Алексей Яковлев - Пернатый оберег Страница 30

Но как Никита ни лебезил перед прибывшей в сопровождении многочисленной охраны Анжелы (слава богу, Геннадия среди охранников не было), ему никак не удавалось восстановить их былые теплые отношения, которым и Дуня некогда была свидетельницей. Анжела разговаривала с бывшим возлюбленным с такой холодной вежливостью, что даже самые пылкие его объяснения, уверения, признания и комплименты несравненной красоте гостьи, слетая с языка Никиты, казалось, сразу превращались в ледышки и бесславно падали на зеленую траву зимнего сада, а случайно долетевшие до ушей олигархической принцессы повисали на них в виде сосулек, не затрагивая ее высочайшего слуха. Пышный букет из экзотических цветов, собранный под отчаянные вопли Юлии, Анжела приняла из рук экс-возлюбленного с непроницаемым видом, а спустя некоторое время, чтобы это не казалось вульгарной демонстрацией, как бы случайно положила его на край стола, откуда экзотическая красота, провожаемая горестным взглядом гринписовки, благополучно свалилась на пол, под ноги поправшей ее непреклонной красавицы.

Да, подумала Дуня, видно, проштрафившийся любовник сильно насолил предмету своей страсти, если этот предмет будто задался целью убить преступника своим пренебрежением, еще более подчеркивая это пренебрежение любезным и обходительным обращением с Юлией и даже со столь незначительной личностью, какой сознавала себя и сама Дуня. Никита попытался поцеловать Анжеле руку. Она не то чтобы грубо ее отдернула, нет, поступила куда изощренней. Вроде изволила согласиться, но когда впавший в немилость кавалер приложился губами к ее пальчикам, вдруг повернулась к Юлии и, как бы увлекшись разговором с ней, дернула рукой и проехалась длиннющими наманикюренными ногтями не только по губам, но и по носу поцелуйщика. Может, даже и ободрала ему эти чувствительные части тела. Никита, конечно, как стойкий оловянный солдатик, не подал и виду, что ему больно. Юлия с Дуней и подавно сделали вид, что ничего не заметили. Зато в глазах коварщицы промелькнул огонек удовлетворения. Как только неутомимый кавалер снова пытался изъясняться Анжеле в своих чувствах или заводил разговор на возвышенно-лирические темы, неумолимая мстительница, выбрав самый патетический момент его цветистого диалога, вдруг поворачивалась к оратору спиной и обращалась к Юлии или Дуне с каким-нибудь прозаическим вопросом, оставляя поклонника с разинутым ртом и нереализованными наилучшими намерениями. Чтобы еще и еще раз уесть таким образом Никиту, Анжеле вскоре пришлось обращаться только к Дуне, потому что Юлия как-то стушевалась и постаралась отступить на второй план в переносном и прямом смысле: вначале перестала подыгрывать Анжеле, а потом и вовсе под благовидным предлогом отступила в экзотические заросли. Видно, это все-таки она разболтала Анжеле о похождениях брата, а теперь сама была не рада тому, что натворила. Зато Дуней, как молотом, Анжела вволю лупила Никиту то в лоб, то по темечку, пинала его безропотной девушкой, как коленом, под зад, толкла, словно толкушкой ватрушку. А Дуня, не по своей воле находясь в таком пикантном положении, чувствовала себя одновременно и молотом, и наковальней, но в конце концов ясно осознала, что очутилась между двумя этими тяжелыми кузнечными аксессуарами.

Анжела, не собираясь останавливаться на достигнутом, предложила Юлии и Дуне отправиться на верховую прогулку. Юлия уклонилась от участка в конном круизе, а Никита, напротив, напросился и взял на себя все сопутствующие хлопоты. У Дуни, разумеется, даже не сочли нужным поинтересоваться, ездила ли она вообще когда-нибудь на лошади. К счастью, в седле она держалась хорошо, а костюм для верховой езды ей пожертвовала Юлия. За свои хлопоты, за услужливость Никита получил заранее предназначенное ему вознаграждение — Анжела всю дорогу ехала рядом с Дуней и разговаривала только с ней, а Никита болтался позади, как собачий хвост. Анжела за все время не перекинулась с ним и двумя словами.

Дальше — больше. У Артюнянцев вечером собиралась великосветская тусовка золотой молодежи, и Анжела пригласила Никандровых — Юлию и присоединившегося к компании старшего ее брата Изяслава, — а также Дуню принять участие в гламурном мероприятии. Никита, уже на грани нервного срыва, истерическим тоном спросил, распространяется ли приглашение и на него? Анжела, не удостоив его ответа, лишь равнодушно пожала плечами: мол, не посылать же особого приглашения какому-то не стоящему внимания ничтожному субъекту?! Ну а если придет, пусть толчется на задворках, за спинами достойных кавалеров. Никита, выброшенный на моральные задворки посредством использования той же Дуни, волей-неволей вынужден был обратить часть своего внимания на предмет, которым его шибали, пинали и толкли. И это хоть и ущербное, но все же внимание, не столько радовало Дуню, сколько приводило в ужас. Известно, что есть только шаг от любви до ненависти, и передвижение Анжелы в этом направлении своей быстротой подтверждало краткость расстояния между двумя антиподами. Но и обратная дорога к Храму временно порушенной любви может оказаться не длиннее. Тогда даже то ничтожное внимание, которое Никита уделил молоту-наковальне-толкушке, разъярит Анжелу сильнее, чем красная тряпка быка, и она поднимет Дуню на рога, как неудачливого матадора. И даже если Анжела окончательно порвала с Никитой, ей, как и любой женщине — миллиардерша она или костюмерша, — не понравится, что бывший любовник уделяет внимание другой девушке. И этой другой мало не покажется! Для Дуни же ссора с Анжелой вообще была бы смерти подобна! Если Додик об этом узнает, не дни, а часы Дуниной жизни будут сочтены! Но и с Никитой ее связывали самые светлые надежды, и предать их — значило похоронить свое счастливое будущее. Лавируя между молотом и наковальней, посередке двух смертей, Дуня искала и нашла единственно верное и гениальное в своей простоте решение. Это было как простоватая на первый взгляд стихотворная строка «Евгения Онегина» — «Мой дядя самых честных правил…». Простенько? А попробуй, напиши нечто подобное!

Короче, выбрав удобный момент, чтобы слышали и Анжела, и Никита, Дуня обратилась к Юлии с маленькой просьбой… Дело в том, что в институте в Дуню безумно влюбился милый юноша старшекурсник Павлик Бранд, мальчик из порядочной семьи. Он умоляет Дуню выйти за него замуж. Родители Павлика, папа — видный бизнесмен и мама — светская дама, уже души не чают в будущей родственнице. Дуня окончательного решения не приняла, но относится к Павлику очень хорошо и готова во всем помогать жениху. А Павлик — большой поклонник Гринписа, душой болеет за несчастных бродячих животных и хотел бы построить для них приют. Слышал об успехах Юлии в этой области, хотел бы с ней проконсультироваться и перенять передовой опыт. Нельзя ли Дуне захватить его с собой при следующем визите? Ну, Юлию только помани бездомной собакой или кошкой! Побежит, как осел за морковкой!

— Конечно, конечно, приводите своего жениха! Готова помочь и советом, и делом, — обрадовалась гринписовка новому единомышленнику.

Спустя пару недель Дуня познакомила Павлика не только с Юлией, но и с Маршей, прилетевшей из Америки, а также и с Никитой, и с Анжелой. И одним выстрелом подстрелила сразу трех зайцев. Во-первых, дала понять Анжеле, что никак не претендует на Никиту и разделяет Анжелино возмущение мужским непостоянством. Во-вторых, намекнула Никите, что она не из тех девушек, которые соглашаются посещать его апартаменты за золотые побрякушки. Или серьезные отношения, или — до свидания, и Дуня уже «другому отдана и будет век ему верна». Другие-то не крутят носами, не кочевряжатся, не то что просто в жены берут — с руками отрывают! Так что думай, Никита! — вдалбливала она на наглядных примерах благие мысли в золотомолодежную голову Никандрова-младшего. В-третьих, выяснилось, что Юлия за собачачьими заботами никак не соберется завести себе молодого человека, что Никита ей настоятельно советовал. Никитой сказано — ею, Дуней, тотчас сделано. Опять же, смекай, Никита! Может, такая понятливая, умная и преданная жена тебе и нужна? Ты не успел высказать пожелание, а она уже стрелой летит его выполнять! А Павлика она попросит слегка за Юлией поухаживать, но любит-то Павлик ее, Дуню! Дуню и предпочтет! И Дуня поднимет свой женский авторитет перед Никитой уже за счет Юлии, которая останется с утертым носом. Жаль простодушную собачницу? Что делать! Жизнь вообще жестока, а уж к простодушным в особенности!

Правда, тут не все получилось так, как задумывалось Дуней. Павлик что-то с большой радостью согласился для вида поухаживать за Юлией, как только ее увидел, и так усердно выполнял Дунино предписание, что упомянутый Дунин женский авторитет не укреплялся, а совсем наоборот. Но это горе оказалось не без радости. Зато Анжела прониклась к Дуне сочувствием и симпатией, как тоже пострадавшей от мужского непостоянства. Женская солидарность! Битой скорее посочувствует тоже битая… в моральном смысле, понятно! Но изменщику Павлику его подлость в отношении Дуни тоже не пошла впрок. Юлия на радостях, что наконец-то нашла себе не просто поклонника и кавалера, а настоящего единомышленника, без лести преданного идеалам Гринписа, таскала Павлика по собачьим приютам, кошачьим подвалам, общепитательным помойкам и населенным одичавшими и оборзевшими бобиками пустырям. Лжегринписовец Павлик терпеть не мог собак, да и к кошкам относился прохладно, поэтому и Юлия стала ему казаться какой-то обопсовевшей. На ее фоне Марфа, не заставлявшая его жертвовать брюками и филейными частями тела в гуманитарных схватках с зубастыми кобелями и блохастыми шавочками, казалась особенно женственной и нежной, как цветок розоволепестковый. И Павлик инстинктивно сорвал с клумбы цветочек аленький и поднес его рыжекудрой Марше: подарил цветок — цветку! К сожалению, этот галантный поступок засекла Юлия — и дважды неверный поклонник уже через полчаса был госпитализирован в травматологию с переломом ноги. Потом отец отправил его доучиваться в Америку: то ли от греха подальше, то ли бизнес папин пошел в гору. На кого и деньги тратить, как не на единственного сына?