Алексей Макеев - Медвежий угол Страница 30

– Не верь, не верь! – с наивной горячностью проговорил второй цыган. – Не были мы нигде! И тебя не трогали – вот, перекреститься могу – не трогали! А этот – пьянь! Его весь поселок знает. За водкой с утра пришел! У меня магазин, что ли? Пусть в магазин идет, если деньги есть!

– Выходит, все дело в том, что у этого бедолаги денег при себе не оказалось? – заключил Гуров. – Ну что ж, все это при свидетелях происходило. Так что, считай, влипли вы, ребята! Сейчас наряд вызову…

Договорить ему не дали. Человек в куртке, словно только что очнувшись, вдруг заорал дурным, не вполне трезвым голосом:

– Ну, попомните вы, суки, Борьку Легкоступова! Всех на портянки порву! Поодиночке передавлю гадов! У-у, нерусь поганая! Хотите нас всех извести, как Костю извели? Не выйдет, падлы! Проснется великая Россия!

Он сидел на земле, жалкий, небритый, весь перемазанный в грязи, и потрясал заскорузлым кулаком. Все, что он кричал, могло показаться пьяным бредом, если бы не одно имя, слетевшее с его уст. Костей звали покойного Подгайского, и Гуров сразу же вспомнил, что главный врач упоминал о каких-то странных связях Подгайского с пьяницей Легкоступовым. Гуров не мог пропустить это мимо внимания.

– Вот посмотри, начальник! – брезгливо заметил один из цыган, указывая пальцем на ругающегося Легкоступова. – Вот что ты с ним сделаешь? Пришел, шуметь начал, в драку кидаться – точно как сейчас. Разве я не имею права защитить свой дом?

– Ты не дом свой защищал, – резко сказал Гуров. – Ты беспомощного человека ногами бил. И по этому поводу мы с тобой еще разберемся. Сейчас мне некогда, но этот разговор между нами не закончен, не надейся! А пока оба свободны!

На лице цыгана отразилось неудовольствие, но на этот раз он смолчал. Тронув за локоть своего приятеля, он кивнул ему головой, и они исчезли за забором. Легонько хлопнула калитка. Гуров обернулся к елозящему по земле Легкоступову.

– Встаньте! – требовательно сказал он ему. – Что, так и будете до вечера тут сидеть?

– Руку дайте! – капризно потребовал пьяный, которому то ли трудно было подняться, то ли просто лень было это делать. – Руку! Подайте же человеку руку!

– А ведь вы, говорят, офицером были? – негромко произнес Гуров, демонстративно закладывая руки за спину. – И что же – нисколько сейчас не стыдно?

Легкоступов перестал вопить и сумрачно подсмотрел вокруг. Потом, кряхтя и постанывая, он все-таки привел себя в вертикальное положение и с вызовом сказал Гурову:

– Ну, допустим, не стыдно! И что дальше?

– А мне вот за вас стыдно, – сообщил Гуров. – Неприятно, все-таки – мужик, летчик, офицер, а ползает в грязи… Как-то и себя при этом ощущаешь неловко.

На опухшем бесформенном лице Легкоступова не отразилось никакой реакции. Он, должно быть, давно привык к подобным нотациям. Тем более что мысли его были сейчас заняты совсем другой проблемой.

– Лучше бы дали двадцать рублей! – неожиданно сказал он.

– А что – поможет? – с любопытством спросил Крячко.

Легкоступов покосился на него и с надеждой произнес:

– Ну, можно тридцать. Я через неделю отдам. Нет, не через неделю – через две. Я дом продаю…

– Знаем мы про этот дом, – перебил его Гуров. – Кому он нужен, этот дом?

Легкоступов поглядел на него с разочарованием и буркнул:

– Все-то вы знаете, как я посмотрю! ЦРУ просто!.. Не дадите, значит? Ну, и хрен с ним! Плевать я на вас на всех хотел! – и тут он прибавил такое грязное ругательство, что даже невоздержанный на язык Крячко только почесал в затылке.

– Ты с языком поосторожнее! – смущенно заметил он. – Все-таки с представителями власти разговариваешь!

– Какими такими? – недоверчиво пробормотал Легкоступов. – Знаю я наши власти… Если только Сашку Заварзина наконец поперли – нет? Между прочим, давно пора! Продажная тварь! Всех нас продал, весь поселок… На пару с главой администрации. Я бы их обоих собственными руками… Гниды!

– А ты к властям просто неравнодушен, – посмеиваясь, сказал Крячко. – Чем они тебе так не угодили? И кому тебя, например, продать можно? Я бы лично не купил!

Легкоступов с презрением посмотрел на него и театральным жестом скрестил на груди руки.

– Легкоступов очень дорого стоит! – заявил он. – Денег у вас не хватит купить Легкоступова! Не гляди, что у Легкоступова сегодня трудные времена – цыплят по осени считают! Легкоступов знает кое-что такое…

– Кстати, а чем ваша личность так привлекала погибшего Подгайского? – прервал его излияния Гуров. – Мне говорили, что он с вами часто встречался. Это правда?

Бывший летчик горделиво усмехнулся:

– Костя Подгайский человек был! Вы ему в подметки не годитесь. Извели парня! А мы с ним большие дела задумывали!..

Крячко не сумел удержать смешка. Легкоступов надменно посмотрел на него и с вызовом сказал:

– Раньше за такие смешки я без разговоров бил в морду. Но сегодня, так и быть, живи. Я вижу – тебе уже начистили. Правильно сделали. А про меня всю правду только Костя знал. А больше я вам ни хрена не скажу!

– Спасибо, что раздумал нам морды бить, – серьезно сказал Гуров. – Но вот насчет Кости ты нам все-таки расскажи побольше. Для нас это очень важно. И для твоего поселка, между прочим. Что это за большие дела, которые вы с ним задумывали? Расскажешь – я тебе не тридцать, я тебе пятьдесят рублей дам!

Но в голове пьяницы уже произошел некий сбой. Он ударился в благородство и предложение Гурова отмел с негодованием.

– Легкоступов не продается! – несколько непоследовательно заявил он. – Ни за пятьдесят, ни за сто рублей, понятно?! И свою тайну он унесет в могилу! Только Костя ее знал, и больше никому, ни единой живой душе…

– Может, поедем, Лев Иванович? – низким недовольным голосом позвала из машины Мария. – Что вы с этим алкашом время теряете? Нам еще до Черных болот добраться и там еще…

Легкоступов вдруг оживился.

– А вы на Черные болота? – с пьяным любопытством спросил он. – Какие у вас там дела, интересно?

– Эту тайну мы тоже унесем с собой в могилу, – невозмутимо ответил Гуров и, кивнул Крячко, шагнул к машине. – Пойдем, Стас, а то и правда, только время теряем…

Горделивое выражение все еще не сходило с опухшего лица Легкоступова. Он смотрел вслед оперативникам с превосходством человека, которого нельзя прельстить ни деньгами, ни автомобилями, ни высоким чином. Если бы не грязная одежда и не шаткая походка, издали это могло даже произвести впечатление.

Но Гуров рассудил, что, в крайнем случае, Легкоступова всегда можно будет при необходимости разыскать и в более спокойной обстановке выведать его страшные тайны – если, конечно, таковые у него действительно имеются. Пообщавшись с этим человеком, Гуров быстро в нем разочаровался. Вначале он рассчитывал на большее. Легкоступов же оказался примитивным и банальным алкашом, каких в России можно отыскать под каждым кустом. Непонятным для Гурова оставался лишь один неоспоримый факт – зачем-то Подгайский все же встречался с этим забулдыгой? Вряд ли он пошел бы на это из чистой благотворительности – у него просто не было на это времени. Чем же Легкоступов мог заинтересовать ученого? На этот вопрос у Гурова не было ответа, и от этого оставалось какое-то смутное беспокойство в душе.

Однако Мария Смига уже теряла терпение. Она, похоже, считала сегодняшнюю вылазку своей личной затеей и, в свою очередь, не понимала, для чего Гуров так бездарно теряет драгоценное время. Фомичев не считал возможным вмешиваться в действия представителей закона, но по его виду было заметно, что в душе он тоже их не одобряет. Сомнения Гурова мог понять только Крячко – которого, кстати, пьяная болтовня Легкоступова заинтересовала даже больше, чем Гурова. Но в продолжении беседы с отставным летчиком он тоже не видел сейчас смысла.

Они сели в машину, и Фомичев с большим облегчением отъехал подальше от цыганского обиталища. Он уже собирался прибавить газу и окончательно выбросить из головы неприятное происшествие, как вдруг за «кормой» «Москвича» снова послышались крики. Гуров обернулся и попросил Фомичева остановиться.

– Его опять бьют? – тоскливо спросил учитель, съезжая на обочину и тормозя.

Нет, Легкоступова не били, но он, размахивая руками и нечленораздельно вопя, зачем-то бежал вслед за автомобилем, тщетно стараясь выдерживать ровную траекторию. Мария тяжело вздохнула и поправила на голове платок. Гуров сделал вид, что ничего не заметил, и продолжал спокойно ждать.

Легкоступов добежал наконец и, тяжело дыша, навалился на багажник «Москвича». Лицо его посинело от напряжения, слезящиеся глаза вылезли из орбит. Но он торопливо просипел, измученно глядя на Гурова:

– Ладно, ваша взяла! Расскажу вам все – сто рублей дадите?

Гуров посмотрел на серое небо, на полосу леса в отдалении и бесстрастно заметил:

– Сначала расскажите, а потом видно будет – стоит ваш рассказ ста рублей или нет…