размять ноги. Граф поинтересовался у Франки Маринелло, не желают ли они с мужем отправиться домой на лодке графа. Катальдо отказался, объяснив, что у porta d’acqua[15] их уже ждет собственная лодка.

— Я вовсе не чураюсь пеших прогулок, — сказал он, — но сейчас уже поздно, да и погода на редкость промозглая, так что мы лучше отправимся домой по воде.

Разбившись на пары, гости нестройными рядами направились обратно в salone, откуда уже исчезли всякие следы подававшихся перед ужином напитков, и прошли в холл, где двое слуг помогли им надеть пальто и шубы.

— А еще говорят, в наши дни не найти приличной прислуги, — шепнул жене Брунетти. Паола лишь улыбнулась. И тут же у них за спиной раздался приглушенный смешок. Обернувшись, Брунетти увидел лишь безмятежное и невозмутимое лицо Франки Маринелло.

Во дворе гости вежливо распрощались. Катальдо с женой сопроводили к porta d’acqua, где стояла их лодка; Роччетто с женой жили всего в трех домах отсюда, так что пошли пешком; еще одна пара направилась в сторону Академии, со смехом отвергнув предложение Паолы проводить их.